Михаил Соколов - Искры

• Название: Искры
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1954

Роман старейшего советского писателя, лауреата Государственной премии СССР М.Д. Соколова «Искры» хорошо известен в нашей стране и за рубежом. Роман состоит из 4-х книг. Широкий замысел обусловил многоплановость композиции произведения. В центре внимания М. Соколова как художника и историка находится социал-демократическое движение в России. Перед читателями первых 2-х книг «Искр» проходит большая часть пролетарского этапа освободительного движения в России — от I съезда РСДРП до революции 1905–1907 годов.

---

— Пусть дураки голову себе ломают.

Кончилось тем, что Чургин доложил о затоплении второго горизонта по вине монтера, не сумевшего обеспечить быстрый ремонт насоса. Стародуб уволил монтера, а Леон два дня откачивал воду.

— Насилу откачал, дядя Василь. Тут такое было у нас, что я думал — Чургин монтера утопит.

— И правильно. Зазнался, собака, — одобрительно заметил дядя Василь и рассказал, как монтер посылал слесарей на работу: даст наряд, а как его выполнить, пусть человек догадывается сам, — Никому не показывал, как делать, а когда слесари не сделают, вот как с насосом твоим, он сделает сам, да и хвалится по всей шахте, мол, вот я какой! Словом, подлый человек… А ты вот послушай… Да-а, третьего дня, значитца, ребята той артели, какая на место Кандыбина заступила, позаревать вздумали маленько. Потушили это свои бахмутки и залегли в девятом уступе. Ну, лежат себе, притаились, да вскорости и заснули. А Гринька… да ты его знаешь, рябой такой. Ну, этот возьми да и не засни — так только, задремал. Глядь — коптилка блеснула и прямо к ним. Да-а, подлез он потихоньку и ложится рядком с ними, а коптилку задул. Ой, и хитрый, паралич его насовсем!

— Да ты про кого?

— А вот слушай… Ну, и спит, Гринька сказывал, да еще и похрапывает. «Это не зря он приперся», — думает себе Гринька да толк одного, толк другого. «Тикай, говорит, черти! Он возле нас лег и притворился, мол, сонным, храпит даже!»

— Да ну? — рассмеялся Леон. Он уже начал догадываться, о ком идет речь, но ему интересно было послушать, что было дальше.

— Ей-бо! — перекрестился дядя Василь. — Да-а. Ребятки как вскочат, да за бахмутки, а в потемках как их найдешь? Да тикать… Ох, что было, истинный бог! Как мыши от кота разбежались! А Чургин лежит себе да похрапывает. Вот до чего выдумчивый!

— Ну, а зачем он так?

— Да ты слушай дальше. На другой день глядит он на доску объявлений, а там мелом написано: артель эта дала угля на десять вагонов меньше. Он старшого к себе, — мол, это почему такая работа у вас вышла? Ну, старшой ему то да се, Илья Гаврилыч, вагонов, мол, нету, пятое-десятое, — брешет ему, как сивый мерин, шельма! А Чургин серьезный такой, молчаливый, стоял, стоял, брехню его слушал, а потом потихоньку такую речь повел ему: ежели, мол, ребята будут так работать, а ты так брехать — вам плохо будет, и меня подведете здорово. И приказал, чтобы артельные промежду собой потолковали и непременно больше подрядчиков выработали… А ты знаешь, как ребята двух других артелей работают? Зашибают деньгу здорово — больше, чем у подрядчика, а никогда и часу не пересидят. Вот, скажи, как все идет у них ладно!

Дядя Василь выглянул за дверь, подсел ближе к Леону и, понизив голос, спросил, с хитрецой заглядывая ему в глаза:

— А я так и думаю: артельки-то, — указал он головой куда-то, — не сам Гаврилыч собирает, а? Хлопочет он об них больно здорово.

— Не знаю, дядя Василь, про это.

— Гм… А скажи, он тебе не сродственником доводится? Ты не кройся.

— Так, знакомый.

— Не верю, — недовольно махнул рукой дядя Василь и встал. — Ну, да все одно. А только он молодчина — наш человек и ученый парень. Это не штейгер или управляющий: это — нашей кости человек, шахтерской.

Леон был польщен таким отзывом старого шахтера о Чургине. Видя, что дядя Василь намеревается уходить, он решил задержать его и поговорить с ним по душам.

— Василь Кузьмич, ты не рассердишься? Я у тебя хочу спросить кое о чем?

— Спрашивай.

Леон помолчал немного, подыскивая слова, и начал:

— Вот ты всегда чудное все рассказываешь. Веселая душа у тебя, дядя Василь…

Старый крепильщик ласково посмотрел на Леона, задумчиво пощипал бородку, видимо, шуткой готовясь ответить на его вопросы, но ожидал, что он скажет дальше.

— Будто и горя ей мало до всего, — продолжал Леон, — Неужели на душе твоей все так хорошо и ты не видишь вокруг себя ничего плохого, а? Неправильностей, к примеру?

Дядя Василь рассмеялся, потом ответил:

— Я пожил, бог дал, и всякое в жизни повидал — об чем теперь думать? Это вам, молодым, надо думать, как счастье свое добывать, а нам только и осталось посмеяться на старости. Оно, как человек смеется, так вроде за смехом ничего и не видать.

— Жизнь-то видать все одно, дядя Василь! Каждый день — новый.

— В том-то и беда, что каждый день, какой он был нашему брату, таким и остается. Я, может, и не такого хотел бы, а он, мой-то день, все такой же, как и шестьдесят лет назад.

— А какого бы ты хотел?

— Не знаю. Все мне опротивело, брат! Хотел бы я всю эту жизнь вывернуть, как шубу, на лицо вывернуть, потому изнанкою она к нам обернулась. А потом так: хорошим топором срубать все ее сучки, сострогать фурганком все бугорки, которые мешают, чтобы она была, как деревцо, — беленькой, гладенькой. Да стар я…

— Стар? Да ты молодого еще за пояс заткнешь, дядя Василь!

— Нет, сынок, деревцо для моего гроба уже выросло, осталось только срубить, и можно на покой. Вот она беда где! А скинь дяде Василю годков тридцать… О, дядя Василь, еще показал бы себя! — И, задумчиво погладив бородку, добавил: — А может, еще и покажем? Ну, я побежал, — как всегда засуетился он и ушел.

Леон проводил его теплым взглядом, пригладил небольшие чернявые усы и сказал задумчиво:

— Да-а, дядя Василь, у тебя надо учиться бодрости, а у Чургина…

Леон еще и сам точно не знал, чему нужно учиться у Чургина, но чувствовал, что если и можно чего-нибудь добиться в этой жизни, то только будучи таким же смелым и целеустремленным человеком, как Чургин.

От горячих труб паропровода, от керосиновой коптилки и кислой испарины угля в камеронной было душно и не хотелось дышать. В полумраке мерно стучали поршни насоса…

«В поле бы сейчас, в степь, на свежий воздух!» — с тоской подумал Леон, но до конца рабочего дня было далеко. Он поставил на скамейку лампу-коптилку, закрыл на крючок дверь и, достав из ящика с паклей книгу, обернутую в бумагу, сел читать.

— Овод… я думал про обыкновенного овода тут пишут.

Про борьбу с притеснителями тут идет речь, Леон Дорохов. И эта книга, кажется, начинает открывать тебе глаза по-настоящему, — сказал он негромко и, вынув закладку, погрузился в чтение.

4

На квартире Леона ждали Алена и Яшка. Приехав в полдень, они ходили по магазинам, делали покупки, а вечером зашли к Чургиным навестить Леона. Заодно Яшка хотел переговорить с ним о том, как он думает жить дальше.

Варя обрадовалась их приезду и забеспокоилась об угощении, но Алена шепнула ей, что Яшка всего накупил.

— Ну, я так не согласна, — возразила Варя и пошла в лавку за вином и закуской.

Алена и Яшка остались одни. Они внимательно осмотрели скромное жилье Чургиных. Яшка подошел к полкам, заставленным книгами, потрогал пальцами корешки и не без зависти сказал:

— Вот ум отчего идет!.. Эх, довелось бы мне зажить своей жизнью — все книги толковые скупил бы!

Перелистывая книги, он вспомнил об Оксане, — стройной, тонкой, с белокурой головой и красивыми зеленоватыми глазами. И от одной мысли о ней, о том, что она будет его, пусть не женой пока, а только возлюбленной, у него часто забилось сердце. Что будет с ним, когда она ласково, ласково погладит его по голове и скажет: «Милый мой!» Так и должно случиться. «Все силы положу, а добьюсь своего», — думал он в эту минуту и блаженно улыбался.

Леон, увидев Варю возле лавки и узнав о приезде Алены, удивился. «Может, передумал старый Загорулька и согласился на нашу свадьбу?» — мелькнула у него радостная мысль, и он заторопился домой. Войдя в комнату, он остановился на пороге, шутливо спросил:

— Как же это отец отпустил вас сюда?

— Лева! — воскликнула Алена и бросилась навстречу, но Леон сделал ей знак рукой, чтоб не торопилась.

— Не подходи, запачкаю.

Алена обернулась к Яшке, строго сказала:

— Отвернись! — А когда Яшка отвернулся, поцеловала Леона в щеку. Поцеловала и сморщилась.

— Уже? — спросил Яшка, глянув из-за плеча, и расхохотался.

— Фу, нехай тебя грец, — вытирая губы, проговорила Алена, — в масле каком-то, что ли?

Яшка тепло поздоровался с Леоном, окинул его взглядом с ног до головы и заключил:

— Ничего! Я думал, придешь чумазый, как Федька тогда, — помнишь яблоки?

— А где он сейчас?

— Забрали… Отец сто рублей пожалел.

— А ты как отделался? — спросил Леон, раздеваясь.

— За меня отцовы деньги служат.

Вернулась Варя с покупками, и комната наполнилась таким шумом и веселым говором, что даже маленький Чургин на руках у Алены радостно загугукал.

Леон с удивлением взглянул на лежавшие в углу свертки, коробки, кульки. Яшка, ни слова не говоря, взял один из свертков, разорвал шпагат и, достав хромовые сапоги, отдал их Леону.