Максим Капитановский - Все очень непросто

• Название: Все очень непросто
• Автор: Максим Капитановский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1994

Максим Владимирович Капитановский В качестве музыканта, поэта и звукорежиссёра работал в ансамблях: «Добры молодцы», «Лейся, песня!» (1975-83), «Машина времени» (1972-73).

С 1984 по 1994 год работал в «Машине времени» в качестве концертно-гастрольного звукорежиссера, тогда же написал ироничную книжку «Всё очень непросто» и покинул группу.

---

Что касается дембельской формы, то это — особый разговор.

Начнем с пилотки. Тут дело сложное. До сих пор ученые всего мира не могут придти к согласию. Мир разделился на две части, как у писателя Свифта по поводу очистки вареного яйца — на остроконечников и тупоконечников, только в нашем случае — на "затылочников" и "лбешников"."3атылочники" упорно считают, призывая в свидетели военно-морской флот, что наиболее залихватски пилотка сидит на затылке, почти на шее,

куда она прибивается специальным гвоздиком, а "лбешники" в свою очередь предлагают опускать пилотку на нос и, в крайнем случае, придерживать языком.

Есть еще немногочисленная и всеми презираемая экстремистская партия "височников", рекомендующая носить убор на ухе, но, как уже говорилось, их всерьез никто не принимает.

Все это относится и к фуражкам, только в фуражку вставляют специальную металлическую конструкцию, с помощью которой тулья в профиль образует почти прямой угол, вызывающий нездоровые ассоциации с немецким рейхом. Звездочка в обоих случаях сгибается под тем же прямым углом.

К такому идеалу стремились почти все защитники Родины, за исключением некоторых воинов-кавказцев, чьи состоятельные родители присылали им на "дембель" заказные фуражки диаметром до полутора метров; злые языки утверждают, что был случай, когда на такой убор сел пограничный вертолет.

Ниже головы у дембеля обычно находится китель, борта которого украшены белым электрическим проводом, бархатом и медными заклепками. Погоны должны были быть маленькими и армированы 3 мм сталью; из-под левого погона к третьей пуговице должен спускаться аксельбант, свитый из красивой веревки. Некоторые дураки, несведущие в аксессуарах, перепоясывались аксельбантом на манер портупеи, другие засовывали свободный конец в карман, а красавец Пионер, с которого гипс так и не сняли, уехал на "дембель", держа конец аксельбанта в правой пионерской руке.

Хорошо иметь молодцеватую грудь, осмотреть всю ширину которой можно только повернув голову на 180 градусов. Тогда на груди свободно умещается целая коллекция воинских значков. Тут и военный специалист 3-его, 2-го и 1-го класса, и бегун-разрядник, и парашютист-затяжник, и чемпион-стрелок из всех видов оружия, включая торпеды. Приятно освежает наличие значка "Гвардия" и малопонятного "Береги Родину", а при удаче можно рассмотреть притаившегося подмышкой "Донор СССР".

Хороший пример в этом смысле тогда подавал глава нашего государства, поэтому, чтобы заявиться в родной колхоз при "полном параде", значки начинали собирать и выменивать задолго до демобилизации.

Брюки ушивались до состояния колготок, так что стрелки отглаживать было бессмысленно, и они рисовались шариковой ручкой.

К сапогам пришивались вторые голенища, и по длине они были похожи на обувь Фанфана-Тюльпана или певицы Ларисы Долиной; после чего при помощи утюга геометрически сплющивались, становясь в четыре раза короче и мучительно напоминали куплетную гармошку "Концертино".

Прибавим сюда каблуки-рюмочки, кропотливо выточенные холодными дембельскими вечерами из тяжелой армейской резины, алюминиевую ложку с наборной "финской" рукояткой и затейливой военной вязью "Ищи мясо, сука!", а также ремень, свисающий до положения "Покорнейше благодарю", — вот приблизительный собирательный портрет дальневосточного дембеля.

Два раза в год, в начале лета и зимы, полк начинало лихорадить. Приходило пополнение, и уезжали домой отслужившие.

Замполит полка, майор Криворот доставал из сейфа свою верную, острую как бритва, саперную лопатку, ладно пристегивал ее к поясу и выходил на свободную охоту.

Ушлые дембеля старались, конечно, ему на глаза не попадаться, шарахались по каптеркам, но майор обладал незаурядным сыскным нюхом и сноровкой, так что каждый его рейд заканчивался успешно.

Происходило примерно так:

Увидев разодетого в пух и, конечно же, в прах красавца-дембеля, майор зычным командирским голосом командовал:

— Воин! Ко мне!

Несчастный издали уже начинал ныть:

— Ну, товарищ майор… два дня до дома осталось. Ну, товарищ майор…

— Я сказал — ко мне, капельдудкин фуев.

Убранство дембеля с аксельбантами и т. д. действительно могло напоминать километров с трех форму военных музыкантов на параде, так что замполит, слабо представлявший себе тонкую разницу между капельдинером, и капельмейстером, открыто щеголял своим остроумием.

— Три приседания, живо.

Место вообще-то сильно было похоже на Гревскую площадь, а сцена — на "Утро стрелецкой казни".

Приговоренный делал три приседания, после чего его колготки причудливо рвались по всем швам; а майор гробовым голосом приказывал:

— На колени, — и вынимал лопатку.

Когда я увидел все это в первый раз, мне показалось, что я сплю. Я отчетливо представил, как покатится буйная головушка осужденного, как осядет, повалится вбок обезглавленное тело.

Широко, как профессиональный палач, расставив ноги, замполит высоко поднял лопатку (как принято в таких случаях писать), ярко сверкнувшую на солнце, рубанул на выдохе и… покатились в сторону каблучки, и осело, повалилось вбок голоногое, укороченное на 8 см тело.

Каблуки, конечно, подбирались сочувствующими зрителями, а колготочность в брюках вечером восстанавливалось первым попавшимся салагой, и полностью реанимировался лихой дембельский облик.

Ничто и никто, даже товарищ майор Криворот, не может убить в человеке тягу к прекрасному.

Рэкс вообще-то крепко уважал себя за красноречие. Обычный вечер смеха — вечернее построение.

Стоим в полукаре (это как квадрат с тремя сторонами — четвертую-то дизентерия выкосила), Рэкс — в середине.

Ну, как водится первая шеренга — одни молодые, недавнего призыва воины, и хоть накурившиеся, но одеты по форме: в сапогах и воротнички застегнуты. Вторая — уже по полгодика прослужили: и стоят посвободнее и разхлыстаны поболе;

третья и четвертая — уже кое-кто без ремней и в кепках. Пятая и шестая — стоять, видимо, не могут, так, в трениках да в кедах, с транзисторами на травке Японию слушают. Рэкс неожиданно докладывает:

— Вы — не советские воины, вы — враги. Я таких в 42-ом своей рукой к стенке ставил.

— Вот дизентерия напало. А почему? Гигиены нету. Вам для чего в частях газеты выписывают, а?! По три-четыре газеты на взвод, а некоторые враги, которых я в 42-ом сами знаете, куда ставил, всё жопу пальцем вытереть норовят, а потом в рот тащат. — И ногой топнул два раза для убедительности.

— Я эти дела знаю. Мне этот палец в рот не клади! — И дальше в том же духе выступает.

Смешно, конечно, очень, но ничего, стоим, внимаем.

— Где дисциплина, я вас спрашиваю? Вот позавчера пошли два замудонца по самоволке в Козловку за водкой, я ее в 42-м… А как пошли?! Через танковый полигон, а там новые огнеметы испытывают. Вот убьют такого дурака, а он потом скажет: "Я не знал!.."

В это время к Рэксу со спины подходит здоровенная свинья, их много обжевавшихся конопли у нас шаталось, останавливается метрах в полутора, стоит, слушает зачарованно.

Свинья, надо сказать, отменная: пятак большой, глазки смышленые, хвостик витка три насчитывает.

Рыло-то разинула, с копытца на копытце переминается заинтересованно, по всему видать, очень ей по свинскому сердцу эта рэксова речь приходится.

Конечно, уже первые ряды волноваться начали, отдельные всхлипы раздаются, кое-где рыданья сдержанные.

Рэкс радуется: настоящее искусство всегда найдет дорогу к сердцу слушателя.

Тут к нашей свинье подходит здоровенный хряк — матерая ветчина, и, натурально, вступает с ней в половой свинский секс, воспетый в павильонах свиноводства.

Свинина покосилась недовольно: чего, мол, слушать мешаешь? — но ничего, похрюкивает. Ну, чистая свинья! В общем не очень сильно они этому делу предавались, лениво так, чтобы времени зря не терять.

Тут уже среди воинства закричал кто-то, тонко так, по-звериному; повалились некоторые, а кто до этого лежал, встали.

Рэкс, наконец, резко повернулся. Он и всегда-то лицом красен был, а тут вообще багровым сделался и дальше менял колер по принципу "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан".

Сказать ничего не может, только тычет толстым пальцем в ближайшего сержанта, а другой рукой в сторону новобрачных удаляющие жесты делает.

Молодчага-сержант сразу понял. Подошел, печатая шаг, и как пихнет Джульетту в грудь сапожищем. Они, оскорбленные в своих худших чувствах, опешили, тогда сержант, решивший не останавливаться на достигнутом, нанес влюбленным такой прицельный "марадоновский" удар, что парочка вылетела с противоположного конца плаца на пять метров впереди собственного визга.

Рэкс дух перевел, вытер пот, говорит:

— Молодец!!! А сержант:

— Служу Советскому Союзу!!