Йордан Радичков - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Йордан Радичков
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В книгу включены повесть «Все и никто», интересная масштабностью нравственной проблематики, рассказы из сборника «Пороховой букварь», удостоенного Димитровской премии, — об участии болгарского народа в борьбе против фашизма, — а также несколько лирических новелл. Это наиболее талантливые произведения писателя, характеризующие его как выдающегося мастера современной болгарской прозы.

---

Беспамятная сообщила монаху, что перед обителью они встретили блудного сына в белесой фуражке и красных башмаках, но что сестра запретила ей разговаривать с ним; да и блудный сын, похоже, не собирался с ними разговаривать, он даже не поздоровался с ними, а свернул с дороги и сделал крюк, пройдя лугом, — видать, боялся встретиться с ними вблизи, чтоб они его не усыновили.

Беспамятная была не совсем беспамятной, в ее сознании, вероятно, было несколько постоянно видимых островков или залитых светом участков, однако они никак не были связаны между собой. Так, например, в ее сознании жил образ блудного сына, она надеялась, что когда-нибудь непременно встретит его и усыновит. Доситей понял, что сестры встретили незнакомца, стоявшего утром в храме, и что беспамятная приняла его за блудного сына.

«Бог милостив!» — неопределенно промолвила увечная, а беспамятная воскликнула: «Пшенка!» — и показала монаху, что у нее в суме.

Сестры принесли монаху молочную кукурузу. Увечная рассказала Доситею, что ее сестра нашла осенью на дороге у монастыря кукурузный початок, усыновила его, всю зиму хранила то в келье, то на алтаре, но большую часть времени держала в келье, потому что в церкви развелись бедные церковные мыши и она боялась, как бы они не добрались до початка. Весной они старательно вылущили початок и посадили зерна на огороде. Усыновленная кукуруза вымахала высоко и буйно, темная, как арап, и чубатая. На каждом стебле было по два-три початка, очень сочных и сладких. Доситей поблагодарил и сказал, что недостоин такого подарка. Беспамятная чистила початок, чтоб показать ему, какие у него молочные зерна. Когда она надавливала зерно ногтем, зерно лопалось и брызгало белым кукурузным молоком ей на пальцы. «Вот как я его усыновила!» — повторяла она и чистила початок. Монах тоже держал в руке початок и рассеянно обрывал с него золотистые волоски. Увечная сидела на траве, поэтому монаху и беспамятной тоже пришлось сесть напротив нее, чтоб удобней было разговаривать. Так они и сидели втроем, а посередине лежал очищенный молочный початок с наполовину оборванными шелковистыми волосками.

Они были точно живая картина, представляющая раввинов, собравшихся обрезать молочного — то бишь новорожденного младенца. Беспамятная даже сказала что-то насчет зеленой крайней плоти (она имела в виду зеленые листья, в которые был запеленат младенец), но увечная ее отругала, и не только отругала, но еще и пнула в ногу.

Разговор пошел о кукурузе. Доситей образно и со знанием дела рассказал все о кукурузе и о початках, и монахини, прерывавшие его время от времени вопросами или восклицаниями, остались довольны его познаниями. Монах объяснил им, что кукуруза — растение однодомное в отличие от человека, который есть двудомное, — тут, правда, он приостановился и не назвал человека двудомным растением. В каком это смысле? А в таком смысле, что у кукурузы на одном стебле растет и мужское, и женское соцветие. Мужское соцветие — это метелка, которую народ называет чубом, показывая, что считает ее мужским началом, а женская половина выбивается из-под зеленых пеленок початка в виде шелковистых волокон или волос. По божьему повелению чуб стряхивает свою мужскую пыльцу на нежные женские волосы, выбивающиеся из-под зеленой косынки початка, и таким образом происходит божье чудо. Кукурузе не нужно посредничества пчелы — достаточно легкого ветерка, чтобы чуб стряхнул свою пыльцу на шелковые волосы. А потом зародыш растет в зеленых пеленках, наливается, делается сначала молочным, а затем твердым, зрелым и хлебным.

Все это можно прочитать в каком-нибудь старом «Травнике» или в любом сочинении по ботанике. Беспамятная заметила, что она правильно сделала, когда усыновила валявшийся на дороге початок и долго держала за пазухой, потом и на алтаре держала его зимой, но недолго, пришлось его оттуда забрать, потому что в церкви появились бедные церковные мыши, перебравшиеся в Разбойну в поисках пропитания. «Повезло кукурузе, она однодомная, не то что мы, двудомные! — сказала она. — Давайте оторвем у этих початков крайнюю плоть и сделаем из них ерусалимки!» — предложила затем беспамятная и стала снимать с початков их зеленые пеленки.

Увечная меланхолически улыбнулась, Доситей тоже улыбнулся и, кроме запаха молочной кукурузы и зеленых листьев, уловил слабый запах базилика. Шутка с молочной кукурузой была грубовата для такого места, как монастырь, однако монах и увечная не осудили беспамятную, а отнеслись к ее усердной работе снисходительно.

В это время из хлева подала голос коза, и ее верещанье придало разговору совершенно другое направление, а именно: монахини спросили, как поживает коза. Доситею пришлось признаться, что скотинка чувствует себя прекрасно, но что нынче она его озадачила, потому что, когда он пришел ее доить, он увидел вместо вымени, набухшего молоком, совершенно пустое и съежившееся вымя. Беспамятная пошла взглянуть на козу и дать ей нежные кукурузные листья. Доситей проводил ее взглядом — широкий шаг, крупное тело под рясой; сильным, здоровым было еще это тело, лишенное идей и предрассудков; его идеи и предрассудки сидели напротив монаха — увечные, с меланхолическим выражением лица. «Бог милостив!» — неопределенно промолвила увечная и вздохнула. Коза, почуяв, что к хлеву приближается человек, заверещала сильнее.

5

Эта коза, еще маленькой яркой, была подарена монастырю монахинями из Разбойны в престольный праздник Старопатицы. Нрав у нее был живой и дикий, но она быстро привыкла к Старопатице и к монаху, даже вместе с ним карабкалась на звонницу. Порой она проявляла строптивость, забиралась на крышу хлева и крушила копытами старую, прогнившую черепицу, иногда даже оставалась там ночевать, но когда она подросла, то перестала забираться на крышу, иногда только поднималась с Доситеем на звонницу и, пока он звонил в колокол, просовывала голову в узкое окно и сверху наблюдала зеленый корм, разросшийся вокруг монастыря. Зеленого корма было много. Доситею не приходилось далеко за ним ходить, достаточно было пройтись между монастырем и собачьей могилой, чтоб наломать самых нежных веточек либо клена, либо орешника, а тем паче боярышника, потому что коза больше всего на свете любит молодые листочки боярышника и только потом уж все остальное.

До самой собачьей могилы монах не доходил, потому что не хотел слышать вблизи доносящийся словно из-под земли собачий вой. Выли угодившие в собачью могилу бездомные собаки. Могила эта предназначалась не для собак, а для всякой падали, для дохлой скотины. Выкопана была глубокая яма с крышкой, с тем чтобы, сбросив падаль, крышку можно было захлопывать. Но вот кому-то пришло в голову оставить крышку открытой и спустить сверху пологую доску до самого дна могилы. По этой доске ночью туда забирались бродячие собаки и набрасывались на падаль, а наевшись, уже не могли вылезти обратно. День и ночь из могилы доносился зловещий вой, словно это выли недра самой земли, и монах, прислушиваясь к вою, чувствовал, как по спине пробегает озноб. Множество собак нашло в этой яме свою погибель, он заглядывал в нее и видел, как зверски блестят в темноте их глаза — собаки готовы были разорвать любую живую тварь, попавшую им в лапы. До семи пар глаз насчитывал он в яме, и все они горели зеленым и синим огнем. Он знал, что синий огонь в собачьих глазах — это огонь ненависти.

Вот по какой причине не любил монах скотскую могилу, прозванную из-за погибающих в ней собак собачьей могилой, и вот почему, ломая ветки для козы, он старался обходить ее стороной. Но хоть он и не приближался к ней, при западном ветре собачий вой все равно был слышен. Западные ветры дуют тут часто, и монах часто слушал по ночам собачий вой и проклятья.

Когда пришло время случки, монах попросил Шушуева привести в монастырь своего козла, чтобы покрыть козу, потому что ему (монаху) не хотелось водить свою козу к козлу Шушуева, он полагал, что духовному лицу не подобает водить свою козу в деревню для такого дела. У Шушуева был великолепный козел, доставленный из-под Кулы, большой разбойник — впрочем, таковы и жители тех мест. Доситей слышал, что в тех местах, к примеру, нет кладбищ, потому что там все разбойники и никто не умирает у себя дома, а умирают в других местах — там, где разбойничают, к примеру. Козел тоже был сущий разбойник, Шушуев привел его в монастырь, чтоб он покрыл козу, коза принесла двух козлят, одного монах подарил монашкам из скального гнезда Разбойна, а другого Тодор Аныма прирезал в престольный праздник и приготовил из него «молитву», которую в некоторых краях называют «курбан».

Что такое молитва?

Молитва — это похлебка, в которой варится целиком животное, обычно молодое, вместе с его вычищенными потрохами. Заправляют эту похлебку разными лесными травами, перьями зеленого лука, и стручки красного перца непременно надо в нее запустить, и черный перец, и лавровый лист, и молотый красный перец; и, когда ее сварят подобным образом на тихом огоньке, на вольном воздухе, возле молельного камня, часовенки или у монастырских ворот, похлебка эта приобретает совершенно особенный вкус, и стоит вдохнуть ее аромат, как почувствуешь, что над котлом поднимается не пар, а чистейшая молитва, обращенная к богу. Нежный рай молодого мяса вмешивается с адски острыми приправами, и от этого-то сочетания и получается неповторимый аромат и неповторимый вкус похлебки, которую народ ласково назвал молитвой. Вряд ли есть на свете другое кушанье с таким образным названием, как молитва, и вряд ли есть на свете другое кушанье с таким ароматом. Если бог на самом деле существует, он никогда не останется равнодушен к подобной молитве, как равнодушен он к молитве словесной. Тодор Аныма очень искусно готовил молитвы, окутывая их чем-то таким же мистическим, каким было выражение его лица. Если выпадало такое время, когда Тодору Аныме приходилось часто резать молодых животных и готовить молитвы, то от постоянной возни у котлов и костров он впитывал в себя ее ароматы, и потом от него еще много дней пахло молитвой.