Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 2

• Название: Избранные произведения. Том 2
• Автор: Сергей Городецкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1987

Второй том Избранных произведений С. М. Городецкого составляют его прозаические сочинения: романы «Сады Семирамиды» и «Алый смерч», повести: «Сутуловское гнездовье», «Адам», «Черная шаль», рассказы, статьи, литературные портреты.

---

— Масса работы!

Ослабов сочувственно кивал ему, презирая себя за это кивание.

Вдруг Батуров вскочил, схватился за голову и воскликнул:

— Довольно! Голова больше не работает.

Кто-то из передней комнаты попробовал еще к нему сунуться, но получил столь энергичный призыв чертова имени со всеми титулами на свою голову, что поспешил убраться.

Опять вынырнул страшный Юзька и хриплым басом своим доложил:

— Автомобиль подан, Арчил Андреевич.

Батуров галантно подставил руку Наташе и другой обнял Ослабова за талию:

— Едем!

Отличный шестиместный автомобиль ожидал у ворот. Ловко лавируя, шофер вывел машину из села и полетел по берегу озера. Цейхгаузы, склады, юрты гарнизона потянулись по правую сторону дороги, а налево играло, пело и билось тяжелыми волнами полное серо-перламутровое озеро. Вблизи оно было гораздо лучше, чем издали. На горизонте окаймляли его невысокие прозрачные горы с жемчужными еще от нерастаявшего снега вершинами. Батуров разнеженно переглядывался с Наташей. Начальник транспорта тоже почувствовал силу красоты природы и принялся обгрызать свои замусоренные ногти. Ослабов, в припадке мировой любви и благости, думал: «Может быть, это с первого взгляда мне все показалось таким дурным?» Подъезжая к лазарету, Батуров стал объяснять Ослабову, где какая постройка, с жаром и увлечением. Автомобиль остановился у проволочной изгороди. Общий вид лазарета № 1 был так же размашист и беспорядочен, как сам Батуров. В глаза прежде всего бросались два низких, сумрачных и тяжелых корпуса, приткнувшихся друг к другу. Можно было подумать, что это какие-нибудь амбары или склады, покинутые персами и наспех занятые войсками. А между тем над постройкой этих амбаров трудилась целая комиссия. За этими корпусами тянулись палатки, плохо растянутые и потому кривые. Между палаток стояли желтые фанерные домики. Они предназначались для позиций, но Батуров расставил их у себя: они казались ему очень шикарными. Со стороны все это имело жалкий, неладный вид. Поодаль громоздились какие-то неоконченные постройки: Батуров всегда строил. Тут готовилась баня, прачечная, приемный покой, и тут же была взрыта земля для будущих канализационных сооружений, в которых пока скоплялась мутная вода и весело плодились лягушки. По самому берегу шли одна за другой выцветшие юрты. Их было около десяти. В них жили сестры.

Ослабов тоскливо оглядывал лазарет.

Молодцевато повернувшись на каблуках, Батуров сказал:

— А сейчас я вам покажу живой инвентарь.

VII. Живой инвентарь

Лохматые, рыжие, заволосатевшие, с подоткнутыми полами юрты стояли ровной линией в двух-трех саженях от берега. Ветер звонко трепал металлические дощечки с надписями: «Аптека», «Доктор», «Зубной врач», «Заведующий хозяйством». Ослабов еще в тылу заметил, что общественные организации болезненно любят дощечки, вывески, плакаты, штемпеля. Порывистый теплый ветер хлопал резными дверями юрт и вздымал кисейные занавески.

Население юрт тотчас окружило приехавших, с любопытством оглядывая новичка. Батуров знакомил Ослабова с сестрами, называя их по именам и прозваниям: Тося, Муся, Мышонок. Белые косынки мелькали, как чайки, которые носились в воздухе, пригнанные к берегу ветром. В первой юрте, в аптеке, оживленно о чем-то спорили.

— Войдемте! — пригласил Батуров.

— Я сейчас, — отозвался Ослабов, не отрывая глаз от озера, и, вырвавшись из толпы, подошел к берегу.

Берег отвесно обрывался к волнам в сажень высотой, песчаный, древний берег.

Внизу шел пляж, блестящий и бархатный, как спина крота, у линии волн и заваленный сырым мусором, стеклами, тряпками, костями, ватой и жестянками там, куда волны сейчас не доставали.

Ослабова потянуло спрыгнуть вниз, но, увидев мусор, он остановился и увел глаза вдаль.

Бесконечно высокий простор был перед ним. Казавшееся из вагона белым, озеро вблизи было бирюзовым и чем дальше, тем изумрудней и синей, а у горизонта глубокая чернота пятнала синеву. Веселые беляки набегали издали, косо по ветру неслись к берегу и, сердито бурля, выплескивались тяжелым жемчугом на пляж. Неукротимая, неразыгравшаяся, самоуверенная и дерзкая буря гремела в этой игре, и сладостное чувство безволия, с оттенком предчувствия смерти, охватило Ослабова.

Туда, в этот грохот, в этот расплавленный чугун ринуться, потеряться и — пускай! — погибнуть, но быть с ним и в нем, но оставить берег, предел, слиться с беспредельным хотелось ему, и глаза его дико блуждали над озером.

Черной грядой высился слева остров, и непонятно прозрачные, ласково-голубые лежали вдали справа низенькие горы.

Мечтательно готов был вздохнуть Ослабов, когда его дернули за рукав.

— Пожалуйте, вас в операционную просят, — говорил Юзька, и была его красная рожа рядом с озером, как комок мусора, который валялся на берегу.

Ослабов очнулся и повернул к юрте. Его пропустили в низкую дверь.

Было тесно, сидели на всем: на столах, на двух кроватях, на полу. Посередине, на операционном столе сидел лохматый Цивес. Он приехал с тем же поездом, что и Ослабов. На нем была грязная шинель. Огромный термос, как всегда, болтался на одном боку, на другом — маузер в деревянном футляре, со спины свисала походная фельдшерская сумка. Широкоскулое обветренное лицо хитро улыбалось, черные глаза быстро обводили присутствующих, заскорузлая рука ежеминутно ковыряла чернильным карандашом в широко разинутом рту, отчего губы уже залиловели. Речь его лилась громко.

— Какое там, к черту, наступление выдумали? Бедная Персия и так нами разорена вконец. Ну для чего, скажите, мы все сидим тут, для чего? — обратился он к Батурову.

Батуров похлопал его по плечу, как ребенка, и, принужденно смеясь, сказал:

— Наш Цивес всегда прав. Только осуществление социализма может разрешить мировой конфликт.

И он, оглянув всех довольными глазами, увидел Ослабова.

— А, пожалуйте сюда! Позвольте вас представить нашему главному врачу.

Так как жаловать было некуда, он притянул Ослабова за руку, которую тотчас перехватил давно не стриженный человек в белом халате, с круглым черепом и слегка отвисающей нижней губой. Держа за руку Ослабова, он стал возражать Цивесу:

— Помощь, которую оказывает это наступление англичанам…

— А зачем помогать англичанам? — прервал Цивес.

— Браво, Цивес! — загремел Батуров.

— Дослушайте! — сказал главный врач. — Повторяю, помощь, которую оказывает это наступление англичанам, может обернуться против них и против нас и против всех империалистов.

— Можно… мою руку… — робко попросил Ослабов.

— Ах, виноват, — спохватился главный врач и выпустил руку Ослабова. — Мы с вами побеседуем вечером о распределении работ, а пока я вас назначаю к сыпнотифозным, у нас их много, и почти все тяжелые, — и, опять забыв про Ослабова, продолжал спор с Цивесом: — Англичане увязнут в этих песках, их империализм…

И он бы еще говорил, но в эту минуту в дверях показались носилки с больным. Цивес проворно спрыгнул с операционного стола, провел по нему рукой и внимательно посмотрел на свою ладонь, давно грязную.

Часть присутствующих шумно вытолкнулась из юрты.

— Ну, кажется, все готово? — спросил главный врач и подошел к шкафику с инструментами.

Ослабов, выйдя вместе с другими, увидел, что на одной руке у него висит Наташа, а на другой маленькая розовощекая, с детскими глазами и недовольными губами, девушка.

Втроем пошли по берегу.

— Вы знаете, — начала Наташа, показывая глазами и папироской на свою подругу, — она у нас Мышонок.

— Да? — спросил, не зная, что сказать, Ослабов.

— Как же, Мышонок! — авторитетно подтвердила Наташа и вдруг, бросив руку Ослабова, перебежала к Мышонку, и, раздувая косынки, они обе закружились по берегу.

В это время его нагнали Тося и Муся. Тося была тоненькая, черная, с глазами навыкате и припухшими, как у истеричек, веками. Ослабов посмотрел на нее внимательно. Муся его немного испугала. Рослая, ражая, рыжеватая, с толстыми губами и отвисающими щеками, она похожа была на ушкуйника или раздобревшего молодого монаха из заволжских скитов.

— Я тоже у сыпняков работаю, — кокетливо сказала Тося, — вы знаете, я могу всю ночь не спать. Только мне одной все-таки трудно, на днях приедет другая сестра, тогда будет легче.

— Вы одна на всех больных? — спросил Ослабов.

— Одна. Я и Александр Иванович.

— Это кто?

— Наша фельдшерица. Золото, а не человек. Вы сами увидите. Она сегодня лежит. Ее вчера один больной в бреду очень сильно ногой ударил, когда она делала ему вливание. Вы знаете, — лепетала Тося, — очень трудно с больными, когда они в бреду. Такие сильные! Никак не справиться. И ругаются очень. Но вот Муся у нас молодец. Она со всяким справится. А вы не привезли с собой книжек? Совсем читать нечего. На весь лазарет 5–6 книжек. Вы любите Вербицкую? Вам нравится у нас? Вы не боитесь заразиться? Отчего вы покраснели?