Шамфор - Максимы и мысли (Характеры и анекдоты)

• Название: Максимы и мысли (Характеры и анекдоты)
• Автор: Шамфор
• Жанр: Философия

---

- А что это за человек?-спрашивает тот.-Хоть порядочный на вид?

- Да, монсеньер, на вид очень благородный.

- Что это значит оочень благородныйп? Одет он хорошо?

- Просто одет, но хорошо, монсеньер.

- Слуги при нем есть?

- Кажется, есть, монсеньер.

- Поди узнай. Лакей уходит и возвращается.

- Он велел им, не дожидаясь его, отправляться в Версаль.

- Aral Это уже кое-что, но отнюдь не все. Спроси у него, действительно ли он дворянин? Лакей уходит и возвращается.

- Да, монсеньер, дворянин.

- Дай-то бог. Пусть он подойдет ко мне, посмотрим, что это за птица.

Герцог подходит, кланяется. Архиепископ кивает ему головой и чутьчуть отодвигается, чтобы тот мог сесть на краешек сиденья. Тут он замечает на незнакомце крест Святого Людовика.

- Сударь,-обращается архиепископ к герцогу,-мне, право, жаль. что я заставил вас ждать, но, согласитесь, не мог же я предоставить место в своей карете первому встречному. Теперь я знаю, что вы дворянин. Полагаю, бывший военный?

- Да, монсеньер.

- И едете сейчас в Версаль?

- Да, монсеньер.

- Наверно, подать прошение в какую-нибудь канцелярию?

- Нет, в канцеляриях мне делать нечего. Я должен принести благодарность. . .

- Г-ну де Лувуа? *'*

- Нет, монсеньер, королю.

- Королю? (Архиепископ отодвигается, освобождая немного больше места на сиденье). Значит, король только что оказал вам какую-то милость ?

- Не совсем так, ваше преосвященство. Но это долго рассказывать.

- А вы все-таки расскажите.

- Дело в том, что два года назад я выдал дочь замуж за человека небогатого. . . (архиепископ снова рассаживается и теснит гостя), но очень старинного рода (архиепископ отодвигается). Его величество соизволил благосклонно отнестись к этому браку (архиепископ отодвигается еще дальше) и даже обещал моему зятю первое вакантное место губернатора.

- Место губернатора? Наверно, в каком-нибудь заштатном городишке? В каком же?

- Нет, монсеньер, это не город, а провинция.

- Что я слышу, сударь!-восклицает архиепископ, забиваясь в самый угол.-Место губернатора провинции? . .

- Да, и сейчас появилось такое место.

- А в какой провинции?

- В моей-Берри. Я хочу передать управление ею моему зятю.

- Как, сударь, вы губернатор? . . Значит, вы герцог д'А*? (архиепископ хочет вылезти из кареты). Что же вы сразу не сказали, ваша светлость? Это же невероятно! В какое положение вы меня поставили! Умоляю, простите меня за то, что я заставил вас ждать! . . Мерзавец лакей не сказал мне. . . Слава богу, я хоть поверил вам на слово, что вм дворянин,-теперь ведь любой проходимец претендует на дворянство. Этот д'Озье такой бездельник! Я в полном смущении, ваша светлость!

- Успокойтесь, монсеньер. Не гневайтесь на вашего лакея за то, что он счел меня человеком благородным. Не гневайтесь на д'Озье за то, что он подверг вас риску дать место в вашем экипаже старому нетитулованному вояке. И не гневайтесь на меня за то, что я влез к вам в карету, не представив своей родословной.

ДОПОЛНЕНИЯ

Людовик XIV заказал Куапелю портрет герцога Бургундского и велел сделать копию с него: оригинал он хотел отправить в Испанию, а копию оставить себе. Обе картины, похожие как две капли воды, были одновременно вывешены в галерее. Король, предвидя, что окажется в затруднительном положении, отвел Куапеля в сторону и сказал: оМне не подобает ошибаться в выборе, поэтому я хочу заранее знать, с какой стороны висит оригиналп. Куалель показал, и Людовик XIV, второй раз проходя мимо картин, бросил: оОни так похожи, что ничего не стоит их спутать; но приглядитесь внимательно и вы увидите: оригинал вот этотп.

В древнем Перу право учиться имела одна лишь знать. Наша на это право.не притязает.

оИной дурак похож на полный кувшин без ручки: так же неудобен в обращениип, - говорил М* об одном глупце.

оГенрих IV был великим правителем, Людовик XIV правил в великую эпохуп. В этом словце Вуазенона заложен смысл куда более глубокий, чем в прочих его остротах.

После того как Людовик XV грубо выбранил покойного принца Конти, тот рассказал об этом неприятном происшествии своему другу, лорду Тирконнелу. и попросил у него совета. Подумав, лорд простодушно

сказал: оВаше высочество, вы вполне могли бы отомстить за себя: для этого нужны только деньги и доброе имяп.

Король прусский, умевший отлично распоряжаться своим временем, тем не менее говорил, что вряд ли существовал на свете человек, который сделал в жизни хоть половину того, что мог бы сделать.

Братья Монгольфье, уже будучи авторами столь великого изобретения, как аэростат, стали хлопотать в Париже о предоставлении одному из своих родственников лицензии на табачную лавку. Их прошение наткнулось на множество затруднений, чинимых разными лицами, в частности г-ном де Колонна, от которого, в общем, зависел успех дела. Граф д'Антрег, друг братьев Монгольфье, сказал г-ну де Колонна:

- Сударь, если их просьба не будет уважена, я выступлю в печати и расскажу, как с ними обошлись в Англии и как, по вашей милости, обращаются сейчас во Франции.

- А что было в Англии?

- Хотите знать? Слушайте. В прошлом году господин Этьен Монгольфье посетил Англию. Он был представлен королю, который принял его необычайно ласково и сказал, что хотел бы что-нибудь для него сделать. Монгольфье передал через лорда Сидни,*'' что, поскольку он иностранец, у него не может быть никаких просьб. Лорд продолжал настаивать, и тогда Монгольфье вспомнил, что в Квебеке у него живет *' очень бедный брат, священник. Вот он и попросил для того небольшого бенефиция, гиней на пятьдесят, но лорд ответил, что такая просьба недостойна ни братьев Монгольфье, ни короля, ни министра. Прошло немного времени, и в Квебеке освободилось место архиепископа. Лорд Сидни доложил королю, что думает назначить на это место родственника Монгольфье, и король дал согласие, отказав претенденту, за которого хлопотал лорд Глостер. Братья Монгольфье не без труда добились, чтобы король ограничил свою доброту более скромным благодеянием.

Между подобной щедростью и отказом французских властей в табачной лавке разница немалая.

Как-то в обществе зашла речь о споре между теми, кто считал, чго эпитафии следует писать по-латыни, и сторонниками эпитафий на французском языке.

- Не понимаю, о чем тут спорить,-сказал г-н Б*

- Да, я тоже не понимаю,-подхватил г-н Т*

- Это же очевидно, - продолжал Б*. - Их надо писать только полатыни, не так ли?

- Вот уж нет,-запротестовал Т*. - Только по-французски.

- Какого вы мнения о г-не*? - Очень любезный человек; я очень его не люблю. Сказано это было так, чтобы особенно подчеркнуть разницу между людьми любезными и людьми, действительно достойными любви.

оЯ поставил крест на любви,-сказал однажды М*,-как только женщины начали говорить: ?Ах, этот М*, я очень люблю его, люблю от всей души!". Прежде, когда я был молод,-добавил он, - они говорили: ?Ах, я бесконечно ценю М*: он такой воспитанный молодой человек'''*

оЯ так ненавижу всякий деспотизм,-сказал как-то М*,-что слово ?предписание" противно мне даже в устах врачап.

Некий больной был так плох, что от него уже отказались врачи. У г-на Троншена спросили,, не пора ли послать за святыми дарами. оСейчас они ему очень пристанутп.

Когда аббат де Сен-Пьер хотел что-нибудь одобрить, он всегда говорил: оЧто касается меня, то сегодня мне это очень по душеп. Можно ли лучше дать понять, что мнения людские разнообразны, а взгляды каждого человека изменчивы?

Пока мадмуазель Клерон не ввела во Французской комедии театральные костюмы, для трагедии существовал только один вид костюма, который именовался оримскимп. Актеры играли в нем пиесы, где действующими лицами были греки, американцы, испанцы и т. д. Первым подчинился нововведению актер Лекен: он заказал себе для роли Ореста в оАндромахеп греческое одеяние. В тот момент, когда те

атральный портной принес его в уборную Локона, туда вошел Доберваль. Пораженный невиданной одеждой, он спросил, что это такое. оГреческий костюмп,-ответил Лекен. оОн изумительно красива-воскликнул Доберваль. - Первый же свой римский костюм я велю сшить на греческий ладп.

М* утверждал, что иные правила хороши для натур твердых и несокрушимых, но не годятся для более податливых характеров. Доспехи Ахилла по плечу лишь ему одному: Патрокл-и тот сгибается под их тяжестью.

Сразу после умышленных преступлений и дурных дел следует поставить зло, совершенное с благими намерениями, и поступки, сами по себе хорошие, но вредные для общества: помощь негодяям, глупое попустительство, доведение до абсурда философских принципов, неловкие услуги друзьям, неуместное применение полезных и благородных жизненнмх правил и т. д.

Природа, обрушив на человека столько напастей и при этом вселив в него неистребимую любовь к жизни, обошлась с ним словно злоумышленник, который поджег бы наш дом, а у дверей выставил бы часовых. Очень уж страшна должна быть опасность, чтобы побудить нас выброситься из окна.