Александр Патреев - Глухая рамень

• Название: Глухая рамень
• Автор: Александр Патреев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1958

---

Ариша взглянула на Наталку с испугом и любопытством:

— Мужа?

— А что? Я — молодая, здоровая, жить охота. — И рассмеялась заливисто, потом продолжала: — Мужа провожу на работу, а этого поджидаю. В окошко все глаза прогляжу — нейдет ли? И страшно, и хорошо. А как придет он — весь страх пропадает, станет ничто нипочем. От людей Мишанька дознался (соседи нажаловалися) — подкараулил, бить меня полез, а этот не дал.

— Да ты про которого? Про Ванюшку Сорокина, что ли?

— А то про кого? У меня их не десять. Ваня, конечно, бить не дал. «Ты, говорит, что лезешь? Что навязываешься? Тебя она и мужем-то не считает». Я осмелела: «Не люблю, говорю, и не любила. Батька силком за тебя выдал. Думала — привыкну, — не смогла, а теперь у бабы кабалы нету»… Ушел он от меня, потом на конный двор поступил конюхом. Да вскоре беда с ним случилась: Орленок — зверь, а не конь, — убил его до смерти… Когда хоронили, плакала я и все думала: это я в смерти его повинна… И теперь, когда раздумаюсь, жаль его станет: несчастный он.

— Какая ты смелая, — сказала Ариша, вспыхнув от смущенья. — А сердце-то все-таки надвое рвется?

— С живым жить — горе и радость делить, а по мертвому — одна память, — ответила Наталка. — С Ванюшенькой хорошо живем… Боюся, не ушел бы… Говорю: «Давай поженимся», а он все собирается уйти куда-то. Любит меня, а все-таки дума такая есть в нем. «Взять бы, говорит, сумку да идти пешком вплоть до Крыма или Кавказа. На степи, на моря поглядеть, как тамошние люди живут — узнать бы, пожить, а надоест — податься дальше». Я уговариваю его: «Не ходи. Зачем, мол, тебе скитаться по свету, народ везде одинаковый». А иной раз и самой охота на Украину уйти, в станице пожить с ним вдвоем на родимом пятнышке. Может быть, сама виновата, что родину вспоминаю, — вот и запало ему в голову.

Иногда грезятся ей по ночам голубые, с детства знакомые степи да белые при луне хаты под тополями. То снится в степи дорога длинная… по ней уходит Ванюшка с белой сумкой, шитой ее руками, уходит совсем… У хаты одиноко стоит она, на ладонь висок положила и скорбно глядит вослед…

— Вот выстроят новый дом, вы с Алексей Иванычем переедете туда, а я Ванюшеньку к себе позову жить, — мечтает Наталка вслух. — Жить навовсе. Ребеночек родится — обоих одинаково пестовать буду: и дитё и мужа.

— А если уйдет?

Наталка грустно посмотрела в Аришины любопытствующие глаза, впала в раздумье: сама она знает, что может уйти и не вернуться вовсе. Мечтательный у него характер, горячий нрав, — такое горе может вполне случиться. За самое больное место тронула Ариша Наталку.

— Ну что же… коли охота — пускай идет. Мешать не стану. Соберу, что есть у меня, и… отдам на дорогу.

— А сама?

— Одна буду жить… руки у меня вон какие… здоровые… для работы как раз… Знаю: побродит да ко мне вернется.

Аришу до слез растрогала чужая любовь. Она поняла эту любовь, окунулась, как крылом в воду птица, и ей захотелось такой же большой любви.

— А мне вот тяжело, — жаловалась Ариша на свою жизнь. — То на работе он, то на собрании, то в ячейке. Уехал на лесопилку, прошла неделя, а его все нет. А приедет — опять все по-старому будет. Ведь он постоянно молчит: читает — ему не мешай, обедает — думает о прочитанном, куда уходит — не скажет, когда вернется — догадайся сама. Ждешь, ждешь, даже голова разболится…

— Полно, Аришка. Завидный у тебя муж… Зря ты это на себя напускаешь, уладится.

Ариша не слушала:

— Никогда он не поинтересуется, чем живу я, что думаю. Рассоримся, и кажется мне, что не люблю его, да и он… Разве так любят?..

Нынче она была откровенна и высказала, что копилось в душе давно. Неудовлетворенная настоящим, она пытала себя, каково будет будущее, хотела дознаться, придет ли перемена, а если придет, то с какой стороны. Время шло, не возбуждая в ней надежды на лучшее. Она взглянула на дочь, свернувшуюся под одеялом, — стало жаль и Катю, и себя.

Наталка улеглась на кровать и скоро забылась. Потом тихонько и нежно стонала, улыбаясь во сне. Ей снился какой-то сон: может быть, вместе с любимым она уходила в голубые края, где шумят ковыли и волнуется морем пшеница, а может быть, Ванюшка возвращался из дальнего своего путешествия, а она — счастливая — шагала просекой к нему навстречу…

Ариша неожиданно для самой себя подумала о Вершинине, — за последнее время мысли о нем стали настойчивее. Она долго еще сидела одна у печки; раскаленная дверка оставалась неприкрытой, и жаром пригревало ей бок. С колен упала книга, и Ариша не подняла ее… неслышными шагами подкрался к ней тихий нежданный сон.

Вздрогнув, Ариша испуганно поглядела на дверь. Кто бы мог быть в такую позднюю пору? По легкому, дробному стуку поняла, что это не муж. Наспех накинула на плечи шубку, вышла в сени и, не выпуская из рук скобы, робко спросила:

— Кто?

— Я… не узнаете? — густой голос звучал знакомо.

Она переспросила:

— Кто?.. Это вы, Петр Николаич?

— Да, я. Иду со зноек. Запоздал. Увидел ваш огонек и… прилетел. — Она отпирала калитку. — Боялся испугать вас. Алексей Иваныч вернулся?

— Нет, еще не приехал. Он не говорил вам, что запоздает?

Вершинин ответил с прежней мягкостью и едва уловимой иронией — не то над Алексеем, не то над собой:

— Говорил. Но я подумал, что он все же вернется к сроку. К нему есть одно дело…

Ариша инстинктивно поняла, что причина его посещения иная, на минуту растерялась и, не зная, что сказать, молчала, ждала. Если бы не такая темень, Вершинин увидел бы у Ариши пунцовые от волнения щеки. Ее лоб и неповязанную голову обвевал свежий воздух, он забирался к ней в рукава, щекотал локти, колени, шею. Состояние настороженности и растерянности у ней быстро исчезло, она стала смелее, оживленнее.

— Когда постучались первый раз — я подумала, что это он, а когда второй раз… Он стучит не этак. Войдите, Петр Николаич.

Вершинин вступил в сени, притворил дверцу и остановился, не желая идти в избу.

— Я побеспокоил вас? Ариш? — Ее имя он обратил в мягкую музыку, которая прозвучала для нее, как ласка, как весна, которых так хотелось ей. — Вы не спали?

— Нет… не спится что-то.

— Почему? — Он сделал небольшую паузу. — Простите за такой вопрос… Отвечать на него не надо, молчите. — И она не ответила, а он над самым ухом зашептал во тьме: — Я скажу просто и прямо… Мне хотелось поговорить с вами… увидеть вас.

Ариша с дрожью слушала эту густую, сильную, ломающуюся речь и, когда голос его перешел в шепот, поняла волнение инженера. Ей стало страшно, в темноте она прижалась к двери, обшитой войлоком. Прислушалась, не проснулась ли Наталка или Катя. В избе было тихо, в сенях — темно и тесно.

Вершинин занял собою весь коридорчик, придвинулся к ней так близко, что ее шуба коснулась его пальто. Она схватилась в тревоге за скобу двери, желая уйти. Во тьме он не заметил этого движения и потому не удерживал ее. Подумав, она осталась.

— Ариш, вам не холодно?

— Нет, на мне шубка… А правда ведь, на воле — как весной?

— Да, погода замечательная. Кажется, что и снег готов растаять. Я шел и чувствовал — у меня за спиной крылья. На них и прилетел я, завидев ваш огонек. — Он тихо засмеялся. — А вам никогда не казалось такое — крылья?

— Наяву — нет, а во сне — да.

— Я это угадывал, мне хотелось бы… — и он замолчал, не досказав свою мысль.

Ариша осторожно спросила о его желании, и сделала это не без кокетливости. Вместо ответа он спросил сам:

— Иногда вам, Ариша, не хочется улететь из этого кольца лесов?..

— Некуда мне лететь, — молвила она с грустью. — И нельзя. Сижу постоянно дома, не бываю нигде, скука заедает. Я завидую вам, Петр Николаевич: вы — свободны, у вас — крылья.

— Воля каждого человека должна быть свободна, — сказал он значительно. — Я сегодня был на знойке Филиппа, и это мне дало очень многое… Даже хотел заночевать там.

— Что вы!.. Мне Алеша говорил — грязь у них, теснота.

— Это меня не остановило бы. Я живу всяко, изучаю людей, а человека поймешь не сразу, около него побыть надо.

— А ко мне вы… тоже изучать?

— Нет. Если вы хотите обидеть меня, то… — В его голосе послышалась скорбная нотка.

— Я пошутила… Поверьте, пошутила. — Она говорила искренне, просто, тепло, как бы согревая его сердце.

Она нашла что-то и села. Он сделал полшага влево, пощупал рукой: у стены стоял сундук, покрытый дерюжкой, сел рядом.

— Не надо скучать вообще. Если вдуматься глубже, каждый человек одинок в той или иной степени; одиноко приходит в мир, одиноко уходит из мира. Жизнь очень бедна и коротка. Берите от нее все, что она может дать вам, берите мудро. Делайте жизнь полнее, содержательнее и… не скучайте. Тоска и грусть делают человека неустойчивым. Человек должен быть жестким, смелым, решительным. — У Вершинина было такое чувство, словно сидел перед, ним слабый, неопытный, но очень близкий и дорогой человек, нуждающийся в его помощи. — Когда-нибудь я вам расскажу о себе…