Эль Море - Нити Жизни

• Название: Нити Жизни
• Автор: Эль Море
• Жанр: Современные любовные романы

Правдивое откровение, наполненное реальными событиями, надеюсь, что оно найдет отклик в каждом сердце. Ведь, это стало её историей. Историей для многих из нас, где каждый что-то извлек для себя. В этом переменчивом мире она та, кто знает цену времени. Она не заводит часы, они и так у нее в груди. Для неё жизнь — это короткий саундтрек. В перспективе — за один раз. Впереди мнимое будущее и она идет по краю. Всегда в погоне за тенями, далека от бога, скорбит болью, заточена в ядре одиночества, с багажом противоречивых мыслей и с желанием скорейшей смерти. Найдет ли она мир у своих ног, получит ответы на собственные вопросы, выложит дорогу в бескрайнюю сокровищницу? Да. И это её актуальное руководство по выживанию. Начав с себя, она построит мост в завтрашний день, камушек за камушком, для каждого рядом с ней. Сомневаетесь? Почитайте.

Одни пишут ради денег, другие ради славы, третьи от души и фантазии. Я же начала писать от того, что просто не смогла отпустить этого человека. Никто не смог.

---

— Будь любезна, успокойся, я понимаю тебя, но все же…

— Боже! Как же меня все достало! — взвыла я, прижимая кулаки к вискам. — Я нахожусь под непрерывным медицинским наблюдением, повязанная по рукам и ногам, и так, почитай половину жизни, — сдавлено сказала я, стиснув челюсти и опустив глаза, прошептала в пол: — У меня больше не осталось сил на игры в прятки.

Папа понял всё без перевода — сердцем. Подошел, обнял, мягко выговорил моё имя и усадил на диван. Я посмотрела на него — глаза пусты, лоб перекроен напряжением, возле рта полукруглые складки горечи, в волосах кое-где промелькивает седина. Меня всколыхнуло, вслушиваясь в саму себя, я подумала: когда же он успел так постареть?

Боль — плотно оседает на людях, как радиационный пояс, она месяцами, день за днем разъедает их слой за слоем. Время — неразрывным кольцом обвивает нас с приходом в этот мир и неустанно трудится год за годом, стесывая до необратимого состояния. Несомненно, они — лучшие партнеры по пособничеству смерти. И в моём случае, я — их «коммивояжер».

Ощущение отсутствия. Отчаянье. Пустота, звенящая и гулкая…

Рыдать хочется… и кричать в голос.

Настенные часы постукивают эхом над головой.

Боль в висках, не утихавшая с тех пор, как я позволила напомнить ей о себе в этой кутерьме — не давала устояться событиям. С каждым разом, запуская их в моей голове с новыми препонами, для пущей остроты: то добавляя тошноту, то нервные спазмы.

И когда Итан Миллер поступился своим упрямством и перешел на разговор, напрямую касающейся меня, я, как будто, вообще отрешилась от происходящего, явно ослепши на всё — смотрела, словно в невидимое для меня пространство.

Слова, не достигая меня, огромными каплями падали на пол и, разбившись миллионными брызгами, рассыпались вокруг нас неощутимыми горошинами. Я, словно,

пребывала под толщиной и мощью водопада. Сидела, не шевелясь, глядя вперёд, а темно-синие глаза смотрели на меня отовсюду.

И из всего этого шелестом до меня доносилось:

— Сопоставив результаты последнего осмотра с динамикой последних обследований, на лицо — выявления резкого ухудшения состояния.

Я слышу, как охает мать. Я чувствую, как отцовская рука сдавливает мою ладонь. Она у него влажная и холодная. Мурашки собираются под кожей на месте прикосновения. Что-то мелькает и развеивается, я ощущаю всё стороной…

Я не здесь. Я падаю в прореху за временную полосу этого момента. Голос продолжает звенеть, как неугомонный гам.

— Прослеживается недостаточность аортального клапана, утолщено левое предсердие и желудочек. С такой синоптикой начнется процесс — регургитация, при котором будет происходить обратный заброс крови из аорты в желудочек.

Он нагоняет, наступает на пятки, вцепляется мертвой хваткой.

— И сейчас, важно продержать сердце в рабочей функциональности, до получения донорского органа. Но при констатации, что сердце не операбельно, это составляет огромный риск. Прибегнув к резервному методу, останется вероятность, что во время операции ткани могут не выдержать и расползтись, как хлипкий шов. Операционная летальность: 70–85 %.

Пальцы сжимаются и разжимаются. Слова выталкивают и возвращают меня на землю. По-моему, они чересчур для такой маленькой комнатки.

Я вижу: Итан — сосредоточен, внешне спокоен. На лице — железная маска. До сих пор ни одна мышца не дрогнула. Однако — стоп. Его глаза — это зеркало души, в котором, без сомнения, всё клокочет.

Взволнованная мама переглядывается с папой и, держа платок у разреза глаз, смахивает выступающую мокроту, стараясь вкрадчиво объяснить ему то, о чем говорил доктор. Но, я не думаю, что это требуется, для этого есть чувства и как многим из нас, сейчас они ему подсказывают верно. Поэтому, после маминой речи на ломаном английском языке, он произносит:

— Шанс есть?

В это время я вздохнула для храбрости, а мама, трясущаяся рядом, наоборот, затаила дыхание.

Он кивнул:

— Мы будем бороться до конца.

За локоть с боку меня взяли крепко и надёжно. Это был папа. Я привалилась к его плечу, обняла за руку. Таяла я, как мороженое. По-моему, у меня поднималась температура. Жар ощущался в каждой конечности, но шум поднимать я не собиралась. На фоне переживаний мой организм и не такое может выкинуть. Мне б сейчас только, чтоб, вся эта смута постепенно и медленно унялась и улеглась в голове, пока я не спятила окончательно.

— Что вы предлагаете? — голос мамы приобрел, присущую ему, деловую тональность. Эмоции отступили, оставив лишь голую рациональность.

— Замену аортального клапана.

— Но, риск?

— Да, и в значительной степени он будет зависеть от функции левого желудочка, от его функциональных способностей во время операции. Тем не менее, такое протезирование позволит нам уменьшить выраженность симптомов, улучшит функциональный класс сердца и его выживаемость, снизит количество осложнений: приступов, одышки, обмороков.

Мама напряжена до предела, но не знает, как сформулировать все свои чувства. Она лезет в сумочку, шебуршит там, переворачивая содержимое, как будто, кто-то спрятал туда нужное решение. Вся нижняя часть лица у неё ходуном ходит, она еле сдерживает наплыв прорывающихся слезных крошек.

— Это даст нам время, а это самый главный аргумент, мэм.

И всё. Тут плотину прорвало. Она — сломалась.

— За что это нашей девочке? За что? — шепчет её поникший голос, слёзы заливают прекрасное лицо.

Итан, как супермен, пулей перелетает от стола до кулера у стенки и, набрав в стакан воды, подает моей матери.

— Спасибо, — проговорил мой отец. Итан понимающе кивнул.

Глоток. Секунда. И также быстро инерция трезвого мышления берет вверх. Воля у неё бойцовская. Откуда только черпает силы? Её стойкость восхищает меня. Я знаю, как больно бьет жизнь, как она может взносить вверх и кидать вниз, что порой очень трудно подняться, однако, мою мать невзгоды научили противостоять и бороться. Они закалили её характер и выдержку, тогда, как я, до сих пор не могу этим похвастаться.

Я не могу больше. Мне надо отсюда отлучиться. Сейчас же! Не видеть и не слышать ничего! Все мои старые воспоминания наваливаются на меня, как рухнувшее здание, и погребают меня под обломками. Я хороню себя — заживо.

— Мне… — почти вскрикиваю я, отрываясь от родительского плеча.

Мама чуть стакан не роняет:

— Что такое? Что-то болит?

— Нет, — отрезаю я, утихомирив голосовые связки. — Мне немного душно, я выйду ненадолго.

— Мне пойти с тобой? — интересуется она, когда я выклепываю к выходу. Сама не знаю, как не спотыкаюсь: пол шатается, мебель пляшет, стены кривятся и кренятся…

Натянув искусственную улыбку, вытягиваю:

— Нет, спасибо. Я одна справлюсь.

Берясь за ручку с другой стороны двери, я замерла, прислушиваясь: они перешли к обсуждению деталей. И тут выяснялась ужасающая вещь.

Врачебный голос ведал о том, что под ножом мне должны будут иссечь стенозированный клапан и заменить его протезом. Далее, он грамотно подошел к вопросу об использовании в современной медицине трех разновидностей протеза: гомотрансплантат, гетеротрансплантат и искусственный клапан.

Вот тут-то, мне совсем скверно стало. Но я приказала себе: плакать не стану! Но, мысль о том, что меня хотят напичкать механическими штуковинами и превратить в робота — пугала, ужасала и выворачивала меня наизнанку. Но, рано или поздно, надо выйти из черного угла и встретить рассвет. И поэтому, я здесь, чтобы посмотреть страхам в глаза. И сказать им: «не возьмете так просто!».

Отцепив руку от защелкивающейся головки, я прилепила своё, порядком ослабевшее тельце, к стене. И стала вслушиваться в каждое слово. Говорил он четко:

— Гомотрансплантанты выполняют свои функции и не требуют антикоагуляционной терапии. Гетеротрансплантаты, также, не требуют проведения антикоагуляционной терапии, но, через определенный промежуток времени происходит их распад, что ставит задачу — повторной операции по замене клапана, с повышенным риском для пациента.

Мама спохватилась, хрипло повторив:

— Антикоагуляционная терапия?

— Да. Это требование по приему пациентом антикоагулянтов в течение всей его жизни, дабы, не возникло тромбоэмболических осложнений.

— И что в нашем случае?

— Гомотрансплантанты. Это избавит её организм от лишней нагрузки медикаментами.

Более я не слушала. Наверно, я слишком слабая для этой жизни. Руки опустились сами. Всё как-то не вовремя. Слишком много деталей и подробностей. Мозг плохо соображает, какое-то потемнение. Сейчас мои извилины напоминают плавленый сыр, растекающийся по макаронам в тарелке.

Что-то дёрнуло. В голове перемкнуло. И вдруг — нахлынуло…

Остальное сделала бездумно: засмотрелась в глухую даль, проползла тенью по коридору, далее, по наитию ноги понесли в лифт, на последний этаж, а оттуда, по лестнице на крышу.