Линор Горалик - Половина неба

• Название: Половина неба
• Автор: Линор Горалик
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-266-7

Что происходит с «детьми семидесятых», — с последним поколением, чье детство прошло под шелест советских флагов, бодрое бульканье передачи «Опять двадцать пять» и постукивание невидимого счетчика, отсчитывающего недели до Третьей мировой войны? Исчезнувшая страна призраком ходит по их мирам. Пистолет, лежащий в дорожной сумке, бесполезен в той войне, к которой их никто не готовил. Россия — место, где прошлое никогда не кончается.

---

На небольшой стоянке, обнесённой деревянной оградой, стоял только тёмно-серый «Шевроле», — серый волк, серый шёлк, серый Париж. Тойота хихикнула, я спрятал брелок в карман, подошёл к краю обрыва. Здесь не было ничего, кроме неба, песка и сосен. По песку, усыпанному хвоей, стелились перевитые корни, чуть ниже, в зарослях то ли брусники, то ли клюквы прыгала небольшая птичка. Прибалтийский пейзаж. Келомякки. Комарово. Я закурил сигарету и стал спускаться вниз, к асфальтовой, шириной ровно в две машины, дороге.

Полтора часа прогулки — вверх-вниз, вверх-вниз — по поросшим невысокими деревьями дюнам, солнце и ветер, небольшие рваные облака совсем уж неизвестной породы, пять плёнок. За всё это время единственным звуком, нарушавшим тишину, оказались звоночки и негромкие переговоры двух велосипедистов — видимо, отца и дочери, круживших в том же квадрате. Я долго смотрел на выпиравшие прямо из песка подосиновики с тарелку размером, но решил, что — нет, конечно, блины блинами, но есть дикорастущие грибы — это слишком. Вышел к океану, сел прямо на песок и прислонился спиной к стволу. Я думал о том, что, конечно, я был прав, здесь Тот свет, не Этот. Новое небо и новая земля, ни печали, ни боли, ни воздыхания, — и вспомнил разговор с приезжавшим в Москву коллегой, Фредом Эпстайном. Он был фотографом божьей милостью, который, к тому же, как никто разбирался в русской фотографии и всё просил познакомить его с Максимишиным и Мохоревым. Утопия, — говорил я, — это же ou topos, земля которой не может быть — где вы живёте. А он отвечал: нет, поверьте мне, я там живу, я знаю, это не Утопия.

Может быть и нет, но это всё равно земля, которой не может быть — идеально ровное разматывающееся шоссе с горящими в темноте фонариками разметки, десятки тысяч кукол в «Toys‘R’Us», по которому я, выбирая Андрею подарок, бродил два часа, — прежде чем. Знак «Hidden driveway» в посольском квартале Вашингтона, совсем уж что-то из «neverhood», из книжек про Гарри Поттера, Хогвартс-экспресс. Ничего не боящиеся белки возле Капитолия, купальщица Энгра, уткнувшаяся в гору сэконд-хэндовских тряпок при входе в один из залов Хиршхорна, холмы и городки, приколотые к поверхности земли серебристыми шпилями, огромная ива на берегу залива в Милфорде, и небо, — всё это время я думал о том, что у них здесь с небом, — оно как только что появилось на свет. Смеющееся, с редкими облаками, заведомо бесконечное, вечно молодое небо, которое никогда не упадёт, никогда не свернётся, как бумажный лист, никакая молния не прорежет его из края в край, только вон, летит самолётик, закладывает вираж чайка, — ни печали, ни боли, ни воздыхания, время не кончилось, не завершилось, а просто встало, отряхнулось и ушло. Лимб — вот слово. Такая тишина, такие облака, такие холмы, реки, — будет ласковый дождь, — а пока — ни муки, ни радости, велосипедный звонок вдалеке, девчачий голосок, дрожащая красная ягодка посреди кожистых тёмно-зелёных листьев. Сизый силурийский океан, ветер ерошит волосы, — ни единого кораблика до самого горизонта, — не вздумай назвать это место Армагеддоном, а то с Тебя станется. Don't even think about it.

Часов с собой не было, я вытащил из кармана двухдиапазонную Motorola с ивритскими буквами на клавишах, специально временно выменянную перед поездкой на привычный Siemens, пора, наверное, не хочется возвращаться в темень.

До темноты я всё-таки не успел и всё гадал по дороге, хватит ли у Лизки выдержки. Когда я вчера спросил её, в чём она будет на Хэллоуин, она отвлеклась от телевизора, встала с дивана, молча покрутилась передо мной в джинсах и футболке и села обратно.

— То есть, ты хочешь мне сказать, что это и есть твой костюм?

— I don't need it.

— Но почему?

— Because Halloween is for kids.

— Ты хочешь сказать, что ты уже взрослая?

— No. I'm not a grown-up. It’s just that I'm responsible. Kids are not.

Тут я почувствовал, что не готов дальше продолжать разговор и предоставил ответственной барышне следить за перипетиями какого-то чудовищного японского мультика по Cartoon Network.

Я представлял себе Halloween совершенно по-другому. В районе было так же тихо, как обычно, — только на домах светились гирлянды, за оконными стёклами мерцали фонарики, свечи горели неровным пламенем в выдолбленных оскаленных тыквах. Тишина нарушалась только повизгиванием совсем уж маленьких детей, звоном непонятных колокольчиков и тихими разговорами родителей.

— Я когда жил в Нью-Йорке, мальчишкой ещё, — вполголоса рассказывал мне Мартин, пока Маша с Лизкой хором говорили «Happy Halloween!», подставляя шляпу под очередную порцию леденцов, шоколадок и jelly beans, — там рядом был квартал из одних балканских эмигрантов, то ли венгры, то ли хорваты — здоровые такие лбы, насупленные, по-английски почти не говорят. Так вот приходят они на Halloween, звонят в дверь, дети стоят на пороге, молчат. А за ними маячат эти биндюжники в чёрных костюмах при галстуках — праздник же. И я быстро-быстро насыпаю конфет, потому что у меня всё время ощущение, что они сейчас достанут такие автоматы, знаешь, как в фильмах про сухой закон, — всадят в меня пару рожков, заберут все мои конфеты и дальше пойдут, в следующую квартиру звонить.

Возле очередного дома на газоне лежал светящийся скелет, как будто всплывший из травы — я вздрогнул, а Лизка бросилась поправлять ему неловко отставленную ногу. Тут с крыльца посыпались дети — Бэтмэн, Человек-Паук, Хальк, совсем мелкий ангел в розовом платьице и две принцессы — одна в диадеме, другая в бабочкиных крыльях. За детьми шли мамы — одна в бутафорских очках, закрывающих пол-лица, а другая — с нарисованными веснушками и в колпаке.

— Happy Halloween! Happy Haloween! — закричали дети.

— Okay, okay, — сказала одна из мамаш, — whom do we have here? — Но осеклась, увидев, что на Лизке никакого костюма нет.

Лизка насупилась и только было открыла рот, чтобы ответить, но так и не нашлась. Кажется, она уже жалела о своей принципиальности. Губы начали предательски кривиться, и я понял, что надо спасать положение.

— Иди сюда на секундочку.

Она отошла со мной в сторону, и я сказал:

— Tell them you're a serial killer. They look just like ordinary people.

Она так и сделала, с огромным удовольствием, — кто бы сомневался.

— Ага, — Машу это явно развлекло. — А ещё она могла сказать, что на ней костюм Wednesday Adams, на которой костюм serial killer, которые выглядят как ordinary people, right?

— Ну, знаешь, это уже какой-то постмодернизм.

Она рассмеялась. Лизка утомилась примерно на пятнадцатом «trick-or-treat», а конфеты всё равно уже никуда не помещались.

Маша водрузила шляпу на стол в гостиной, посмотрела на часы и сказала:

— Давай спать, birdie.

— I’ll take care of it, — Мартин затопал по лестнице наверх. Лизка хихикала и висла на нём.

— Okay, okay, honey, that’s enough, be good, please.

Мы вышли на крыльцо.

— Есть у тебя сигарета?

— Есть, конечно. — Я сдернул целлофан с последней московской пачки. — А вот завтра придётся что-то уже придумывать. Отвезёшь меня в магазин?

— Конечно. Как тебе на Cape Cod, расскажи.

— Знаешь, это одно из самых невероятных мест в мире. Кажется.

— Ну вот. А мы туда за грибами ездим.

— Грибы видел, да. Таких не бывает. У вас хорошо очень, ты знаешь?

— Спасибо тебе.

— Нет, правда. У меня много знакомых уехало, друзей, я иногда, про некоторых, не мог понять, зачем это. Потому что есть люди, которые явно для жизни в этой стране появились на свет. А про некоторых — про тебя, например, — это непонятно. А вот когда я вижу всё это, я понимаю, кажется. И тут уже неважно, что ты говоришь — вот работа-дом, работа-дом, неважно, что рецессия, что Лизка почти не говорит по-русски. Это какая-то такая жизнь, которой вот у меня никогда не будет, я где-то давно эту возможность проебал — дом, дети, собака, Рождество, стариться вместе, танцевать под какую-нибудь «What are you doing the rest of your life» на собственной серебряной свадьбе. Или на золотой даже.

— Ты же понимаешь, что это тоже имеет свою цену.

— Я понимаю. И она, наверное, большая. И я не уверен, что я бы хотел заплатить эту цену. И что я могу её заплатить. Проблема в том, что у меня уже никогда не будет такой возможности.

— Ну почему? Тебе тридцать лет, в этом возрасте по здешним понятиям даже жениться ещё рановато.

— Я три раза уже пробовал жениться, да? И не в возрасте дело. В чём-то другом.

— Тебя это мучает?

— Меня всё мучает, ты же знаешь.

Она не продолжила шутку, а погладила меня по голове — быстрым, коротким движением, почти украдкой, потом поискала, куда деть окурок, я взял его, коснувшись пальцами пальцев, пальцы дрогнули, я выдержал и это, не придвинулся к ней, не сделал шаг. Несколько секунд медленно проплыли между нами.

— Какие мы всё-таки хорошие зайчики, а? — сказал я с горечью.

— Ага.

Поднялся ветер, и светящиеся happy ghosts чуть-чуть тренькали о стену дома. Я докурил молча, а она смотрела на меня — тоже молча.