Джеймс Блэйлок - Война миров

• Название: Война миров
• Автор: Джеймс Блэйлок
• Жанр: Фэнтези

Однажды осенней ночью герой рассказа проснулся от странных звуков и ярких огней и увидел подымающуюся над холмами Беркли огромную летающую тарелку…

---

Джеймс Блэйлок Война миров

Из окна спальни второго этажа в Беркли на холмах Эд следил за странными огнями, мерцавшими сквозь верхушки деревьев примерно в миле от дома, двухэтажного снимаемого коттеджа, примыкающего к лесной зоне возле Тилден-Парка. Октябрьская ночь была не по сезону теплой, окно открыто настежь, улавливая ночной бриз, насквозь проницающий жалюзи и ворошивший Эду волосы. Его разбудили не огни, хотя они отбрасывали на стену возле окна жутковатое, шевелящееся зарево; он поднялся бы в любом случае, встревоженный странными ночными звуками, ибо не мог заснуть из-за мыслей, крутившихся в голове. Этим вечером они допоздна спорили с Лайзой, и спор остался не разрешенным.

Где-то около четырех утра все мелкие шумы словно сговорились разбудить его: медленная капель из подтекающего крана в ванной; ворочающаяся в постели Лайза; утреннее щебетание попугайчиков Лайзы в клетке на первом этаже. А потом он услышал низкое, неопределенное гудение, словно пчелы возились в гигантском улье. Он поднялся и сошел вниз, прежде чем заняться поисками источника шума, набросил накидку на клетку с попугайчиками, потом вышел на переднюю веранду, где было тихо: звук, очевидно, блокировался домом. Поднявшись наверх, он проснулся окончательно и только тогда наконец-то обратил внимание на странно шевелящиеся огни, светящие в окно.

Он глазами обыскал тени обширной эвкалиптовой рощи там, где выше она сливалась с чащей соснового леса; в основном там росли сосны-пиньон, всего-навсего пару сотен густо заросших квадратных миль, прорезанных тропинками и расчищенными пятнами, где росли трава и полевые цветы. Осеннее небо было ясным, без облаков и тумана. Не видно никаких следов дома, просто тысячи звезд и луна, льющая свой холодный свет — ни пожара, ни другой земной трагедии, ответственной за это представление света и звука, от которого ему делалось все более не по себе. Он смотрел, как огни играли на склоне холма, время от времени стреляя в воздух, словно маяки, в основном белым светом, но с красными вспышками, явно встающие кругом, как будто отмечая периметр, или посадочную площадку, или большой сферический корабль.

Они с Лайзой сняли этот дом на вершине мира частью из-за его близости матери-природе, которую в действительности Лайза ценила больше него. Ему вполне нравилась квартирка с двумя спальнями у Телеграф-авеню, где они совершенно счастливо прожили первые два года брака. Но Лайза хотела чего-нибудь подальше от центра, особенно потому, что планировала заиметь ребенка. Его упрямое возражение переезду встретило сопротивление, которое все еще удивляло его, когда он о нем думал. Это был их первый настоящий спор как женатой пары, и в первый раз он увидел, как Лайза выходит из себя. Хотя слова «выйти из себя» несколько слабоваты. Дошло до той точки, когда ее темперамент хлынул через край плотины, и ему пришлось плыть в безопасное место.

Он был теперь достаточно взрослым, чтобы признать, что сам несет немного ответственности за это, особенно учитывая, что насчет переезда она была права. Квартира в Беркли слишком маленькая, трубы текли, отопление вшивое. Фактически, для вещей Эда не было места, и еще меньше для ее вещей, хотя Лайза не из той породы, у которых их много, не то, что он, в чем и заключалась разница их философий. Его игрушечные поезда заполняли восемь больших картонных коробок — не только сами поезда, но и туннели из папье-маше и такие же горы, депо, дома и все прочее — но во все время их брака поезда они оставались упакованными, как и другие его коллекции. А здесь, на краю дикой местности у них много места, хороший подвал, воздушное отопление. Месячная плата больше, чем они могут себе позволить, и это не привносит гармонии, но ведь в наши дни все стоит больше, чем себе можно позволить, так к черту все это, или, по меньшей мере, к черту со всем этим, что касается дома и домашних забот.

А его вещи так и лежат в коробках — надо признать, в чертовой прорве коробок — и тщетная мысль, что подвал станет локомотивным двором, а не спальней для гостей, все еще бродила по новому дому, словно почти истаявший дух. Но это был тонкий лед. Ничего не добьешься, катаясь по нему этим утром.

Казалось, то, что происходит в лесу, как-то усилилось, серия всхлипов и бульканий, синхронизированных с возросшим сиянием странного пурпурного цвета, словно в ночном клубе древних хиппи. Теперь он видел и какое-то движение тоже, громадные тени шевелились и росли, потом снова уменьшались. Кровать заскрипела, и он повернулся, думая, что Лайза проснулась, но она спала без задних ног, наверное, сраженная безмерностью вчерашней работы.

Они как раз распаковали последние из ящиков переезда, потратя на это бог знает сколько часов, и большая часть его затаренных вещичек на неопределенное время отправилась в гараж, который поэтому задевал в нем ностальгическую струнку. Лайзина обширная коллекция фильмов заняла целую спальню наверху. Она преподавала фильмографию в университете штата в Сан-Франциско, поэтому фильмы были ее работой, в то время как его вещички являлись бесполезным мусором. Быть женатым — значит идти на уступки, и конечно сейчас, когда она беременна, уступок станет еще больше. Его простое замечание, что уступает в основном он, испортило их очень поздний обед, оно и его неудачное упоминание шара для боулинга, который был одним из сокровищ, обитающих в гараже, и который в действительности был нечто большим, чем больная мозоль, чем все остальное, включая его паровозики.

Он вытянул голову, услышав пронзительный визг, похожий на звук гигантского собачьего свистка, едва слышный, словно он был задуман на нечеловеческих децибелах. Где-то неподалеку немедленно завыла собака, и вой поразил его своей неестественностью, словно собака почувствовала присутствие в лесу чего-то страшного. Звук ослаб, но собачий вой продолжался — псина перепугалась.

Когда он был еще не женат, Эд катал шары в ночной лиге по вторникам. Он наслаждался боулингом: звуком падающих кеглей, запахом пролитого пива из бутылок «Будвайзера» с длинными горлышками, предсказуемыми остротами после промахов или удачных ударов. У него все еще есть рубашка для боулинга с вышитым именем спонсоров «Ник и Ферджи — приборы». Но Лайза не была фанатиком боулинга. Такие дела. Она просто не воспринимала такую форму искусства. Она слегка попробовала, но боулинг у нее не пошел, и как многое другое, и когда со временем их брак устоялся, игра ушла на полку. Он иногда еще надевал рубашку, хотя имена Ника и Ферджи заставляли его чувствовать себя мошенником теперь, когда он стал аутсайдером-отщепенцем.

Вой собаки резко прервался, словно бедной твари заткнули глотку. Длинный луч рубиново-красного цвета выстрелил прямо в небо из темного леса, потом замигал и выключился, сменившись полудюжиной таких же лучей, — маяков, наверное — они устремились к небу из красных фонарей периметра. Он подумал — не маневры ли это какие, ВВС или армии — по ночам в военных игрищах пользуются инфракрасными огнями.

Вдруг озябнув, он зашагал через комнату, чтобы найти свитер в распахнутом шкафу. Внутри висела его отправленная в отставку рубашка для боулинга деликатного голубого цвета яйца малиновки, казавшегося серебристым в белых огнях от той штуковины на склоне холма. Она была сделана из качественного рейона, который мог сойти за натуральный шелк, с вышивкой королевского синего цвета — безупречная шестидесятидолларовая американская рубашка. До него дошло, что ее можно вставить в рамочку и повесить на стенку, но сама мысль, что рубашка станет всего лишь сувениром, его расстроила, и он тихо закрыл дверь шкафа и вернулся к окну, натягивая свитер.

Беда с шаром для боулинга подняла свою гнусную голову несколько месяцев назад, сразу после переезда, когда он спустился в заведение на Сан-Пабло-авеню со своим другом Джерри, чтобы покатать пару игр. Оказалось, что он не потерял хватки даже после двух лет воздержания, что, наверное, заставило его почувствовать себя слегка самодовольно и развязно, подействовав на его способность к суждению потом, когда они заглянули в магазинчик для профи. У Эда никогда не было шара, стоившего хоть сколько-нибудь прилично, даже в старые дни, и он завидовал шару Джерри, который был изукрашен радужными полосками и который был бы к месту в каком-нибудь музее искусств. Шар отбросил Джерри назад на три сотни долларов: чертова прорва денег, но для Эда это было то же самое, что с домом — в наши дни ничего себе нельзя позволить, поэтому покупаешь все равно.

В профи-магазине Эд импульсивно купил собственный шар — жуково-черный, с громадной восьмеркой, ностальгически напомнивший шары с восьмерками предсказателей будущего его молодости. Прозрачно-глянцевая отделка напоминала воду в колодце или огонь в камине, на которые хочется долго сидеть и смотреть, и сама фигура восьмерки, жемчужно-белая, с намеком на бесконечность, парила безмерно глубоко внутри черной сферы. Она обошлась ему почти в четыреста шестьдесят безвозвратных долларов. Это было похоже на татуировку — раз уж ее накололи, то она ваша — и он вышел из магазина профи, чувствуя взмывающее к небу покупательское раскаянье, которое находилось в глубоком конфликте с девственным объектом, что он нес в пухлом ворсяном пакете. Потом он и Джерри провели пару часов в пивной «Три Скалы», и сомнения Эда несколько поутихли.