Николай Рерих - Листы дневника. Том 1

• Название: Листы дневника. Том 1
• Автор: Николай Рерих
• Издательство: Международный Центр Рерихов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-86988-041-6

В 1934–1935 гг. Н. К. Рерих организует большую научную экспедицию в Северный Китай и Внутреннюю Монголию. За это время он написал более двухсот очерков для Листов дневника, которые и составили содержание первого тома этого издания. Каких бы вопросов ни касался Н. К. Рерих (а круг тем его очерков необъятен), главной для него является тема духовного, нравственного совершенствования человека, связи человеческой жизни с Великими Законами Космоса. Его очерки — это размышления о прошлом, настоящем и будущем человечества. Философское наследие Н. К. Рериха уникально. Оно является источником подлинной духовности для наших современников. Тексты Листов дневника воспроизводятся по материалам архива МЦР.

---

Химера Парижского собора — разве не напоминает она о пространствах Ордоса или о Тибетских нагорьях, или о безбрежных водных путях Сибири? Когда богато-творческая рука аланов[58] украшала храмы Владимира и Юрьева-Польского, разве эти геральдические грифоны, львы и все узорчатые чудища не являлись как бы тамгою далеких азиатских просторов? В этих взаимных напоминаниях звучат какие-то духовные ручательства, и никакие эпохи не изглаживают исконных путей.

Люди думают о каких-то новых определениях. В условном наименовании Евразии они хотят выразить еще одно богатство сочетаний. В геральдическом единороге вспоминается однорогая тибетская антилопа, и франкская Мелюзина перенесет вас к Гондарвам[59] Индии. При этом будет звучать богатство воображения, заработанное в героических поединках на далеких путях.

Многие названия несоответственны или незаслуженны. Так и само наименование "звериного стиля" внешне односторонне. Он звучит для нас не одними звериными формами, но именно своим творческим богатством и своеобразием стилизации. Какое-то другое, более существенное по глубине определение заслуживает этот стиль, выросший из жизни, как чудесная сказка импровизации хожалого баяна. Звериность не будет внутренним признаком этого стиля. Его художественное благородство и богатство просят какое-то более выразительное определение. Наверное, такое определение, а может быть, и не одно, будет найдено по мере накопления новых открытий.

В истории человечества поучительно наблюдать знаменательные волны открытий. Нельзя сказать, чтобы они зависели лишь от случайно возбужденного интереса. Вне человеческих случайностей точно бы самые недра земли в какие-то сужденные сроки открывают тайники свои. Как бы случайно, а в сущности, может быть, логически предуказано, точно бы океанские волны, выбрасываются целые гряды знаменательно одноподобных находок. Так и теперь, после Венгрии, после Кавказа и Сибири появились прекрасные находки Луристана, среднеазиатских пространств, а теперь и Алашани и Ордоса и, вероятно, многих других как бы предназначенных местностей.

Знаки великих путников выступают не случайно, и потому особое внимание к ним тоже далеко от случайности. Словно бы недра земли раскрываются и поучают, когда нужно, богатствами, накопленными ушедшими племенами. Великие путники оставляют знаменательные знаки.

24 Декабря 1934 г.

Пекин

"Врата в Будущее"

О мире всего мира

Имейте в себе соль и мир имейте между собою.

О мире всего мира.

Не будет ли это моление одной из величайших утопий? Так говорит очевидность. Но сердце и действительная сущность продолжают повторять эти священные слова как возможную действительность. Если прислушаться к голосу поверхностной очевидности, то ведь и все заповеди окажутся неисполнимой утопией. Где же оно — "Не убий", где же оно — "Не укради", где же оно — "Не прелюбы сотвори", где же оно — "Не послушествуй на ближняго своего свидетельство ложно", где же исполнение и всех прочих простых и ясно звучащих Заветов Бытия? Может быть, какие-то умники скажут: "К чему и твердить эти указы, если они все равно не исполняются?"

Каждому из нас приходилось много раз слышать всякие нарекания и предостережения против утопий. От детства и юношества приходилось слышать житейские советы, чтобы не увлекаться "пустым идеализмом", а быть ближе к "практической жизни". Некоторые молодые сердца не соглашались на ту "практическую жизнь", к которой их уговаривали "житейские мудрецы". Некоторым юношам сердце их подсказывало, что путь идеализма, против которого их остерегали старшие, есть наиболее жизненный и заповеданный. На этой почве идеализма и "житейской мудрости" произошло множество семейных трагедий. Кто знает, в основе чего легли многие самоубийства — эти самые неразумные разрешения жизненных проблем. Ведь "житейские мудрецы" не остерегли вовремя молодежь от страшного заблуждения, приводившего даже к самоубийству. Когда же эти постепенно обреченные молодые люди спрашивали старших, будут ли в предполагаемой практической жизни исполняться Заповеди, старшие иногда махали рукой, кощунственно шепча — "все простится". И возникало между этим "все простится" и Заповедями жизни какое-то неразрешимое противоречие. "Житейские мудрецы" готовы были обещать все, что угодно, лишь бы остеречь молодежь от идеализма. Когда же юношество погружалось в условную механическую жизнь, то даже книжники и фарисеи всплескивали руками. Но спрашивается, кто же повел молодежь на кулачный бой, на скачки, на развратные фильмы? Не сами ли "житейские мудрецы", со вздохом повторяя — "не обманешь — не продашь", усердно создавали разлагающие условия жизни? Когда-то говорилось: "Сегодня маленький компромисс, завтра маленький компромисс, а послезавтра — большой подлец".

Именно так, в самых маленьких компромиссах против светлого идеализма загрязнялось воображение и сознание. Темнота сознания начинала шептать о неприложимости в жизни Заповедей. Именно эта ехидна сомнения начинала уверять в ночной темноте, что мир всего мира есть чистейшая утопия.

Но это моление когда-то и кем-то было создано не как отвлеченность, но именно как приказный призыв о возможной действительности. Великий ум знал, что мир всего мира не только возможен, но и есть тот великий спасительный магнит, к которому рано или поздно пристанут корабли путников. На разных языках, в разных концах земли повторяется и будет повторяться это священное моление. Неисповедимы пути, не людям предрешать, как, где и когда осуществится идеализм. Действительно, пути непредрешимы. Но конечная цель остается единой. К этой цели поведут и все проявления того идеализма, так часто гонимого житейской премудростью. Также будет день, когда так называемый идеализм будет понят не только как нечто самое практичное, но и как единственный путь в решении прочих житейских проблем. Тот же идеализм породит и стремление к честному неограниченному знанию как одному из самых спасительных решений. Идеализм рассеет и суеверия и предрассудки, которые так убийственно омертвляют жизненные стремления человечества.

Если бы кто-то собрал энциклопедию суеверий и предрассудков, то обнаружилась бы странная истина о том, насколько многие эти ехидны и до сих пор проживают даже среди мнящего себя просвещенным человечества. Но поверх всех смут Ангелы поют о мире и благоволении. Никакие пушки, никакие взрывы не заглушат этих небесных хоров. И несмотря на все "житейские" ложно-мудрости, идеализм как учение блага все же останется самым быстро достигающим и самым обновляющим в жизни. Сказано: "Порождения ехиднины! Как вы можете говорить доброе, будучи злы?". Именно злосердечие будет нашептывать о том, что всякое благоволение не действительно и не своевременно. Но будем твердо знать, что даже мир всего мира не есть отвлеченность, но зависит лишь от доброжелательства и благоволения человечества. Потому всякое увещание по сохранению всего самого высокого и самого лучшего именно своевременно и облегчает пути кратчайшие.

Пусть благие символы, пусть самые благожелательные Знамена развеваются над всем, чем жив дух человеческий.

"Слава в Вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение".

25 Декабря 1934 г.

Пекин

"Врата в Будущее"

Глаз дальний

Бесконечная снежная равнина. Черной точкой по ней движется далекий путник. Может быть, и даже всего вероятнее, что цель его самая обыкновенная. Вероятно, он идет по глубокому снегу от одного жилья к другому; может быть — возвращается домой и, проходя, сетует на трудную дорогу. Но издалека он кажется чем-то необычным на этой снежной равнине. Воображение готово снабдить его самыми необыкновенными свойствами и мысленно дать ему поручение совсем особенное. Воображение даже готово позавидовать ему, идущему по вольному воздуху далеко за пределы города, полного яда.

Почему-то особенно четко осталось в памяти такое давнишнее впечатление из окна вагона, когда после зимних праздников приходилось ехать в город опять к школе. Через много лет, уже в просторах Азии, не раз возникало подобное же ощущение о каких-то далеких путниках, подымавшихся на хребет холма или уходивших в складки долины. Каждый такой путник, казавшийся в удалении чем-то гигантским, вызывал в караване всевозможные предположения. Обсуждалось, мирный ли он? Почему лежит его путь вне дороги? Зачем он спешит, и почему он держит путь одиноко?

Длинное ухо Азии, то самое, которое действует иногда скорее телеграфа, заботливо слушает. Глаз, привыкший к далеким кругозорам, пытливо всматривается в каждую движущуюся точку. Не будем думать, что это происходит только от опасливости, боязливости или недоверчивости. Путник Азии предусмотрителен и вооружен и готов к встречам. Внимательность порождена не только опасностями. Внимательный глаз будет, наверное, очень опытным глазом. Он будет привычен и ко многому особенному. Глаз опытного путника знает, что особенное случается не только в полночь; оно бывает и в полдень, и при ярком солнце, именно тогда, когда оно менее всего ожидаемо. Неопытность, иначе говоря, неосведомленность готова просмотреть нечто даже самое замечательное. "Как баран на новые ворота" — не замечая их особенности и не делая никаких выводов. Опытный путник Азии готов всегда к чему-то особенному. У него есть опытность к наблюдению за погодою. Он осмотрительно отнесется и к неожиданному конскому следу, пересекшему дорогу. Распознает, где шли конники, а где — груз. Появление тех или иных животных или птиц тоже будет разумно отмечено. Опытный путник ценит, когда сопутствующие понимают, почему он оглянулся или задумался, или ловит ветер на мокрую руку, или озабоченно смотрит на конские уши или особенность шага.