Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том Ι

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том Ι
• Автор: Николай Японский
• Издательство: "Гиперион"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-89332-090-5 ISBN 5-89332-091-3 (1 т.)

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912). Приехав в Японию в возрасте 24 лет, о. Николай в течение пятидесяти лет занимался миссионерской деятельностью. Им были основаны семинария, школы богословия, иконописная мастерская. В совершенстве изучив японский язык, он перевел для своих прихожан–японцев Священное Писание. Когда он скончался, японская православная община насчитывала 34000 человек, и это его прямая заслуга. Помимо миссионерской деятельности о. Николай проявил себя и как незаурядный ученый, оставивший в своих дневниках уникальные этнографические материалы о Японии, зафиксированные им во время своих многочисленных путешествий по стране — от деревни к деревне, где жила его паства. В Японии отец Николай пользовался и пользуется необычайной известностью, а его заслуги — всенародным признанием. Интерес к нему появился и в России, особенно после его канонизации русской Православной церковью (10 апреля 1970 г.).

Первый том дневников охватывает период с 1870 по 1880 гг.

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Исходный pdf - http://mirknig.com/knigi/religiya/1181616647-dnevniki-sv-nikolaya-yaponskogotom-1.html

---

5 февраля 1880. Вторник

Утром тщетно прождал Груздева, чтобы сдать ризы икон для почистки и серебрения. На досуге сделал визит к соседу о. Аркадию, бывшему настоятелем Рославленского монастыря после о. Феодора. В десять часов отправились с Дмитрием Дмитриевичем в Новодевичий монастырь. Был еще Киевский о. Полихроний. Дело об иконах, старье–облачениях. Пробыли до пяти часов; немножко тягостно. Вернувшись в седьмом часу, писал письмо к графу А. Д. [Александру Дмитриевичу] Шереметеву.

6 февраля 1880. Среда

Утром пришел старик Вишняков, портной; должно быть, больше по привычке, или для говору, хочется, чтобы и я не ушел от его рук; обещался заказать ему хороший подрясник. В начале девятого часа отправился к Николе Морскому, чтобы побыть у Яхонтова, который встретил очень радушно; его супруга тоже. Когда показывал мне свой кабинет, подана была ему телеграмма, — оказалось приказание Митрополита отслужить благодарственный молебен по случаю избавления Государя от опасности при новом покушении вчера вечером. Здесь я только что узнал об этом покушении — уже пятом на жизни Государя: злоумышленники хотели взорвать Государя во время обеда, причем восемь человек из караула убито и сорок пять ранено: взрыв был из подвала, взорвал над ним находящуюся дворцовую караульную, но над караульной находящуюся царскую столовую немного только повредил: Государь на этот раз почему–то замедлил к обеду на двадцать минут, почему опасность его нисколько не коснулась: взрыв был в двадцать минут шестого часа и такой сильный. что весь дворец потрясся. Все эти подробности я слышал уже в речи Митрополита на молебне в Исаакиевском Соборе, куда отправился из Никольского Собора, по осмотре с о. Яхонтовым прекраснейших икон в алтаре Нижней Церкви, а также по осмотре Верхней Церкви — удивительно роскошно отделанной… Дорогой в Исаакиевский Собор купил бюллетень о вчерашнем покушении (10 копеек листок) и газеты, где в «Новом Времени» глухо сказано, будто вчера был взрыв газовых труб в Зимнем дворце; бюллетень же уже перепечатка из «Правительственного Вестника». В Исаакиевском Соборе собрались на молебен три Митрополита, четыре архиерея, несколько архимандритов (я в том числе) и духовенство Собора. Народу было почти полный Собор. Вышедши на амвон, Митрополит Исидор со слезами на глазах, едва удерживаясь от рыдания, сказал краткую речь, начав: «Вот, братия, новое ужасное несчастие постигло нас», и затем рассказал, как злоумышленники вчера произвели взрыв. Упомянув, что Государь почему–то опоздал к обеду, Владыка сказал: «Но вера напоминает нам: „Ангелам своим заповесть о тебе, хранити тя“. — Они и удержали его». Во время речи оба Митрополита стояли полуобращенными к говорившему. Из священнослужащих Оболенский — протодиакон и о. Вениаминов пытались плакать; из молящихся некоторые плакали, особенно женщина, стоявшая за мной. — После службы, у Алтаря виделся с К. Д. [Катериной Дмитриевной] Свербеевой. Приехал домой в карете с чередным архимандритом, соседом Аркадием. — Вечером были у меня Н. П. [Николай Петрович] Семенов и Цивильков. Первый — добрейший из сенаторов и потопляет в речи; из рассказов его особенно печально, как один наш академик–немец, проживая, вопреки уставу Академии, издал Санскритско–Немецкий Лексикон, на что наша Академия Наук издержала сто тысяч (!), между тем как лексикон с множеством ошибок, и Академия предпринимает другое, сокращенное издание его, которое тоже обойдется во много тысяч, а того же жучка, поедающего хлеба в России, Академия и не думает исследовать; немцы все, бременящие даром Россию! — Ну же и времена в России, судя хотя бы по вчерашнему и сегодняшнему дню! Поскорей бы в Японию!

7 февраля 1880. Четверг

Утром Киевский иеродиакон о. Полихроний привел тенора хора Высокопреосвященного Филофея, Григория Семеновича Бережнецкого. Мне очень понравился; весьма приличный и скромный. Не знаю, устроится ли поездка его в Японию. Пришел потом японский студент, изучающий военную топографию, князь Мадено Коодзи, виденный мною теперь в первый раз. По–видимому, дельный молодой человек. Немножко запоздавши за ним, отправились с Дмитрием Дмитриевичем к протоиерею Яхонтову, согласно вчерашнему приглашению, на обед. Он и матушка приняли и накормили совершенно по–родственному. За столом была их младшая дочь, девушка двадцати шести лет, стриженая и кончившая все женские курсы, имеющая ныне школу в пятьдесят мальчиков; Дмитрий Дмитриевич говорит, что нигилистка. — В пять часов с четвертью были у графа Путятина; нашли уже тоже приглашенных на обед Ивана Ивановича Демкина и Федора Николаевича Быстрова. Скучновато было. После обеда читали письма и молитву Высокопреосвященного Филарета Московского, которые граф и согласился отдать для напечатания. По уходе сотрудников и Дмитрия Дмитриевича я остался ночевать. Ольга Евфимовна играла на фортепьяно, потом болтали с Евгением Евфимовичем, причем он, по обычаю, забрасывал старыми книгами; между прочим, показал историю Пуффендорфия, напечатанную при Петре Ι.

8 февраля 1880. Пятница

На обратном пути от графа заехал к Груздеву — серебрянику, а по приезде домой сдал посланные от него для поправки серебряные и прочие ризы с икон, кадила, кресты и прочее. — Зашел о. Феодорит, афонский архимандрит, которому Высокопреосвященный Исидор велел передать икону Преподобного Пелусиота в благословение Афону; взамен ее о. Феодорит прислал мне вчера еще две иконы, писанные на Афоне. Он–то и постригал на Афоне моего бывшего келейника Михайлу и очень огорчился, когда я сообщил ему, что Михайла во Владивостоке уже женился. — Пришел на секунду секретарь Владыки показать бумагу о награждении Орденом Владимира третьей степени. В двенадцатом часу зашел цензор, о. Иосиф, чтобы вместе ехать в Университет на публичный акт. Приехали во время молебна в университетской Церкви — благодарственного. Служил университетский протоиерей Солярский и профессор Василий Гаврилович Рождественский; певчие были киевские, в числе которых я заметил и Бережницкого. Молодежь толпилась везде массами, но Церковь далеко не была полна молящимися; впрочем, стоявший около меня, видимо, студент, молился очень усердно. По окончании молебна, на котором превосходно было спето «Тебе Бога хвалим», все собрались в университетской зале, которая битком и наполнилась публикой и студентами. Хоры вокруг всей залы также полные были студентами. В зале прямо против входа между двумя колоннами огромный портрет Императора; перед ним подковой красный стол, отверстием обращенный к публике — для профессорского персонала Университета с приколотыми бумажными надписями, чье место; посредине зеленый стол, на котором приготовлены были золотые и серебряные медали и за которым сидели самые почетные посетители; на этот раз — Преосвященный Гермоген и попечитель Учебного Петербургского округа — князь Вяземский; затем следовали сначала кресла (плетеные), потом стулья для публики. В полукружии между красными столами и зеленым немного в стороне направо от входа стояла кафедра. Вошедши, все встали, и певчие на хорах пропели «Коль славен», после чего, когда сели, вышел профессор и с кафедры прочел (очень торопливо) отчет о времени с 8–го февраля 1879 по 8–е февраля 1880. Сначала об утратах лиц за смертию, потом — хозяйственную часть и учебную; преподавательский персонал из 91 человека, тогда как по штату положено 83; студентов ныне больше 800 человек, между тем как в 1861 году было менее 400; показано было на доске в рисунке, как шло постепенное возрастание, за исключением времени от 1871 до 1875 года, когда черта не возвысилась; тут же четыре черты показывали процентное содержание студентов четырех факультетов. В заключение сказано о работах профессоров вне их прямых обязанностей — в «Журнале Министерства народного просвещения» и прочее. — По прочтении отчета профессор Ламанский прочел речь о причинах силы турок в Европе в XIV–XVII веках. Латиняне тогда угнетали Православный Восток, Византийский же престол был слаб защищать; поэтому и сами греки и сербы, болгары скорее желали турок в Европе, чтобы иметь защиту против Запада и прочих. Ламанский, смачивая горло водой, читал свою речь очень одушевленно, но довольно монотонно, и сидевшие налево от меня генералы погрузились в сладкую дремоту. По окончании речи, щедро награжденной аплодисментами, вышел профессор Фамицын и прочитал, кто из студентов и какими сочинениями заслужили золотые и серебряные медали. Это была самая интересная часть акта. Говорилось, с какими девизами и какого достоинства сочинения были поданы, причем читалась рецензия их. Девизы были характерные; на вторую золотую медаль с начала чтения было сочинение с девизом: «Дела не испортишь, мастером не будешь»; еще девиз: «Полюби нас черненькими» и прочие (так и в чтении было). Сколько внушающей, трогательной скромности показывают такие девизы! — Первую золотую медаль получил Владимиров, которого в рецензии расхвалили донельзя: «Виден навык к юридическому мышлению» и прочее; приличный молодой человек, скоро вышел, получил медаль из рук Преосвященного Гермогена, сделал наклонение головы, ушел за массу студентов; второй сделал поклон потом профессорам; следующие подражали ему. Больше всех аплодировали первой золотой медали по физико–математическому факультету, — как видно, — за трудность самой темы, что–то о равновесии твердых тел при разных состояниях жидкостей, причем приведены были формулы из высшей математики; весело было смотреть на получение одной серебряной медали двумя студентами за сочинение, как видно, напечатанное вместе; мило они вышли и получили медаль, передав друг другу при рукоплесканиях и улыбке их самих. — Аплодисментами награждены все получившие медали — семнадцать человек. — Пред окончанием пропето было с хор киевскими певчими «Боже, Царя храни!» Вяло пропето и прослушано. При выходе старался узнать имена более замечательных профессоров; видел Чебышева — математика и прочих; между прочим, и сам прослушал рецензию: х. ц. в. ч. ф. с. д. —«Наука — на своих ногах», вследствие чего извозчика нашел уже за Зимним дворцом. У Федора Николаевича, в Инженерном, О. П. [Ольга Петровна] накормила обедом и напоила кофеем. Пришел Николай Якимович Шестунов, штурман, отправляющийся в Японию; симпатичный молодой человек, дал ему адреса В. И. [Веры Ивановны] Анненковой, С. Г. [Софьи Гавриловны] Чеботаревой. — Вернувшись домой, сходил в баню, чтобы вылечиться от скопившейся простуды и боли в правом боку.