Светлана Сачкова - Вадим

• Название: Вадим
• Автор: Светлана Сачкова
• Издательство: ACT; Астрель-СПб
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-030724-1

Роман-головоломка. Роман-фантом. И просто — роман о любви в самом жестоком смысле этого слова. Жизнь благополучного бизнесмена превращается в полноприводный ад, как только в ней появляются злая стюардесса, няня-кубинка с волосатыми ногами и японские клерки, добавляющие друг другу в чай крысиную мочу.

---

Маша вздохнула и сказала проникновенно:

— Я все жду не дождусь, когда исчезнет это поколение советских дядек. Которые везде заседают — и на рынках, и в политике… А что тридцатилетние в коммунизм верят сейчас, я и не подозревала. Вадим, твой ровесник. Неужели так плохо все… И вы знаете, я к этим двоим пыталась достучаться хотя бы с одним-единственным тезисом. Потому как с их точки зрения при социализме действительно лучше было. Было что кушать пенсионерам, наркотиков не было, мафии… И я все пыталась спросить: а как же свобода? Государство не должно решать за человека, что ему думать и делать… Он должен иметь возможность поехать туда, куда пожелает, иметь профессию, какую захочется… Возможность реализоваться в этой профессии — так, чтобы только от усилий самого человека зависел результат…

— Ну и?! — не вытерпел Дима.

— Ну и вот. Все остались при своих мнениях. Я вышла обалдевшая; инженер, повинуясь директору, неохотно сопроводил меня к ларьку. Я купила ногу без довеска, но вкуса победы не ощутила. Такая история.

— Так они совсем-совсем на пропаганду свободы не среагировали? — уточнил Дима.

— Совсем. — Маша поразмыслила. — Вы знаете, им не нужна свобода — но по разным причинам. Старику — потому что он идейный. А молодому — потому что он тупой. И применения бы ей не нашел, даже если был бы способен понять, что это такое. Ему гораздо лучше, когда ограничен выбор: все заранее известно и не нужно париться, раздумывать. Серьезно — прямо персонаж из сериала. Пока не столкнешься, не поверишь, что такие люди и вправду бывают.

Вадим очень живо представил жену в окружении седенького старичка и жлоба в ондатровой шапке, сверкающую глазами в негодовании. И внезапно спросил:

— А это вас на факультете психологии так учили? Мол, для того чтобы убедить в чем-то кого-то, надо заявлять о своих позициях авторитетно, с апломбом… Или все-таки лучше сохранять доброжелательность, не терять терпения? Подвести человека к мысли — так, чтобы ему казалось, будто он сам до нее дошел…

Маша недовольно уставилась на него и процедила:

— А кто сказал, дорогой, что я заявляла авторитетно и с апломбом?

По всей видимости, Вадим попал в точку.

— В общем э-э… неизгладимое впечатление, — подытожил Дима.

— Безо всякой иронии, — Маша встала и прошла взад-вперед. — А то живу как в пробирке. Надо почаще в интеракции с людьми вступать.

Они продолжали разговаривать.

А мысли Вадима крутились в другом конце комнаты; им было неловко и скучно в Машином разговоре.

Он поднялся:

— Вы меня извините: я вас оставлю одних вступать в интеракции… Очень хочется душ принять.

Дима сделал руками пригласительный жест.

— Какие с ним интеракции, — пробурчала Маша, — он флегматичен, как корыто овса… Никакими жанрами, кроме неторопливой беседы, не владеет…

— Красиво выражаешься, — притворно обиделся Дима.

«Переспать с ней мечтаешь?» — подумал Вадим и тут же возмутился своей способности произвести на свет подобную мысль. Тьфу, черт. Совсем уже идиотом стал. Едва не сказал вслух.

Было невыносимо приятно остаться наконец в одиночестве и вдыхать аромат лимонного геля для душа. Шлепок спермы закрутился в воронке и пропал вместе с потоком воды. Когда Вадим вернулся на кухню, Маша тонко скулила, роняя крупные слезы на мраморную столешницу:

— Ну пожалуйста, ну видишь, как мне фигово… Я уже перед тобой заплакала, унизилась… я тебе этого не прощу…

Дима, сидя напротив, утирал платком собственную слезу и бормотал:

— Видишь, я тебе сочувствую. У меня самого слезы текут… Но я все равно не могу поддаться на твои уговоры… я даже не из-за себя — из-за тебя не могу поддаться. Потому как считаю, что тебе и так все легко дается. Ты все время легкие пути ищешь…

— Только без патернализма, дорогой, — обозлилась Маша. — Ты мне еще нотации читать вздумал? Я тебе сама начитать могу целую кучу…

Увидев Вадима, на секунду остолбеневшего, она пояснила, вытирая глаза салфеткой:

— Мы тут, типа, поспорили — да ты присаживайся — что я смогу уговорить его купить мне пакет сахара. Он, соответственно, спорил, что сможет удержаться и отказать. Я тут уже все методы испробовала. И шантажировала его, и соблазняла, теперь вот умоляла…

Маша кинула в Диму взглядом, будто снежком, целясь прямо в очки. Вадим украдкой вздохнул. Проблематика таких споров была ему чужда. Определенно, некоторым совершенно нечем было заняться. Усаживаясь, он дипломатично сказал:

— Ну вы даете.

И Маше:

— Я смотрю, ты проигрываешь.

Маша поджала губы. Дима выглядел виноватым, но упрямым. Он снял очки и стал протирать их платком.

Маша начала собирать блюдца и ставить их в посудомоечную машину. Так они с Димой в течение нескольких минут возделывали каждый свой садик, демонстрируя независимость и наличие в собственных жизнях массы дел, благодаря которым скучать они друг без друга не станут. Это продолжалось, пока Маша опять не уронила бокал. Тот завис над краем столешницы, и показалось, что на его месте любой другой закричал бы — но он просто рухнул вниз и начал переворачиваться, ответственно, как гимнаст, ловя гладкой поверхностью блики света. Упав, он всхлипнул оставшейся в нем жидкостью. Звон раздался через несколько секунд где-то в дальнем конце квартиры, будто не пожелал им мешать, — выбежал, зажав рот, и выпустил вопль только на безопасном для ушей расстоянии.

Все притихли. Маша, равнодушно обозрев горсть искрящихся осколков, села не обратно, а на другой стул. Тряхнув головой, на мгновение скрыла лицо — и показала в следующий момент уже новое, словно бы превратившись в другую свою сказочную ипостась, с когтями и перьями. Бритвами блеснули глаза, и предыдущий, почти уже забытый всеми предмет возник снова:

— Дим, ты ведь знаешь, почему ты не уговорился купить мне сахар… Потому что тебе хотелось выиграть спор. Доказать свою правоту. И это вроде бы естественно, на первый взгляд… Но вспомни, дорогой, сколько раз за свою жизнь ты отстаивал свою правоту. И для чего тебе это было нужно. Сколько раз ты исхитрялся всевозможными способами найти аргументы, твою правоту подтверждающие. Вместо того чтоб взглянуть в другую сторону. И, глядишь, чему-то научиться…

Маша закурила и помахала спичкой. («Деревянные!» Вадим вспомнил Машиного пятнадцатилетнего брата, почти не говорившего по-русски и по-американски, считавшего, что деревянные спички — это круто.) Выложила ногу на противоположный стул. Дима поправил очки, озадаченный взятым Машей повествовательным тоном. Вадим, вместе с чужим ему человеком в очках, невольно напрягся и ожидал подвоха.

— …Человек, и ты в том числе, — это записывающее устройство с ограниченным количеством пленки. Устройство, записывающее свои переживания. В какой-то момент пленка его насыщается и перестает дальше записывать. И начинает крутиться по кругу. К этому времени, разумеется, на ней уже записан алгоритм доказывания своей правоты, самоподтверждения. Устройство помнит, что при положительном результате возникают приятные ощущения.

Выпустив дым, Маша продолжила:

— И вот ты стремишься доказать себе, что ты прав. То есть то, что твои записи самодостаточны. Что дальше учиться некуда. Что больше нет ничего интересного, нового, нужного… А ты ведь мог сделать свободный выбор. Тебе хотелось купить мне этот гребаный сахар. Ты мог сделать то, чего тебе хотелось. Это та малая толика свободы, которая у нас все-таки есть, — но и ею большинство не умеет воспользоваться… И вот оказывается, что ты заживо прикреплен к механизму подтверждения собственной правоты.

Дима слушал сосредоточенно. Вадим тоже увлекся и стал наблюдать: кто-то должен был забить гол. Он не заметил, что болеет не за жену. Тем более он не заметил, что во многом согласен с ней. Хотя она, скорее всего, все это где-нибудь прочитала. Машин тон тем временем приобрел эпический, сказовый оттенок:

— Хотя бы осознать то, что ты — запись, уже большой шаг. Тогда хоть изредка начинаешь действовать помимо программы — из вредности. И первым приобретением оказываются все те же приятные эмоции. Только другие немножко, без запашка. По-настоящему приятные, да? Потому как ощущаешь расширение своего диапазона… видишь новые возможности… А тратить жизнь автоматически, повинуясь раз и навсегда установленным механизмам, — жалко и обидно.

Маша потянулась широким, нарочитым движением, прокатила спичечный коробок по столу, подталкивая его пальцем.

— Заданных реакций нет. Это тебя научили, что они есть. Вот, скажем, Илюшка уронил на себя сегодня кофейный столик. Ему больно. Но он не плачет, а смотрит на меня, поскольку записей у него мало и они не покрывают всех ситуаций. А я стою и ничем не выдаю своего отношения. Тогда он вылезает из-под стола и пытается поставить его на место. Естественно, если б я выдала свой испуг, он бы тут же заплакал. Потом еще раз, и готов алгоритм… А ведь события не имеют в самих себе свойства радовать тебя или расстраивать.