Вольдемар Балязин - Романовы. Семейные тайны русских императоров

• Название: Романовы. Семейные тайны русских императоров
• Автор: Вольдемар Балязин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-00280-6

304 года правила Россией династия Романовых. За это время возникло одно из самых сильных и могущественных государств мира — Российская Империя. Великой Империя была не только своей территорией и природным потенциалом, но прежде всего духовной мощью, высочайшей культурой и замечательным взлетом научной мысли. Огромный вклад в создание этой уникальной цивилизации внесли представители рода Романовых: не только те из них, кто занимал российский престол, но и все их многочисленные родственники — каждый на своем месте, в своей области.

Но династия эта хранила и множество тайн. Некоторые никогда не будут раскрыты, а над некоторыми историки постепенно приоткрывают завесу. Неравные браки, внебрачные дети, загадочные смерти, тонкости престолонаследия — великое множество памятных, блестящих, грозных и грустных страниц, читать которые всегда чрезвычайно интересно.

---

Брауншвейгская фамилия, ее немецкие и русские сторонники располагали кое-какими сведениями о готовящемся заговоре, но, как минимум, недооценивали его опасности для себя. Остерман знал, что одним из заговорщиков является французский посол, маркиз Иоахим-Жак де Шетарди, имевший прямое указание своего правительства всячески способствовать приходу к власти Елизаветы Петровны. Другим иностранным дипломатом, сориентированным на то же самое, был извечно враждебный России шведский посол Нолькен, становившийся таким образом естественным союзником де Шетарди.

Хуже обстояло у правительства дело с осведомленностью о своих собственных, отечественных заговорщиках. По-видимому, подозреваемых было много, так как в гвардии каждый второй мог почитаться сторонником Елизаветы, и потому никаких действий до поры до времени не предпринимали.

Весной 1741 года в Петербурге распространились слухи о раскрытии заговора, об ожидаемом заключении Елизаветы в монастырь и даже о ее предстоящей казни. Говорили, что Елизавета и ее очередной фаворит — Семен Кириллович Нарышкин — тайно обвенчались, и теперь у новой августейшей четы появилось намерение овладеть российским троном. Дело кончилось, однако, не тюрьмой, а высылкой Нарышкина в Париж.

Разговоры прекратились, когда 24 июля 1741 года началась очередная война России со Швецией, и общественное мнение теперь оказалось полностью поглощено военными действиями, происходившими неподалеку от Петербурга. Но война — войной, а заговор — заговором. Тем более что в него потихоньку вовлекались все новые люди, среди которых немаловажную роль стал играть и еще один иностранец — лейб-медик Елизаветы Петровны Арман Лесток.

Француз-протестант Иоганн-Герман Лесток, на французский лад — Арман, в России — Иван Иванович, родился в Ганновере, куда его родители уехали из-за религиозных преследований. Его отец — искусный хирург, ставший в Ганновере врачом герцога Люнебургского, обучил своему ремеслу и Иоганна-Германа, сразу же проявившего немалые к тому способности.

Однако молодому Лестоку было тесно в немецкой провинции, и он уехал в Париж, вступив врачом во французскую армию. Но здесь молодому, красивому, жадному до удовольствий и бедному лекарю хронически не хватало денег. К тому же Лесток был безудержный волокита и повеса, и его амурные приключения следовали беспрерывно. Страдая от бедности и невозможности удовлетворить свои желания, он отправил в 1713 году письмо в Петербург, предлагая свои услуги хирурга, и получил приглашение из Аптекарской канцелярии при Коллегии иностранных дел. По приезде в Россию он был представлен Петру I и так понравился царю своим нравом, внешностью, образованностью, что тут же был назначен лейб-хирургом Его Величества. Лесток вскоре стал своим человеком у царя и царицы и завсегдатаем их застолий. А когда Петр и Екатерина в 1716 году более чем на год отправились за границу, Лесток был назначен лейб-хирургом Екатерины и провел рядом с нею все путешествие, давая немало поводов к довольно нескромным пересудам.

По возвращении в Петербург молодого хирурга неожиданно постигла немилость царской семьи, и Петр велел Лестоку немедленно покинуть Петербург и уехать в Казань для занятий все тем же ремеслом. Причиной опалы стало желание Лестока поухаживать за женой и дочерьми любимого шута Петра I, испанского еврея д’Акосты. Шут не стал жаловаться царю, а посадил жену и дочерей под домашний арест в дом его соседа кухмистера Матиса, а Лестоку сказал, что если тот еще раз появится возле дома, то он прикажет побить кавалера палками. Лесток все же решил переговорить с одной из дочерей д’Акосты, желая сделать ей официальное предложение руки и сердца, но не успел он войти в дом, как на него напали четыре человека и, повалив на землю, начали избивать его, отняли у него парик, часы, бумажник и футляр с хирургическими инструментами. А потом отвели Лестока под стражу, откуда он попал в Преображенский приказ, где и просидел под караулом четыре месяца.

Начальник приказа, знаменитый Андрей Ушаков, докладывая Петру, отметил, что ни в чем другом Лесток не виноват, а кроме того, из-за четырехмесячной отсидки в тюрьме «он в великой десперации находится, опасно, дабы не учинил какой над собой причины». И предложил ограничиться ссылкой Лестока в Казань.

Через четыре года, как только Петр I умер, Екатерина I тут же вернула своего лейб-хирурга в Петербург и приставила его к цесаревне Елизавете. С этих пор Лесток прочно вошел в высший петербургский свет, сохранив прекрасные отношения и со старой московской знатью. Умел он ладить и с Бироном, и с Остерманом, и с кабинет-секретарем Артемием Волынским, который конфиденциально читал ему свои секретные сочинения «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» и «Записку о недостоинстве окружающих императрицу людей и о печальном положении людей достойных», за что незадолго до смерти Анны Ивановны, в апреле 1740 года, был обезглавлен. Не попав вместе с Волынским на плаху и даже избежав ссылки, Лесток опасался новой опалы, гораздо худшей, чем прежняя, и потому примкнул к заговору, составленному сторонниками Елизаветы, а вскоре стал играть в нем одну из ведущих ролей.

По роду своей профессии он был вхож в любой дом, а благодаря хорошему знанию нескольких языков незаменим в сношениях с иностранцами. По этой причине он стал посредником между французским послом де Шетарди и шведским Нолькеном, которые, по указанию своих правительств, должны были всемерно содействовать свержению Брауншвейгской фамилии и переходу власти к Елизавете Петровне из соображений собственной выгоды Франции и Швеции.

Маркиз де Шетарди прибыл в Петербург в 1739 году, а более-менее сблизился с Елизаветой лишь после падения Бирона, в конце 1740 года, но и тогда вел себя с ней крайне сдержанно и осторожно, так как еще не имел инструкций своего министра иностранных дел. От союзного Франции шведского посла Шетарди узнал, что на организацию заговора Швеция ассигновала сто тысяч червонцев. И хотя солидность суммы говорила и об основательности намерений, и о достаточной прочности задуманного предприятия, но долгое время прошло в колебаниях, проявляемых обоими иностранными заговорщиками.

Так обстояло дело до последней декады ноября 1741 года, когда в действие вступило испытанное средство неожиданных и насильственных «коронных перемен» — петербургская гвардия.

Толчком к совершению государственного переворота послужили два обстоятельства. Во-первых, 23 ноября на куртаге (торжественном приеме), состоявшемся в Зимнем дворце, Анна Леопольдовна сказала Елизавете, что попросит отозвать Шетарди во Францию, а Лестока прикажет арестовать.

Во-вторых, 24 ноября гвардии было приказано выступить в поход к Выборгу, где шли военные действия против шведов. Да и чисто по-человечески можно было вполне понять нежелание гвардейцев уходить в самом начале зимы из теплых петербургских квартир под Выборг. А кроме того, Елизавета и ее сторонники-гвардейцы не без оснований опасались, что если они покорно уйдут из столицы, то заговор, лишенный своей единственной серьезной опоры, будет немедленно разгромлен.

И в этих обстоятельствах решающую роль сыграли не холодность расчета, не полная готовность заговорщиков, а, как это ни парадоксально, трусость Лестока, более всего боявшегося пыточного каземата Петропаловской крепости. Он ежечасно торопил Елизавету и пугал ее тем, что и она разделит его участь и будет не просто насильно пострижена и навечно заточена в монастырь или пожизненно заключена в крепость, но и, возможно, повешена.

Лесток рассказывал, что поздним вечером 24 ноября 1741 года он в последний раз пришел к Елизавете и положил перед нею две игральные карты. На одной из них Лесток нарисовал цесаревну в короне и мантии, на другой — ее же в монашеском клобуке и черной рясе, стоящей под виселицей.

Взглянув на рисунки Лестока, Елизавета решилась. Переворот начался.

Долгий пролог к молниеносному действию

Мы расстались с Елизаветой Петровной после того, как в Москву на коронацию приехала Анна Ивановна, настолько не любившая свою двоюродную сестру, что порой даже подумывала о ее аресте и заточении в крепость.

Немаловажно заметить, что такие идеи подавал Анне Ивановне Миних, а Бирон и Остерман возражали против этого. Особенно категорическим противником ареста Елизаветы Петровны был Бирон, что впоследствии отразилось на его судьбе. Впрочем, на судьбах Миниха и Остермана их отношение к Елизавете Петровне тоже сказалось должным образом. Но об этом — чуть впереди.

Близкие ей люди утверждали, что Елизавета Петровна спаслась от тюрьмы и ссылки вследствие веселого, легкомысленного нрава, а также своей удивительной необразованности. До конца дней своих она, например, так и не поверила, что Англия — это остров (действительно, что за государство на острове!).