Степан Калита - Сполохи детства

• Название: Сполохи детства
• Автор: Степан Калита
• Жанр: Современная проза

От автора «Записок социопата».

Детство проходит и остается сполохами в памяти, причудливым оттиском воспоминаний о людях, их судьбах, о твоем собственном восприятии, которое совсем еще юное — и потому порой подводит.

Автор с присущим ему чувством юмора рассказывает серьезную, но чаще полную иронии историю своего взросления и открытий, которые делает каждый из нас, проживающих данную то ли насмешливым богом, то ли печальным чертом жизнь…

При этом на пути маленького Степана встречаются самые разные люди — плохие и хорошие, забавные и страшные, опасные и те, без которых невозможно представить существование.

Эта книга — путь автора к самому себе, и откровенное разоблачение перед читателем.

---

Как оказалось, у нее совсем ничего не изменилось. Тот же ворон на цепочке в саду. Та же романтически настроенная мамаша с длинным мундштуком. И Полина, немного повзрослевшая за год, но все такая же прекрасная. Теперь она училась играть на фортепиано — учительница приходила к ней музицировать прямо домой. Я воспринимал эти два часа как вырванные из жизни. Если с рисованием я еще мог смириться — мне нравилось, как на бумаге проступают силуэты чашки, цветка в вазе и фруктов, то наигрывание однообразных гамм представлялось мне настоящей мукой. Все то время, пока она овладевала азами фортепиано, я сидел во дворе и дразнил ворона. Кидал в него маленькими камушками, а он налетал на меня с возмущенным граем.

— Как прошел год? — поинтересовалась Полинина мама.

— Очень хорошо, — ответил я.

— Сколько троек в четверти?

— Немного.

Похоже, ее совсем не интересовало количество моих троек в четверти, потому что она отвернулась к старому зеркалу и стала красить губы. Через час за ней заехал очередной усатый кавалер. На сей раз местный милиционер. И повез ее на сороковом москвиче в местный же ресторан.

Пока ее не было, мы с Полиной поцеловались немного, потом забрались наверх, на третий этаж, в ее комнату, и стали болтать обо всем на свете. Я заметил, что за год она стала намного разговорчивее. К тому же, теперь ее интересовали разные «любовные делишки», как она их называла, и мне это очень не понравилось. Она даже завела себе дневник, куда записывала данные обо всех кавалерах. И я там тоже был. Пришлось отвечать ей на дурацкие вопросы, чтобы она могла заполнить какую-то девчачью анкету.

Я появлялся у девочки с синими глазами еще множество раз — но все реже и реже. Куда веселее мне было проводить время с Лехой и другими дачными приятелями.

В последний раз я увидел ее, когда мне уже было лет тринадцать-четырнадцать. Мы с Лехой внезапно решили сходить и посмотреть, как поживает Полина. И пошли.

У Полины на даче гремела музыка (ее мама была явно в отъезде) и гуляла очень пьяная компания из ребят постарше. Наверное, даже студенты. А один длинный (я заметил, что у него уже заметны черные усы) постоянно обнимал ее за плечо и лез целоваться. Она отталкивала его и говорила: «Уйди!» Но так жеманно, что было понятно — ей совсем не противно.

— Это кто такие? — спросил «студент» про нас.

— Это Степа и Алексей, — представила нас Полина, — мои друзья с детства, живут здесь рядом.

— Ну что, муфлоны корявые, в бубен захотели?! — вдруг надвинулся на нас усатый.

Мы в ответ угрюмо промолчали. В бубен не хотелось.

А он вдруг расхохотался.

— Да это же шутка такая, пацаны, заходите, у нас вина полно, — сгреб нас в охапку и потащил на дачу… Они пили какое-то плодово-ягодное пойло, от которого меня чуть не стошнило, как только я его попробовал.

— А где ворон? — успел я спросить Полину, пока ее снова не вовлекли в водоворот танцев и разговоров ни о чем.

— Карлуша умер, — ответила Полина, — давно уже.

— Жалко, — сказал я.

Мы еще немного посидели, а потом я толкнул Леху.

— Давай двигать.

Вся компания была явно старше нас, и мы чувствовали себя неуютно. Впрочем, девчонкам — Полине и ее подругам — явно все было по душе. Когда мы уже подходили к воротам, она догнала нас.

— Степ, ну ты заходи, — сказала она. — Сегодня просто, видишь, подружки приехали. И ребята из города.

— Ладно, — ответил я. — Зайду как-нибудь.

Но так и не зашел. Я понял, что моя детская влюбленность в девочку с голубыми глазами развеялась навсегда, и уже никогда не вернется.

* * *

Времени не существует, когда блуждаешь по памяти. Вот я — маленький мальчик, сидящий на скамейке, подпер кулачком щеку, и размышляю о том, что мир несправедлив. Ведь у Кольки Сапрыкина есть велосипед. А у меня даже самоката нет. Потому что у родителей вечно нет денег. И в то же самое время я сижу на уроке географии, и оттачиваю остроумие, потешаясь над Ромой Ивановым. Он не знает ничего. То есть совсем ничего. Он туп, как животное. Не может даже показать Америку на карте. Учительница меня обожает, часто говорит: «Учитесь, как надо шутить, у Степы. Надо острить, друзья мои. А не ослить, как некоторые из вас». Вот я паркую первую машину возле торгового павильона, чтобы похвастаться перед товарищем, что купил себе не какую-нибудь колымагу, а настоящую BMW. Вот я сижу в Центральном парке на Манхэттене, и прикидываю, что делать — ведь у меня нет ни денег, ни грин-карты — а в Россию мне путь заказан. И вот я же с бультерьером Ларсом иду в настоящем по спальному району, где когда-то жил.

У Ларса — удивительный характер. Он гораздо круче меня. Он стойко переносит тяготы и лишения собачьей жизни. Никогда не попросит еды, пока я сам не решу, что пора насыпать корм. Никогда не будет скулить, даже если ему очень надо на улицу — встанет у двери, и будет стоять, склонив морду. И никогда не предаст хозяина. Более преданную собаку сложно представить… Чужих Ларс не жалует. Относится к ним настороженно. Если приходят гости, старается лечь между ними и мной — оберегает хозяина от возможного нападения. Агрессию никогда не проявляет, поскольку обладает устойчивой психикой, но всегда настороже — его невозможно застать врасплох…

Мы перешли дорогу и идем к кинотеатру. Здесь во времена моего детства проходили дискотеки. Банду Рыжего танцы не интересовали. Но на дискотеки они приходили всегда. Любимое место для жестоких развлечений и расправ. Здесь они регулярно кого-то били. А через некоторое время, обнаглев от безнаказанности — и резали. На них боялись донести. Потому что они жестоко мстили всякому, кто готов был им противостоять. Одной смелости порой недостаточно — должно быть достаточно глупости, чтобы пойти против бандитов — потому что, взрослея, они все больше превращались в абсолютных отморозков. При этом, хоть и пили, и курили, но весьма активно занимались спортом. Во дворе возле школы стояли брусья и турник. Все видели, как Рыжий подтягивается не меньше двадцати раз. И делает снова и снова подъем переворот, демонстрируя, что силы у него хватает. Чужих на спортивные снаряды они не пускали. Делали исключение для пары-тройки ребят, которых знали с детства. Да еще для «старшаков». Так звали двух приблатненных мужиков, тусующихся с пацанами. Пацаны к ним тянулись — а те рассказывали байки из своей жизни, исполненные воровской романтики и блатного фольклора…

— Ой, — вскрикивает бабка. — Что ж ты такую страшную собаку завел?!

Я привык к такой реакции. Ларс даже носом не ведет в сторону бабки. Мы идем дальше.

— Я передачу по телевизору видела, — кричит она вслед, обращаясь не к нам, а к другим случайным прохожих, — всех таких собак надо усыпить…

У Ларса хватает ума и благородства не обращать внимания на лающих людей и животных. Сам он никогда не брешет. Так и не научился. Да ему и ни к чему.

* * *

Некоторые стереотипы в сознании человек изживает. Другие остаются с ним на всю жизнь. Помню, как в средней группе детского сада я гордился, что родился в советской стране. И с ужасом думал: что было бы, если бы я появился на свет где-нибудь в Америке? Такой кошмар и представить было невозможно. Страшнее всего было фантазировать, что я родился негром, и меня угнетают проклятые капиталисты.

Мишку Харина, хулигана из хулиганов, я как-то спросил:

— А что, Мишка, ты рад, что ты негром не родился?

Он счел это очень обидным. И, склонив голову, изо всех сил боднул меня в живот…

Вечером я решил пожаловаться маме.

— Мама, — сказал я, — меня Мишка Харин толкнул.

— А ты что сделал? — спросила мама. Она не была сторонницей непротивления злу насилием. И считала, что надо давать сдачи во всех случаях.

— А я упал, — ответил я печально.

Маму мой ответ почему-то очень насмешил.

— В следующий раз, — сказала она, — толкни и ты его. И посильнее. Ты упал. А он пусть улетит.

Я так и поступил. С тех пор стычки с Мишкой Хариным происходили постоянно. Он был ребенок-ураган. Сейчас таким ставят диагноз «гиперактивность» и накачивают успокоительным. Раньше с детьми так не поступали. Считалось, что гиперактивность — свойство характера. В принципе, они были правы. Отдельным взрослым гражданам (в том числе, и тем, кто находится в публичном пространстве) седативные препараты совсем не помешали бы. Но их никто почему-то не назначает…

Детям внушали не только гордость за родную страну, но и многие истины, долженствующие определить их поведение в советском социуме. Пропаганда начиналась в детском саду. Воспитатель задавал детям стандартный набор вопросов, и они должны были отвечать.

— Кто знает, — спрашивала Марь Иванна, — почему советский флаг красного цвета?

Ответ на этот вопрос я знал, меня просветила прабабушка, в славном прошлом — революционерка с маузером (я видел фото), и потянул руку.