Алексей Филиппов - Плач Агриопы

• Название: Плач Агриопы
• Автор: Алексей Филиппов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Все события далекого прошлого и настоящего являются отражением извечной битвы между силами Света и Тьмы. Средневековая бубонная чума, против которой не помогают ни крестное знамение, ни алхимические таинства, обретает черты охватившей Москву пандемии: так называемого Босфорского гриппа, от которого не спасают все достижения современной медицины. Стабильное общество потребления оказывается радужной пленкой на воде. 8-летняя дочь главного героя становится жертвой неизвестного вируса, и, не верящий ни в какую дьявольщину человек эпохи Интернета, ипотеки и фастфуда, начинает цепляться за все, что лежит за пределами здравого смысла — лишь бы спасти свою единственную девочку от страданий и смерти. Его задача — выявить носителей древнего сакрального знания: Инквизитора, Деву, Стрелка и Алхимика — и сколотить из них команду чумоборцев. Никому не известный электрик, знаменитый врач-вирусолог, разведчик ГРУ в отставке и живущая в сектантском «граде» староверка становятся заложниками вселившихся в них личностей, теряя при этом свое современное «я» и начиная разговаривать на языке Овидия, Данте и протопопа Аввакума. Где-то в огромном мегаполисе живет, может быть, пьет в «Макдональдсе» кофе, может быть, заседает в Государственной Думе, Иной — мужчина или женщина, в которых воплотилась Чума.

---

Коридор тянулся и тянулся. Практически он был чем-то вроде тёмного тоннеля между двумя освещёнными полюсами — кухней и комнатами фасада. Во всяком случае, впереди маячило пятно света, и, по мнению управдома, оно создавалось лампами одной из этих комнат.

Павел распахнул кухонную дверь, подпёр её табуретом, чтобы не захлопнулась, и поток света из дверного проёма не иссяк бы. Потом сделал шаг, второй — с оглядкой начал приближаться к цели. Дважды на пути встретились двери: первая была заперта, и Павел спокойно прошёл мимо; вторая, наоборот, оказалась открыта: управдом бросил взгляд в чёрный дверной проём. Ему послышалось, что в глубине комнаты тикали часы; ещё там что-то поблёскивало — возможно, маятник. Павел решительно шагнул прочь от тёмной комнаты.

Пятно света приближалось. Ещё несколько жалобных скрипов половиц — и он выбрался в широкий коридор, шедший перпендикулярно тому, узкому и длинному, по которому он только что прошагал. Уже по одному только оформлению было заметно, что по этому коридору время от времени прохаживаются весьма дорогие гости. На его стенах висели картины — судя по всему, творения каких-то современных мазил, поскольку, для репродукций, их сюжеты были слишком неузнаваемы. Освещался коридор несколькими бра, с хрустальными вычурными абажурами.

Из коридора вели несколько дверей. Управдом толкнулся в ближнюю. Она легко открылась. За ней обнаружилась столовая. Павел подошёл к окну, отдёрнул тяжёлую штору и с лёгким удовлетворением отметил, что его догадка подтвердилась: комната с широким круглым столом посередине выходила окнами на подъездную дорожку, а значит, была одной из ярко освещённых комнат фасада. Здесь тоже ощущался запашок гнили, наподобие кухонного, но совсем слабый. Вероятно, пахло из высокой расписной утятницы в центре стола. Стол был сервирован на одного человека, но тарелка и приборы казались чистыми, как будто ни один едок к ним не прикасался.

Павел покинул столовую и прошёл немного вперёд по широкому коридору, игнорируя закрытые двери. Коридор слегка искривился, повернул за угол — и неожиданно перетёк в обширный холл, в глубине которого имелась высокая двустворчатая дверь, а напротив неё — лестница на второй этаж. Управдом, озираясь и опасаясь разоблачения, подобрался к высокой двери, которую посчитал входной. Она была заперта на несколько замков, но, к счастью, ни один из них не отпирался изнутри ключом; зато все были снабжены округлыми ручками, расположенными на разной высоте. Трижды крутанув ручки и отодвинув здоровенный засов, который, несмотря на свою средневековую массивность, отъехал в сторону гладко и пружинисто, как дверь купейного вагона, Павел потянул дверь на себя — и почувствовал, как в прогнивший дом ворвался ветер. Дверь открылась. По ту сторону его ждали дождь и шепот сада. Это настолько приободрило его, что он, без прежней робости, оставив входную дверь открытой, вернулся в особняк и повернул от входа налево, где ещё не бывал. Управдом решительно толкнул створку ещё одной двери.

И в то же мгновение мир покачнулся, закружился чёртовым колесом и разбился, как драгоценное зеркало, на тысячи вопивших от страха осколков. Павла вновь обдало вонью, но, на сей раз, вонью подлинной, в сравнении с которой запах гнилых стейков воспринимался, как аромат розовой воды. Павла душил тяжёлый и страшный смрад трупного разложения, смешанный с чем-то ещё — с какими-то сладкими тошнотворными миазмами. А в глаза Павла, чёрными жуткими глазницами, глядел упырь, развалившийся в кресле с высокой спинкой. Распухший, разорвавший почерневшей плотью рукава и штанины хорошего костюма, сверкавший некогда благородной сединой, Павла встречал Ад собственной персоной. Жалкий взломщик вскинул руки, словно защищаясь от видения, начал бормотать, отчаянно заикаясь, «Господи, помилуй!» Ноги словно пустили корни в начищенный до блеска паркет. Павел не мог сдвинуться с места. А упырь пошевелился в кресле, протянул для приветствия руку. Управдом зажмурился. «Не вижу, не верю, не боюсь», — Вдруг звонко прокричал он детский заговор вместо христианской молитвы. — «Не вижу, не верю, не боюсь!»

Как ни странно, звук собственного голоса на пару мгновений вернул ощущение реальности. Павел чуть приоткрыл глаза, будучи почти уверен, что упырь от него в одном шаге. Но, на сей раз, увидел картину не настолько чудовищную, как полминуты назад. Конечно, в комнате, в которую он так решительно и безрассудно вломился, не изменилось ничего. Просто разум Павла, отправленный в нокдаун видением-вспышкой, самую малость оклемался и обрёл способность организовать Павлов побег.

Ни о чём другом горе-взломщик не помышлял. Хотя, вернув себе подвижность, на секунду распахнул глаза и вобрал в себя всё, что увидел — запомнил увиденное с поразительными подробностями. А потом дал стрекача. Он бежал вдохновенно, как в последний раз. Едва ли такие скорости были ему подвластны, даже когда в его распоряжении имелись целых две здоровых ноги.

* * *

Павел бежал по саду мимо садовых гномов, Микки Мауса, оленёнка и ветряка, в каждом опасаясь увидеть что-то живое. Именно жизнь пугала его сейчас куда больше смерти. Тайная, тёмная жизнь, о которой так редко говорят за обеденным столом, а уж если говорят — то только как о мистической чертовщине. Реальность, окружавшая Павла с молодых ногтей, никуда не исчезла — она повернулась другим боком, и это-то пугало больше всего. Сослаться бы на помутнение рассудка, на белую горячку, да хоть на сотрясение мозга — всё было бы полегче. Но приходилось признавать, что с ужасом легко встретиться не только на киноэкране. Он может, как старый знакомый, запросто, заглянуть к тебе на огонёк, выпить чайку или пожать тебе руку. Жизнь — значит, движение. Павел бежал по саду, до одури боясь увидеть движение. Попадись ему на глаза тот рыжий кот, который выскользнул из кухонного окна — управдом бы, пожалуй, обделался на месте. Однако и провидению, даже если оно — злобная клыкастая тварь — иногда нужно спать. Павел добежал до кованых ворот в полнейшем одиночестве. Зато, едва вырвавшись за пределы поместья, он столкнулся с Людвигом.

Латинист был бледен, в глазах его плескался испуг, но управдом не замечал ничего.

- Быстро в машину! Уезжаем отсюда сейчас же! — Прикрикнул он на юнца и сам захромал к катафалку.

- Постойте! Вас не было так долго! Вы должны кое-что увидеть, — выкрикнул Людвиг так громко и истерично, что Павел остановился.

- Позже! — Он нашёл в себе силы обернуться. — Здесь трупы. Дохляки. Я видел троих. Одному смотрел прямо в лицо, вот как тебе сейчас. Двое лежали на полу, а этот, первый — сидел в кресле, как князь недоделанный. И знаешь, он был весь чёрный. И распухший, как утопленник.

- Чёрный? — Людвиг неожиданно встрепенулся. — Вы сказали: чёрный?

- Да, — неуверенно повторил Павел. Он всё ещё страстно желал надавить на газ и умчаться как можно дальше от гнилого особняка, но удивился реакции Людвига. Тот словно бы услышал что-то, чрезвычайное важное, и требовал от Павла быть предельно точным в словах. — Все открытые части тела у него как будто в синяках. И нарывы — вздутия с гноем и кровью — на лбу, на шее, везде.

Латинист переменился в лице, двинулся на Павла, прошёл мимо и устремился к задней двери «Линкольна».

- Идите за мной, — обронил он на ходу. Павел, ничего не понимая, послушался и захромал следом.

- Вы сказали: у покойников в доме потемневшая кожа и нарывы. — Людвиг распахнул дверь и осветил «гробовой отсек» «Линкольна» сильным фонарём; откуда взялся фонарь, Павлу не пришло в голову спросить. — Посмотрите. Не на дочь — на жену. Похоже?

Едва Павел бросил взгляд на Еленку — тут же отшатнулся, как громом поражённый. Её лицо потемнело, руки распухли и покрылись кровоподтёками. А на шее и щеке вздулись два странных нагноения. Каждое было словно обведено по окружности ярко красным ободком воспалённой и влажной кожи. Еленка что-то бормотала, иногда вскрикивала, билась головой. Что касается Таньки — её состояние оставалось прежним. Если бы не это — Павел, наверно, свалился бы рядом с девчонками на одеяло и стал бы терпеливо ожидать вместе с ними конца. Может, он наконец-то сумел бы подхватить ту же заразу, что и они? Может, наконец-то всё бы закончилось — пусть так, если иначе не выходило? Управдом ощущал, что смертельно устал.

- Господи! — Выдохнул он. Ни на что другое его не хватило.

- Послушайте! — Людвиг, совсем как первоклассник, выпрашивающий мороженое, потянул Павла за рукав. — Да послушайте же! Что вы застыли, как столб? Нужно что-то делать!

- Что? — Павел — тихо и медленно — прикрыл заднюю дверь катафалка. — У тебя есть предложения?

- К дому, где вы сейчас были, можно подъехать на машине? — Слова в устах латиниста звучали тягуче, словно он обдумывал что-то и говорил — одновременно.

- Да, — кивнул управдом. — Но я туда больше — ни ногой.