Владимир Ладченко - Светлые аллеи (сборник)

• Название: Светлые аллеи (сборник)
• Автор: Владимир Ладченко
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2014
• ISBN: 9781310975141

Человек я впечатлительный и эта впечатлительность впечатляет. Меня всю дорогу преследуют житейские бури. Для людей стойких — это лёгкий освежающий ветерок, придающий пикантность и обаяние их жизни. Для меня жестокий смерч, помноженный на цунами, после которых я долго не могу внятно думать о чем-нибудь другом. Я до сердцебиения ненавижу какие-то переезды, изменения в судьбе. И наверно поэтому жизнь моя, вопреки усилиям, состоит из одних злополучных переездов и изменений в непонятную сторону. Я сменил уйму адресов и квартир, жил с различными гражданками в браке и без, восторгался их вторичными половыми признаками, гладил по голове чужих детей, но благодаря сволочному характеру нигде не приживался. Жизнь давала очередной пендель и, подталкиваемый ненавистью, я уходил дальше, дальше. Туда, где меня еще не знали. Но все эти передвижения с чемоданом по пересеченной дорогами и домами местности носили узкий местечковый характер. Я менял города и населённые пункты, иногда жил в пунктах и ненаселённых, но границ области не пересекал…

---

Деловой человек

Я вышел из дома чудесным весенним утром. Только в апреле случаются такие утра, гулкие как бубен и прозрачные навылет. Самое время для надежд и свершений. И у меня впереди была уйма дел и всё нужно успеть. Я даже записал в блокнотике, что нужно сделать и свершить. Так поступают все деловые энергичные люди, знающие себе цену, и мне хотелось на них походить.

Первым и подчёркнутым пунктом стояло «Люба». Пометка «срочно».

Пока муж не вернулся с работы — он у неё работал каким-то вахтовым методом и оторванным от дома — отсюда частые разлуки. И вот я решил навестить его тоскующую супругу, пока он завтра не приехал. Нащупывая в кармане презервативы, я подошёл к знакомому подъезду. И мужа Любы действительно не было дома, то есть в квартире — он стоял возле подъезда и о чём-то курил с двумя мужиками. Наверно рассказывал про свой вахтовый метод. Слава богу, он меня не знал. Но отступать было подозрительно — я со случайным видом поднялся на пятый этаж, постоял там минуту и спустился вниз, будто бы к кому-то заходил, но не застал дома. На меня не обратили внимания, но всё же посмотрели. А муж Любы вдруг яростно зачесал лоб, где обычно у нормальных мужей находятся рога. Видимо долетели какие-то мои флюиды. Я зашёл за угол, вытер платочком лоб и пощупал сердце. Оно билось, как у зайца — быстро и трусливо. Так оно бьётся у всех, кто ворует чужое или наставляет другим рога. «В этот день Штирлиц был как никогда близок к провалу» — с приятной хрипотцой Ефима Копеляна сказал мне внутренний голос. Я представил свой провал и у меня заранее заныли все зубы.

«Что ж, облом, — подумал я, — а в целом всё получилось очень удачно. Могло быть и хуже». Я посмотрел в свой блокнотик и поехал через весь город к другу Валере. Посоветоваться насчёт того кобелька и вообще уточнить некоторые вопросы. Валера был спецом по охотничьим собакам, а мне предлагали купить пса охотничьей породы. А то я однажды уже покупал гончего кобелька, а он вырос и оказался таксой. И к тому же неожиданно ощенился. «Только бы Валера был дома», — думал я, трясясь в автобусе и обозревая окраины. Валера оказался дома, но дверь открыла жена и сказала:

— Иди полюбуйся!

С таким видом, как будто речь шла о цветущей сакуре. Я полюбовался. Валера пьяный лежал на диване, погружённый в алкогольную кому, и на нём играли в догонялки дети. У его открытого рта восторженно кружили счастливые мухи. Стояла страшная вонь.

— Семь дней уже так — поделилась жена, когда мы пили чай на кухне — Я больше не могу. Хоть из дома беги.

Я узнавал Валеру, он был во всём максималистом, особенно в запоях. Почему— то они длились у него ровно десять дней. Тютелька в тютельку. Такое развитое чувство времени у человека.

— А ты не беги, — сказал я — Через три дня он поправится и наберёт форму.

— Хоть ты уж с ним не пей, — попросила жена, когда я надевал ботинки.

— Хорошо, — соврал я, дал ей немного денег и ушёл.

Пломбировать зуб идти было ещё рано и я с часок побродил по городу. Когда я бродил, меня обрызгала грязью новорусская иномарка, а после, подкравшись сзади, чуть не задавил трамвай. Ходить по городу без денег было неинтересно и я сел на лавочку отдохнуть. Но лавочка стояла в аккурат под деревом, а в аккурат с дерева гадили птицы и своим капанием омрачали мне весь отдых.

У стоматолога меня ждал очередной облом — сломалась бормашина.

Какой то хомут полетел. Настроение у меня улучшилось.

— Но дёргать то можно, — убеждал меня трудолюбивый стоматолог по имени Женя.

— Давай я тебе чего-нибудь выдерну. Вот хотя бы этот сверху. Могу даже сделать скидку.

Я испугался.

— Ну вот ещё, — сказал я ему — Много вас таких. И вообще неправильно.

— Что неправильно?

— Ты говоришь, выдерну чего-нибудь, а надо выдерну кого-нибудь. Зуб это кто-то, а не что-то. Он же одушевлённый.

Мы с Женей немного поспорили по этому поводу, но он меня не убедил.

— А ты чего весь такой? В каких то пятнах… — спросил Женя.

— Грачи прилетели, — объяснил я, и мы попрощались.

Я ещё с часок побродил по городу, хотя ноги продолжали уставать. И меня опять забрызгала машина, только на этот раз с другого бока.

Теперь я был обрызган грязью более равномерно. И что самое обидное — окатил «Запорожец». Но почему обидно? Значит новым русским по статусу можно обрызгивать прохожих, а «Запорожцу» нельзя?

Получается дискриминация «Запорожцев». Я был за равноправие во всём, поэтому одёрнул себя и перестал обижаться.

Кое как дождавшись шести часов, я поехал на следующий конец города. Поехал к Пете, который был уже полгода должен мне энную сумму в тысячу рублей. Жил он широко в отличии от меня и я злился, чего он тянет с отдачей. «Только бы всё срослось, только бы получилось», — нервно думал я, а то от бесконечных обломов меня уже начинало мутить.

Но, конечно, не получилось ничего. За десять минут до назначенной встречи Петя благоразумно ушёл. Я разговаривал с тёщей и она смотрела на меня, как на злодея и душегубца. Как Раскольников на старуху-процентщицу. Чувствовалось, что её сдерживало лишь то, что я физически сильнее, а иначе быть беде.

Я знал, что у Пети всегда есть деньги и неплохие, просто он идёт на принцип. Занимать другим и возвращать долги он считал неприличным и даже безнравственным. Сам же занимал с большим удовольствием и талантом.

Странное дело, сколько я не читал книг, не разговаривал с другими людьми — везде, кто приходит требовать долг считается негодяем, а кто долги не отдаёт и спускает кредиторов с лестницы — замечательный человек, достойный подражания. А дело обстоит как раз наоборот, как и все наоборот в этом мире.

Размышляя таким образом, я проехал свою остановку. Пришлось идти назад. Между тем ощутимо вечерело и с неба уже светили наиболее продвинутые звёзды. Я чувствовал себя побитой собакой.

«А не взять ли мне бутылочку? Этакую полулитровую, симпатичную бутылочку», — устало подумал я. На деньги, которые не истратил на зубную пломбу. Иногда я позволял себе бутылочку. И довольно частенько. И здесь меня ждала последняя на сегодня неудача.

Последняя, самая обидная капля.

Когда я зашёл в магазин, продавщица, увидев меня, радостно закричала:

— А портвейн только-только кончился! — и почему-то показала в мою сторону пальцем.

Видимо, ей было приятно сообщать людям дурные известия. На меня все обернулись, даже кошка, сидевшая возле прилавка. В заляпанном грязью и птицами плаще я выглядел безобразно и был в своём безобразии неотразим. Кто-то хихикнул.

— Да нет, — сухо сказал я продавщице — Мне буханку хлеба.

На улице я остановился у фонаря и, засунув ненужную буханку под мышку, закурил. Немного постоял и понял, что с утра до вечера впустую гонял воздух и самого себя. Как вчера и позавчера. «Ну ничего, завтра будет новый день и всё получится, — с оптимизмом подумал я. Но почему-то испытал не оптимизм, а тоскливый ужас. И с этим неутихающим ужасом в груди я поплёлся домой. А блокнотик выкинул по дороге в канаву.

Лёгкая измена

Узнав, жена заявила, что убьёт себя, меня и её, эту крашенную сучку. Глаза её сверкали, халатик во время движения развевался, как боевое знамя. Я пытался её образумить.

— Послушай, птичка, — сказал я ласково, — как ты сначала убьешь себя, а потом нас? Ведь ты же будешь мёртвая и убить нас уже просто не сможешь. По логике ты сначала должна убить нас и только потом в заключительной стадии себя. Так сказать, на десерт.

— Всё равно убью! — не понимала жена — И себя и вас!

И я прожил с этой тупицей семь лет!

— Как же ты собираешься нас убивать? — с сарказмом спросил я — Убить — это ведь не борщ сварить, хотя ты и этого не умеешь. Тут необходимы планирование, железные нервы, обеспечение алиби. Ты что, телевизор не смотришь? Ведь каждый вечер показывают, как грамотно и культурно убивать.

— А я вас киллеру закажу! — вспомнила телевизор жена.

— Ха-ха-ха — сказал я — И где ты его найдёшь? И потом у тебя нет денег.

А это всё дорогое удовольствие.

— Тебе же обещали на днях заплатить за книгу. Плюс твоя получка и отпускные. А если не хватит, заложим в ломбард твой компьютер.

Она так и сказала «заложим», как будто мы это будем делать вместе. Тут уже взбесился я. Пашешь, как слон день и ночь, приносишь деньги домой, чтобы тебя же на них заказали киллеру. Удивительное бесстыдство! Мои глазки тоже засверкали. И я тоже заходил по комнате.

— Ты даже меня без моей помощи убить не можешь! — гремел мой голос — Всю жизнь на чужой шее! Палец об палец! Дура!

Жена наконец заплакала и закрылась в спальне.

А через месяц мы развелись. Лучше бы она меня бы убила.

Дома

Сижу дома, потому что мои единственные носки в стирке и ещё не высохли. От нечего делать долго и с отвращением читаю Александру Маринину. Плодовитейшая баба — накатала столько романов и при минимуме вдохновения. «Устраиваются же люди» — завистливо думаю я и мечтаю о том, что когда-нибудь тоже стану работоголиком и принесу, если не людям, то хотя бы себе какую — то пользу. Вздыхая, я сажусь у окна. Оно заменяет мне телевизор. Только из-за грязи нечёткое изображение. А от двойных рам плохой звук. Но картинка всё равно интересная, потому что снаружи кануны очередной весны. Тепла ещё мало, но у снега уже какой-то озирающийся вид, как будто ему крикнули: «Шухер!». По асфальту ходят сексапильные девушки и отроковицы и чём-то оживлённо матерятся. Все они ещё нецелованные.