Сергей Бетев - А фронт был далеко

• Название: А фронт был далеко
• Автор: Сергей Бетев
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1989
• ISBN: 5-7529-0147-2

Книгу составили три ранее печатавшиеся повести свердловского писателя о трудовом подвиге уральцев во время Великой Отечественной войны, а также новое произведение автора «Памятник», в котором его герои встречаются через много лет после Победы.

---

Таким образом, по общему разуменью, Пашка Глухов доказал всем, что на курсах он не только повысил свою квалификацию, но и научился глядеть «на жисть глубше и ширше».

Появление нового человека в семье больше других, пожалуй, озаботило деда — Ивана Артемьевича. И хотя Иваненок находился еще в той поре, когда беспрепятственным допуском к нему пользовались только мать и бабушка, в жизнь Ивана Артемьевича он входил через мысли и планы, которые связывались с недалеким будущим, когда внук станет на ноги. Иван Артемьевич, боясь обнаружить это перед другими, поймал себя на том, что маленький Захаркин занимает в его размышлениях места несравненно больше, чем в свое время дочь. Иван Артемьевич твердо знал, с чего начнет знакомство внука с миром, в котором ему предстоит жить и работать, знал, к чему будет его приучать и что заставлять делать на первых порах и потом. Он постепенно менял свой взгляд на приближающийся срок выхода на пенсию. Она уже не страшила вынужденным бездельем, а вместе с не осуществленными пока намерениями по работе в депо, от которых Иван Артемьевич не собирался отказываться, пополнялась важными планами, касающимися Иваненка.

Иван Артемьевич вдруг заметил в себе и незнакомое ему раньше отношение к домашнему хозяйству. Он стал сокрушительно вмешиваться в денежные дела Анны Матвеевны, пугая ее неожиданными тратами не столько потому, что возражать против них, как и всегда, было с ее стороны бесполезно, а больше из-за того, что не считал нужным даже объяснять, зачем ему нужны деньги. В доме появилось непонятно откуда множество невиданных игрушек, подходящих и не подходящих внуку, с которыми, однако, сам дед играл с удовольствием. Иван Артемьевич умудрялся через каких-то своих, раньше никому из домашних не известных знакомых доставать Иваненку одежонку на всякое время года. А когда оказывалось, что она не впору, весело и довольно утверждал:

— Это на вырост.

Но чем ближе подходил срок пенсии, тем беспокойней чувствовал себя Иван Артемьевич. Он снова стал подолгу задерживаться в депо. Здесь знали, что в ближайшие год-два серьезно расширится паровозный парк, так как уже в наступившем году начнет действовать еще одно железнодорожное направление протяженностью больше ста семидесяти километров, которое напрямик свяжет Купавину с Челябинском. Купавина превратится в транспортный узел. На новом направлении укладывались тяжелые рельсы, и купавинскому депо надо было принять и освоить локомотивы самой последней серии — «ФД» — мощные, с незнакомой технической оснасткой. После Нового года, поговаривали, пришлют подробные инструкции по подготовке паровозных бригад на будущие машины из числа опытных и грамотных тяговиков. Ивану Артемьевичу и его близким товарищам опять предстояло взять на себя незнакомое дело. Ему никто не приказывал, его попросили. А сам он понимал, что это надо для депо.

И не думал отказываться.

Так и дождался пенсии. Отдыха не наступило, видел, что с этим придется подождать. Правда, отпали поездки, не надо стало являться в депо к назначенному часу, зато самого заставили определить время для учебы. Вот и получилось, что вроде бы сам себе хозяин, а к обязанностям привязан крепко-накрепко.

А потом пришлось признаться себе, что без обязанности-то, оказывается, сам боится остаться. Пригляделся попристальнее к людям и понял, что не он один такой, что в тех, кто окружает его, живет то же беспокойство.

Беспокойная жизнь и порождает ту людскую артельность, которая делает ее крепкой и надежной.

Может, именно оттого купавинцы, жившие на незаметной станции, которая на серьезных картах вовсе и не отмечена, не считали себя забытым народом, а норовили поставить себя рядом с теми громкими именами, которые печатались в газетах и передавались по радио. И для них те люди вовсе не казались далекими в своей недосягаемости. Потому-то и не свалить было станционных именитыми фамилиями. И если кто-то все-таки удивлялся: «Вот Кривонос — это да!» — то тут же и получал в ответ: — «А дядю Ваню Кузнецова знаешь?»

И было в этой широкой купавинской замашке такое стремление к хорошему и светлому, что ни у кого и сомнения не возникало, будто есть дело, которое им невозможно одолеть. Еще десять лет назад они мыкали судьбу каждый в одиночку, а время дало им новую работу, которая сначала изводила их кровавыми мозолями, а потом вдруг одарила таким трудовым братством и неугомонностью, без которых они уже не могли жить.

А с этим пришли радость и счастье, еще в полной мере не сознаваемые.

Не потому ли с их делами, которые они сами именовали просто работой, часто даже дивясь неслыханно высокой оценке их труда, хотя в буднях купавинцев легко и привычно уживалась с важными делами и всякая придурь, нередко вызывая в домашнем житье куда больше жарких споров, пересудов, а иной раз и черных ссор, чем какой-нибудь рекорд.

Да и как по-другому рассудишь, если двое слесарей из ремонтного — Сашка Вологжанин и Федька Каменщиков — вместе с паровозной бригадой сутки не выходили из депо, пока не отремонтировали паровоз, при всех получили благодарность и премию по двадцать пять рублей, после чего заглянули в станционный буфет и чуть не в обнимку отправились домой. А там почти сразу же разругались и разодрались бы, да люди разняли. А из-за чего?.. Из-за того, что Сашкин охотничий щенок оторвался с привязи и задушил Федькину курицу!

Путейский конюх Степан Лямин был любителем всяких собраний. Он никогда не пропускал в клубе ни одной лекции, обязательно всем пересказывал, про что там говорилось, и всегда хвалил лекторов. После лекции о предрассудках явился домой мрачным и решительно выплеснул Анисьину святую воду, которую она берегла пуще глаза в шкафчике вместе с чистой посудой. Напоследок пригрозил, что голову оторвет, если хоть раз застанет за ворожбой или заговорами.

Навел порядок и заторопился до вечера съездить в лес за черенками. Выехал за ворота, но скоро вернулся с матерками обратно, проклиная кошку, которую угораздило перебежать ему дорогу…

Однако с мелкими невзгодами и житейскими неурядицами купавинцы умели справляться на дому, стараясь по мере сил не показывать их всем людям.

Каждый новый день начинался для них общей работой, которая напоминала о себе суетой маневровых паровозов, разноголосым шумом мастерских, пронзительными свистками составителей поездов, бодрым стуком топоров строителей, которые время от времени перекрывал строгий гудок паровоза, уводившего со станции очередной маршрут. Паровозы по-разному набирали скорость, и старый машинист Иван Артемьевич Кузнецов любил смотреть на их рабочую походку, в которой пробивались по-своему характеры каждого из его учеников.

— Красиво идут!

И то, что не мог придраться к ним со стороны, как-то по-особому радовало его.

9

Никто в Купавиной не знал, как начинается война.

Старики еще помнили про мировую. Многие, к слову, вспоминали гражданскую. Но по их разговорам выходило, что те войны вроде бы и не начинались, а сразу были, а уж как кончались, совсем невозможно было понять. Те, про которые и ребята постарше могли говорить, тоже совсем не пугали. Про Хасан даже толком не успели узнать. Только потом в песне объяснили, что там сразу навел порядок броневой ударный батальон. Во время финской сообщали про штурм линии Маннергейма, на которой сплошные доты, и еще про лыжников. Тоже ничего особенного. Потом ребята, когда зимой в войну играли, всегда строили эти доты из снега.

И уж если говорить по совести, о войне хоть и говорили на лекциях и показывали в кино, все равно, чтобы здорово ее боялись, было незаметно. К тому же каждый твердо знал, что если завтра война, то наш бронепоезд даст гудок, и дальше уж пусть за войну отвечают те, кто ее начнет.

А настоящая-то война началась в воскресенье, когда ее никто не ждал.

И день-то какой выдался! Солнышко выкатило в такое ясное небо, что еще далеко до полудня его голубизна будто полиняла, а потом и вовсе растаяла, открыв миру безбрежный покой. Погода стояла уже неделю, никому и в ум не приходили думы о ненастье, а самые отчаянные надеялись даже, что и сенокос нынче можно поторопить на неделю. И ничего удивительного в этом не было.

Вспоминали весну, спустившую снег ровно и неприметно, оставившую под посевы спелую землю. Дружно подымались травы, а леса раным-рано выплеснули обильную волну маслеников.

И пошло лето!

И в то воскресенье никто не мог усидеть дома. Купавинцы подымались в такие дни раньше, чем в рабочие. Шли в лес и на луга, чтобы успеть хватить и утреннего короткого холодка, и ноги умыть в росе. Да и в спелом разнотравье в эту пору цветы стоят крепче, готовые отдать первому скопленную за ночь духовитость.

Многие уж возвращались домой, веселые и беззаботные, а станция встретила их ознобным криком: