Пол Макоули - Доктор Преториус и потерянный храм

• Название: Доктор Преториус и потерянный храм
• Автор: Пол Макоули
• Жанр: Научная Фантастика

---

Макоули Пол Доктор Преториус и потерянный храм

Гужов Е., перевод

Август 1832.

Я впервые встретил этого молодого инженера и оказался замешанным в махинации доктора Преториуса и в дело о потерянном храме на спиритическом сеансе. В течении трех недель по Лондону циркулировали фантастические истории о психической силе молодой румынской цыганки. Говорили, что она может получать послания от умерших, и обращаться прямо к сердцам и разумам живущих, что ее откровения и предостережения заставляют женщин падать в обморок, а сильных мужчин рыдать. Все и вся устремились лицезреть наипоследнейший курьез; в газетах и журналах о ней появились многочисленные статьи и очерки, а пародии на ее сеансы ставили на музыку в театрах и в мюзик-холлах.

Я лишь недавно прибыл из Эдинбурга и все еще носил траурную ленту по матери и отцу, но я был так же молод и полон неправильно нацеленной самоуверенности. Я верил, что знаю больше о делах умерших, чем любой из живущих, и был одновременно заинтересован и ревнив к славе молодой цыганки; я знал, что должен выяснить, обманщица ли она, соперница, или потенциальный друг и союзник.

Ее семья снимала первый этаж в доме на северном краю Холборн-Рукери, и громадная толпа народу собралась снаружи, чтобы поглазеть на прибывающих к новой знаменитости визитеров. Нескончаемая процессия чудес, что проходит по великой столице, похоже, никогда не может истощить любопытства ее обитателей; если б город был театром, в нем никогда бы не было недостатка публики, и его ангелы видели бы, как их капиталовложения множатся без самомалейшего обычного риска. Молодые женщины с младенцами на руках, или с маленькими детьми, цепляющимися за их юбки, просили милостыню; небритые головорезы в мятых шляпах и брезентовых сюртуках прихлебывали из бутылок; старуха с распущенными сальными волосами и пронзительным взглядом стояла в дверном проеме, куря короткую глиняную трубку. Сновали продавцы памфлетов и баллад, продавцы апельсинов (дорога была усеяна бумагой, в которую заворачивали фрукты), продавцы имбирного пива, жареной рыбы и пирожков. Группа нищих с разнообразными отсутствующими членами выступала, прикидываясь матросами, перед транспарантом с грубым рисунком корабля, борющегося со штормом. Уличный проповедник стоял на ящике под знаменем, что держали его последователи, потея под саржей черного пальто, лицо его сияло, он потрясал кулаками в тщетной попытке перекричать шум толпы. Короче, здесь был представлен каждый животный аспект человеческого стада, и большинство из них так или иначе были заражены духами, в основном импами алкогольного делириума или духами мертвых детей с личиками наподобие сморщенных яблочек; одна старуха, согнувшаяся над клюкой, несла на спине с полдюжины полуоформившихся детских духов, тыкающихся друг в друга, как слепые новорожденные котята, что пытаются в свой черед добраться до сосцов матери.

Было ужасно жарко, тяжелый душный воздух был перегружен миазмами всех свечечек, свечей, фонарей на китовом жире и газовых калильных сеток, горящих в перенаселенной лондонской ночи. По одну сторону дороги выстроились экипажи, их лошади терпеливо дожидались в своих постромках, питаясь из мешков, привязанных к мордам; ячменная вонь лошадиной мочи была самым чистым запахом в забитой народом улице. Пара констеблей в высоких черных котелках и синих сюртуках с ласточкиным хвостом стояла возле кофейной будочки, наблюдая за бурлеском с неким обескураженным одобрением, как если бы он был неожиданно поставлен специально для них. Я присоединился к кучке хорошо одетых мужчин и женщин, ожидавших очереди, заплатил свой флорин обросшему старому забулдыге, от которого несло дешевым джином (путаница седых волос на его лице кишела импами размером с блоху), и проследовал за другими по темному коридору, завешанному паутиной и сырыми лохмотьями, неприятно скользящими по лицу, в жаркую, душную комнату, не слишком освещенную полудюжиной свечей, пришпиленных к стенам. Грязноватый кусок красного бархата висел на дальней стене, перед ним стояло продавленное кресло и больше ничего.

Аудитория в основном была такая, как я и ожидал: группка молодых щеголей в ярких жилетах, предающихся смеху и громким замечаниям, которые были гораздо менее забавны и оригинальны, чем они предполагали; несколько достопочтенных пожилых женщин во вдовьем трауре; много бледных, тревожных людей, недавно потерявших своих близких. Единственным человеком, представлявшим непосредственный интерес, был седовласый джентльмен в старомодном сюртуке и в рубашке с высоким воротом, со слабой нестираемой усмешкой на лице, и с пронзительным птичьим пристальным взглядом, рыскающим по комнате. Не секунду его взгляд остановился на мне, взял меня на заметку и двинулся дальше. Я жался сзади, между стройным молодым человеком с черной шевелюрой и оливковым цветом кожи уроженца Южной Франции или Испании, и женатой парой — женщиной в черном платье с вуалью на лице и ее мужем, державшимся с прямой спиной в попытке выглядеть достойно, однако оба трепетали от едва скрытой эмоции; это к его ноге лепился мертвый ребенок, толстое, но бледное маленькое создание не более шести лет отроду.

В комнате присутствовали и другие духи — смутные, неполные скорлупки, которые отбрасываются в моменты интенсивных эмоций, и туманный, раздутый имп, что выглядывал из черной шали остроносой старухи, которую я посчитал слишком большой любительницей лауданума — но та маленькая девочка была единственным настоящим духом. Она посмотрела на меня с неким удивлением, ее черные глаза мутились, она тоненьким голоском, который слышал только я, спросила, могу ли я помочь ей заснуть.

Я улыбнулся вниз на нее. Как и ее отец, я тоже был обуреваем эмоцией; болезненное предчувствие, как горячий шарик вара, крутилось у меня в желудке.

«Я так устала», сказало бедное создание. «Я хочу заснуть и не могу. Я так устала.»

Она была слишком маленькой, чтобы понять, что с нею случилось. Как большинство духов, она была пугающей и жалостной одновременно.

У меня возникла мысль, что она может оказаться полезной, и я тихонько сказал: «Потерпи, дорогая, и я помогу тебе заснуть надолго, как ты хочешь. Но вначале помоги мне тоже.»

Она улыбнулась изнуренной улыбкой и осторожно кивнула. Молодой человек рядом со мной, должно быть, услышал, как я разговариваю с ней, потому что нахмурился и, похоже, хотел что-то спросить, но в этот момент седовласый, усеянный импами старик, который собирал деньги за вход, проковылял по краю комнаты, опираясь на крепкую палку и прямо пальцами затушил все свечи, кроме одной. Он занял позицию перед креслом, постучал палкою в пол, призывая к тишине, и произнес долгую хвалебную речь, которую я не побеспокоюсь повторить ни в каких подробностях, объяснив под конец, что все вопросы должны задаваться через него, и что если кто-то хочет войти в контакт «с другой стороной» за умеренную плату всего в полгинеи, то они должны сейчас шагнуть вперед и сказать ему имена их дорогих усопших.

Так как большинство в комнате пришли сюда именно с этой целью, то процедура заняла некоторое время. Старик записал запросы на листок бумаги, слюнявя кончик своего «вечного» карандаша на каждой следующей букве, так что его зубы скоро стали совсем синими. Я следил за всем с растущим нетерпением и недовольством, уже подозревая, что потратил флорин без доброй цели. Здесь не было ничего, что касалось бы умерших; только подлое манерничанье и дешевый спектакль. Щеголи передавали по кругу серебряную фляжку и подталкивали друг друга локтями; молодой человек с оливковой кожей нетерпеливо посматривал на карманные часы; седовласый обменялся со мною взглядом и его усмешка стала чуть шире, как если бы он заметил во мне некую неуместность.

Женатая пара с ребенком-духом последней пробормотала имя в ухо старика. Он полизал карандаш и записал, потом заткнул его за ухо и стукнул в пол своей палкой… Уголок красной занавеси поднялся, впустив большой клуб сладко пахнущего белого дыма и двух крепких мужиков в рубахах без ворота и в подтяжках, сопровождающих пухлую девушку лет четырнадцати-пятнадцати в простом черном платье. Она старалась казаться спокойной, но я видел, как ее взгляд пробежал по комнате, и как она вздрогнула, когда один из мужиков взял ее под руку и повел к креслу.

Я попросил маленького духа подойти и встать перед леди, а когда она проявила неохоту отрываться от своего отца, я сказал: «Будь храбрее», и легонько ущипнул ее, проталкивая сквозь толпу.

Оставшаяся свеча погасла, как только пухлая девушка уселась. Какая-то женщина ахнула; щеголи захихикали. Потом кто-то открыл фонарь и луч света прошел через комнату и упал на лицо девушки-цыганки. Ее глаза закатились, оставив лишь полумесяцы белков под подрагивающими веками, но я ни одно мгновение не верил, что это произошло потому, что она увидела маленький дух, вставший перед нею. Там и сям во тьме зазвонили колокольчики, и по воздуху пронеслись бледные тени. Щеголи заржали; несколько женщин испустили приглушенные крики. Руки девушки-цыганки, а потом и вся верхняя часть ее тела, задрожали. Пена закапала с уголка ее рта и она вдруг сложилась вдвое, словно ее ударили в живот, и начала, задыхаясь, извергать на свои колени целые ярды чего-то белого. Маленький дух спокойно смотрел на нее, время от времени оглядываясь на меня. Дым стал гуще, определив в воздухе косой луч фонаря. Выплюнув последнее из того, что по-видимому должно было означать эктоплазму, девушка подняла голову к дымному лучу, словно пародия на слепую Пьята, и спросила хриплым, сильно подчеркнутым голосом, желает ли какой-нибудь дух, поговорить с живущими.