Жаклин Брискин - Обитель любви

• Название: Обитель любви
• Автор: Жаклин Брискин
• Издательство: ACT
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-88196-775-5

События в романе происходят в конце XIX и в первые десятилетия XX века. Среди благодатной природы Южной Калифорнии живут и действуют герои книги — представители трех поколений Ван Влитов. Красивые, благородные, способные на самопожертвование, они сомневаются, страдают, ищут и находят свое место в жизни, свое счастье, свою любовь.

---

— Вы пробудете у нас трое суток. Пациентам разрешено принимать посетителей, — сказал он.

Даже если бы ее родители и не путешествовали сейчас по Средиземноморью, она все равно ни за что не рассказала бы им об аборте. Что же до Кингдона, то после страстной речи Римини она не сможет позвать его.

— Ко мне никто не придет.

Лицо доктора Грина выразило сочувствие. Он взял карандаш и заполнил ее медицинскую карточку. Медсестра провела ее по коридору в белую палату, где ее должны были осмотреть. Внимание Тессы привлек металлический судок для стерилизации инструментов. Она надела прохладный накрахмаленный белый халат. Вошел доктор Грин. Он вымыл руки, натянул перчатки и осмотрел ее. Потом медсестра перетянула ее предплечье резиновым жгутом. Тесса смотрела, как ее кровь заполняет полость шприца, и тут же вспомнила детство. Доктора тогда часто брали у нее кровь, тщетно пытаясь отыскать причину ее периодических недомоганий.

Она спросила:

— Зачем вы это делаете?

За сестру ответил сам доктор Грин:

— Таков теперь порядок. Необходимая процедура перед любой хирургической операцией. Вы слышали что-нибудь о группах крови? Именно для определения группы вашей крови мы и берем ее на анализ. Эта процедура появилась относительно недавно. Определение группы крови меня очень занимает. Видите ли, я обучался в Венском университете, и моим учителем был профессор Карл Ландштейнер. Вам это имя, наверно, ничего не говорит, но именно он открыл, что вся человеческая кровь подразделяется на четыре группы. — Доктор Грин говорил мягко, все еще стараясь успокоить ее. — Если пациенту требуется переливание, то его организм сможет принять лишь кровь его собственной группы. В противном случае кровь свернется и закупорит сосуды. Теперь, если вдруг возникает необходимость переливания, мы обеспечиваем пациента нужной кровью.

Медсестра сняла резиновый жгут.

— Вот и все, — сказала она, помогая Тессе сесть на краешек обитого кожей стола.

— Нам предстоит очень несложная операция, — сказал доктор Грин. — Вряд ли понадобится делать переливание, но мы на всякий случай подстраховались. Видите, у нас все абсолютно безопасно.

На лице врача вновь появилась бодрая улыбка.

Тело Тессы под накрахмаленным халатом словно оледенело. «Хватит трястись, — приказывала она себе мысленно. — Ничего, переживешь, ничего, переживешь...»

На следующее утро в семь часов она лежала на высоком столе в ярко освещенной операционной. Над ней склонился доктор Грин в круглой шапочке. Лицо его было закрыто маской.

— Ничего не бойтесь, — сказал он.

Операционная сестра закрыло лицо Тессы эфирной маской. Она не сразу впала в беспамятство. Сначала ее атаковали странные вопросы. «Почему мама уезжала рожать в Окленд? Что это за четыре группы крови? Кто написал:

Уходи же, о, дитя!
В этом мире жить нельзя.
Фея добрая придет,
Тебя за руку возьмет.
Лучше в море утони,
Лучше в дебрях пропади.
Чем жить здесь,
Где будешь плакать
От зари и до зари.

Почему мама уезжала... Группа крови...»

Она очнулась в той самой большой угловой палате, где провела ночь перед операцией. Тесса услышала какой-то странно знакомый звук. Повернув голову, она увидела седовласую медсестру, которая что-то вязала. Во всем теле Тесса чувствовала тяжесть. Вместе с тем ей казалось, что из нее выпили всю кровь. Автора стихов она вспомнила. Это был Уильям Батлер Йетс, его «Похищенный ребенок». «Стихи из книги, которую мне подарил Кингдон. Я выучила их наизусть».

Увидев, что Тесса проснулась, медсестра отложила вязанье и подошла к ее постели. У нее была добрая улыбка и черные усики над верхней губой.

— Ну, как самочувствие? — спросила она.

Тесса солгала, сказав, что все в порядке.

Солнечные лучи понемногу уходили, в палате стало сумрачно. Медсестра вышла, но тут же вернулась с подносом в руках. От запаха куриного бульона и поджаренного тоста Тессе стало дурно. Она отвернулась. Небо потемнело. Медсестра задернула шторы и включила свет.

Потом у Тессы измерили пульс и температуру. Медсестра ничего не сказала, но Тесса и без того знала, что у нее жар: сильно болела голова, она чувствовала резь в животе. Медсестра торопливо ушла. Тесса прижалась щекой к подушке. Ей хотелось плакать, но слез не было.

«Господи, я и представить себе не могла, что на душе будет так пусто», — подумала она.

7

— Тесса!

Она вышла из горячечного полузабытья. Поначалу не могла понять, где находится, но потом вспомнила, что два дня назад ей сделали операцию и она провела в этой комнате уже три ночи.

Кингдон держался за спинку ее кровати.

— Что ты здесь делаешь? — изменившимся от слабости голосом спросила она.

— Ты бредила.

— Да? Откуда ты знаешь?

— Ты стонала и металась по постели.

— Сколько времени ты уже здесь?

— Полчаса. — Пододвинув к ее постели стул, он присел.

— Не надо было тебе приходить!

— Доктор Грин разрешил посещения.

— Мистер Римини...

— Он мне платит деньги, но пока что еще не стал моим хозяином, — сказал он. — Трое суток репортеры держали дом в осаде. Я звонил тебе через каждый час. Никто не отвечал. Наконец сегодня вечером народу стало поменьше. Я позволил себе выглянуть за дверь. Лупа сказала, что ты уехала. — Он протянул Тессе желтый конверт. — Вот это лежало под твоей дверью. Лупа не слышала ни моих звонков, ни звонка почтальона.

— От кого это?

— Я не читал.

— Прочти сейчас.

Он вскрыл конверт, вытащил телеграмму, повернулся к свету и прочитал вслух:

— ВОЗВРАЩАЕМСЯ 24 МАЯ ТЧК ЛЮБИМ И ЦЕЛУЕМ ТЧК МАМА И ПАПА. — Кингдон помолчал, потом спросил смущенно: — Ты рассказала им?

Она отрицательно покачала головой, которая просто раскалывалась.

— Нет.

— Почему ты скрыла от меня, что решилась на операцию?

— Тебе не следовало приезжать сюда.

— Тесса, у тебя какой-то чужой голос.

— У меня снова лихорадка.

— Я поднял доктора Грина с постели, чтобы он объяснил мне, в чем дело. Он считает, что это последствия аборта, но не в физическом смысле. Он забросал меня длинными немецкими словами. Строит из себя психиатра, они сейчас в моде.

— Он обучался в Вене. Там он занимался определением группы крови...

— Должно быть, он успел посетить несколько лекций о человеческом подсознании. Считает, что твоя болезнь следствие какой-то внутренней травмы. Тут моя вина.

— Ничего подобного.

— Мне лучше знать, — тихо произнес он. — Когда Лайя и Римини поливали грязью Фултона, мне было стыдно поднять на тебя глаза. Весь этот разговор был гадкий, и я в нем участвовал! Что подтверждает теорию матери: Кингдона неизбежно тянет ко Злу, и он губит Добро.

— Это я виновата, Кингдон, — сказала Тесса. — Я ненавижу себя.

— А что толку? Ты меня об этом спроси. Я это уже проходил.

— Мне постоянно снится один и тот же кошмар. В приюте умирает ребенок. Я с ним. В коридоре, где мы все спим. Ночь. Я в отчаянии. Обтираю его влажной губкой, даю с ложечки лекарство, но жизнь в нем все равно едва теплится. И что бы я ни делала — ничто не помогает. Ничто! Он умирает. Я рыдаю, ломаю руки. Видишь, какая я слабая? В Руане я плакала, когда умирали дети. Потом покупала им каменные плиты для могилок и снова плакала. А вернувшись в Лос-Анджелес, святая Тесса из французского приюта для сирот войны оплачивает собственный аборт — и ни одной слезинки! — Она говорила монотонно, шепотом, с совершенно не свойственным ей горьким сарказмом.

— Мне надо было догадаться, каково тебе будет, любимая, — сказал он, нежно откинув с ее лба прядь влажных волос. — Женщина, добровольно согласившаяся отработать три года в сиротском приюте, конечно же, будет тяжело переживать пребывание в клинике доктора Грина. — Он шумно втянул в себя воздух. — Лайя «подзалетала» четыре раза. И все, как она признавалась, не по моей вине. Но я вез ее сюда, а после операции она требовала шампанского. Чтобы, как она говорила, «отпраздновать».

— Это был твой ребенок!

— Зародыш! — быстро ответил он.

— Я убила ребенка! Нашего ребенка!

— Нет, нет...

— Нашего ребенка, — повторила она. — Я убила его.

В коридоре послышались легкие шаги, потом вновь стало тихо. Тусклый свет ночника отбрасывал на лицо Кингдона темные тени. Он молчал и думал о взаимоисключающих друг друга догмах его бывшей веры. Какой грех более тяжкий: аборт или незаконнорожденный ребенок от двоюродной сестры? Несколько недель назад он решил, что аборт меньший грех.

Он склонился к ее подушке.

— Нам нельзя иметь ребенка, любимая. Об этом шепчут души наших предков Гарсия, которые были католиками. Ты слышишь их голоса? Они раздаются вместе с колокольным звоном, Тесса. Я боюсь за тебя. С ума схожу! — Он обнял ее. — Любимая, это я виноват. Я должен был прийти сюда. Ты нуждаешься во мне.