Ирек Грин - Дневник дьявола

• Название: Дневник дьявола
• Автор: Ирек Грин
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-90572-018-5

Роман Ирека Грина «Дневник дьявола» — это актуальная реальность и мистическая фантасмагория, философская притча и социальный триллер.

Фотограф, одержимый дьявольским желанием запечатлеть момент смерти человека, миг отделения души от тела, не в силах воспрепятствовать очередному убийству, если оно может дать ему шанс сделать вожделенный кадр. Кто исподволь манипулирует им и кто на самом деле автор дневника?

---

Ирек Грин Дневник дьявола

АНИ и МАРИУШУ

Предисловие автора

Одолеваемый приступом бессонницы, я начал писать эту книгу месяц назад, второго ноября, ночью, более темной, чем остальные. Честно говоря, меня попросили написать прощальную речь, эдакий панегирик в память о человеке, с которым я работал на протяжении двадцати лет. Через два дня ректор Гейдельбергского университета должен был прочесть ее на его похоронах. Мне намекнули, что, даже если в ходе нашей работы покойный обнаружил какие-то черты характера, которые могли не лучшим образом отразиться на его репутации, то упоминать о них не стоит. «Мой дорогой Август, — ректор взял меня под руку, — речь на похоронах должна напоминать предвыборную программу кандидата в президенты. Ничего конкретного. С большим чувством. Самое большее на две страницы». Сам не знаю, почему мне в голову взбрело, будто я смогу написать что-то, выходящее за рамки схемы «занятная история, предваряемая тезисом».

Несколько раз я подходил к гробу, крышка которого была откинута, и смотрел на ухмылку, с которой он встретил свою кончину. Согласно последней воле покойного, его тело должно было лежать в моем доме до похорон. В центре гостиной, без свечей, с удаленными операционным путем веками — это также было его пожеланием. Он хотел, чтоб его закопали в землю, а не кремировали. Сколько себя помню, он всегда боялся огня. Однажды этот человек пошутил, что, живи он в Средние века, то не подписал бы договора с дьяволом только потому, что за такой поступок мог угодить на костер. Я достаточно хорошо знал его и уверен, что это стало бы единственной причиной. Однако сейчас он лежал в моей гостиной, с открытыми глазами, в огнеупорном, отливающем металлическим блеском гробу, утопая в обивке из пурпурного бархата.

Когда два чеченских боевика помогали этому человеку сесть в машину, чтобы ехать в горы, на встречу с полевым командиром очередной войны за независимость, ему в голову внезапно пришла какая-то мысль. Нелепо взмахивая руками — глаза у него были завязаны, — он позвал меня. Вытащив из сумки несколько перевязанных бечевкой тетрадей и на ощупь передавая их мне в руки, он пробормотал: «Уничтожь, если я не вернусь». Беспомощный и потому смешной слепец, он произнес эти слова сухо, как приказ.

Когда тело уже подготовили к транспортировке, а я в ожидании рассвета одиноко сидел в номере захудалой гостиницы в Тбилиси, мне в первый раз захотелось ослушаться этого человека. Я разрезал бечевку. Ровный почерк и лаконичность изложения соседствовали с рисунками, небрежные штрихи которых напоминали всклокоченную шевелюру безумца. Никогда прежде они не попадались мне на глаза. Когда я понял, что это, кровь застыла у меня в жилах.

Я читал дневник до утра, время от времени бросая беспокойные взгляды на дверь, если в коридоре раздавались чьи-то шаги. Он всегда входил без стука. Откровенность, с которой он доверял бумаге лихорадочно нацарапанные карандашом слова, повергала в шок. Впечатление, которое на меня произвели эти записи, на некоторое время даже затмило зуд пораженной кожи. О многих событиях, упомянутых им в своих записках, я догадывался, в большинстве — принимал участие. Но впервые у меня в руках были доказательства.

По возвращении в Гейдельберг я дал несколько интервью. Мне сулили круглую сумму за эксклюзивное право напечатать рассказ о последних днях этого человека и за фотографии покойника без век, лежавшего в моем доме. Я даже получил от Би-би-си предложение снять о нем документальный фильм. Кто-то из Штатов сообщил мне по телефону, что вот-вот должны начаться съемки блокбастера, в котором роль моего патрона должен был исполнить Джордж Клуни, а моя досталась Джонни Деппу. Впрочем, радость от этого известия — телосложением я скорее напоминаю Марлона Брандо — была недолгой. Дневник занимал все мои мысли. Для начала я решил сохранить его в памяти компьютера.

Две ночи я трудился над этим жизнеописанием, словно монах, заточенный в скриптории с мощами святого за спиной. Подчеркивал важные фрагменты, сканировал рисунки. Сам не знаю, когда — рассердившись — я начал комментировать, объяснять и пересказывать некоторые события. Именно тогда у меня впервые возник замысел этой книги. Ведь я был единственным, кто мог поведать миру всю правду.

Кроме дневника, он приготовил для меня еще один сюрприз: назначил меня своим душеприказчиком. И завещал мне все. Все свое имущество, все эти проклятые фотографии!

Я долго с ненавистью всматривался в его синие глаза и в конце концов захлопнул крышку гроба, как раздосадованный любовник — дверь. Я начал исступленно писать, яростно повторяя слова, которые проступали на стенах и проникали в мозг, вызывая боль и слабость: «Тебя уже нет. Твоя игра закончилась. Теперь моя очередь. Полжизни я лгал ради тебя, пришла пора рассчитаться».

И вдруг я понял, что именно это он и задумал. Поэтому оставил мне свой дневник. Ну что ж, хорошо, Адриан Фишман, получи то, что хотел! Поехали!

Итак, моя кузина Вальпургия смазала странные раны, напоминающие ожоги и постепенно расползающиеся по всему моему телу, мазью, прописанной дерматологом (несмотря на все старания, ему не удалось установить происхождение этих гноящихся язв), и я приступил к работе, с благодарностью принимая ласку от своей единокровной сестры, время от времени расчесывавшей кожу на моем торсе.

Дневник дьявола

Лишь раз в дневнике Адриана Фишмана я наткнулся на упоминание о себе. Я возьму этого Августа на работу. Он паяц, но знает иностранные языки. Фотограф из него педантичный, хотя и довольно посредственный. Самого главного не замечает. Композицию выстраивает правильно. По всей видимости, умеет держать язык за зубами. Им легко манипулировать. Вот и все, что он мог сказать о человеке, с которым проработал двадцать лет и который посвятил ему свою жизнь!

Родился я, кажется, в Гейдельберге, в конце холодных пятидесятых, в доме на углу улиц Гёте и Манна, которым моя семья владела на протяжении двух столетий. Отец был врачом-психиатром. Мать вела хозяйство и время от времени писала скучные акварели. В средней школе я был отличником и проявил необыкновенные способности к иностранным языкам. Вступая в ворота Гейдельбергского университета, я бегло говорил по-английски и по-французски. Тогда же я начал учить русский. В университете мой выбор пал одновременно на иберийскую и арабскую филологию. Первый курс я сдал на «отлично», поэтому отец, которому было известно о моем увлечении фотографией, купил мне «Никон» и четырехнедельную экскурсию в Мексику. В течение всей поездки я не расставался с фотоаппаратом. После моего возвращения друг отца, издатель крупнейшей местной газеты, опубликовал два моих снимка. На них был изображен пьяный в стельку мужчина, с наполовину пустой бутылкой текилы в руках, лежащий на деревянном помосте перед баром, и женщина, положившая на этот помост младенца и спешащая прочь. Кроме того, я снабдил фотографии коротким комментарием о том, как догнал женщину, убедил ее вернуться за ребенком и сам проводил пьяницу к ним домой. Это была ложь, на самом деле я дал проходившей мимо мексиканке пять долларов, чтобы она положила младенца рядом с каким-то голодранцем и отошла на минуту. В дневнике Фишмана есть такая фраза: Сюжет для снимка нельзя создавать искусственно. Можно фотографировать все что угодно при условии, что это случится и без твоего вмешательства . Этот человек — последний, кто мог бы поучать других. Поэтому я не чувствую никаких угрызений совести. Мексиканские снимки произвели должное впечатление. Ко мне стали поступать заказы. Я старательно изучал культуру, искусство и языки людей, которые когда-нибудь могли оказаться перед моим объективом. Дело в том, что, вопреки желанию отца, я хотел стать фоторепортером. Все каникулы я проводил в путешествиях, используя любую возможность, которую мне предоставлял солидный банковский счет моего отца и собственные, довольно приличные — учитывая возраст — доходы. Пару раз мне даже удалось отличиться, например, когда я оказался в центре беспорядков в секторе Газа. Молодые парни бросали камни в израильских солдат, те в ответ стреляли им по ногам. Вот что разворачивалось перед моим объективом: юноша в арафатке падает на землю. Его товарищи поднимают его, он кричит. Поодаль двое вооруженных до зубов мужчин в камуфляже целятся в эту группу из автоматов. Несколько раз я взводил затвор, как вдруг — все произошло за долю секунды — заметил перед собой покрышку. Я вырвал бутылку с бензином из рук палестинца, упавшего на колени рядом со мной, и швырнул ее в центр покрышки. «Подожги ее, ну же, подожги!» — кричал я по-арабски. Когда покрышка наконец загорелась, в клубах черного дыма и раскаленном воздухе прямо на меня уже бежали боевики с юношей на руках. Моя работа была отмечена на всемирном конкурсе фотожурналистики «World Press Photo». Согласитесь, это был прекрасный снимок.