Николай Ильюхов - Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

• Название: Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
• Автор: Николай Ильюхов
• Издательство: Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1928

---

Не совсем последним источником пополнения наших финансовых ресурсов нужно считать так называемые «выкупы», к которым мы впрочем прибегали лишь в случаях крайней и неотложной нужды. Эта своеобразная, возможная пожалуй только в условиях партизанства форма экспроприации буржуазии состояла в том, что мы проникали в стан противника, арестовывали наиболее крупного капиталиста и затем под угрозой смерти предлагали пленнику внести определенных размеров контрибуцию. Этот путь был опасным, скользким; поэтому мы воздерживались от возведения его в систему, а когда прибегали к нему, то поручения возлагались на проверенных ответственных товарищей. Наиболее характерен в таком роде случай с бывшим водочным королем Дальнего Востока Пьянковым; о нем расскажем для того, чтобы не было ложного истолкования нашей системы «выкупов».

В мае 1919 г. т. Ильюхов с ротой партизан и подрывной командой, руководимой виртуозным подрывником т. Ярошенко, отправился из Цемухинской долины (куда к этому времени были стянуты все партотряды) на станцию Раздольное Уссурийской жел. дор.; он имел задание напасть на расположенный там колчаковский гарнизон, состоявший из 800 штыков пехоты, бронепоезда и батареи, выбить из винокуренного завода колчаковскую охрану, взорвать железнодорожный мост и захватить в плен хозяина завода И. С. Пьянкова. Полностью этот план реализовать не удалось, так как колчаковцы получили от шпионов сведения о нашем приближении и приняли меры предосторожности. Завод был взят без выстрела: колчаковцы побоялись вступать в бой и бежали в Раздольное. В то время как подрывная команда «хозяйничала» у полотна железной дороги, закладывала фугас под мост, резала телеграфные провода, сваливала столбы, развинчивала рельсы и т. д., — на заводе был арестован Пьянков, у которого конфисковали 19 прекраснейших лошадей, 8 пишущих машинок для «печатания» газеты «Вестник партизана» и т. п. Через час колчаковцы пустили против нас бронепоезд и повели наступление пехотой. Завязался бой, оказавшийся безрезультатным для обеих сторон: колчаковцы боялись подходить к занятому нами заводу и вели стрельбу на таком расстоянии, что никакого вреда причинить нам не могли; партизаны выставили вперед свою цепь и тем препятствовали дальнейшему продвижению противника. В это время на заводе был открыт митинг рабочих, где их информировали о политическом положении и о задачах, за осуществление которых партизаны борются.

Здесь не безынтересно отметить отношение к нам рабочих, продолжавших оставаться под гнетом контр-революционной власти. Они встретили партизан восторженно. Через несколько минут после того, как был взят завод, рабочие вышли из своих квартир; появились красные флаги, полились речи, крики «ура», братские приветствия. Работницы со всех сторон несли угощение: хлеб, молоко, блины и т. п. Молодые рабочие достали винтовки и тут же все выстроились в ряд. Сильное впечатление на рабочих произвел следующий факт. Когда работницы стали угощать партизан блинами (приготовленными поразительно быстро — спустя 10—15 минут после прихода отряда), партизаны, находившиеся еще в цепи или на посту, отказались принять угощение, указав, что на это нет разрешения командира и что они при выполнении боевой обязанности не могут принимать пищи. Рабочие и работницы после такого заявления удивленно переглянулись, а затем кто-то из толпы прокричал: «Да здравствует революционная дисциплина, да здравствуют братья партизаны!» Заводская площадь огласилась восторженным «ура». Восторг вызвал у рабочих и следующий случай. Ильюхов, после ареста Пьянкова, подошел к заводской кассе, вызвал кассира и для проверки кассы тут же составил из рабочих комиссию. Деньги, принадлежавшие Пьянкову, были взяты и зафиксированы в акте как конфискованные «на борьбу за советы». В нижнем шкафу лежали средства рабочего кооператива, которые были оставлены в неприкосновенности. Рабочие упорно настаивали на том, чтобы партизаны взяли и эти деньги, заявляя, что они их жертвуют тоже на борьбу за советы, но партизаны решительно отказались, ссылаясь на то, что нельзя разрушать кооператив, без которого рабочим трудно будет содержать свои семьи. Нужно иметь в виду, что все это происходило в то время, когда шел бой с робко наступавшими на нас колчаковцами. Громким крикам «ура», горячим пламенным речам, братским приветствиям аккомпанировала музыка пулеметов, ружей и пушек. От этого боевое настроение еще больше поднималось. Призывным речам придавалась особенная сила и мощь. Революционный порыв солидарности возбудил крепкую, непоколебимую уверенность в том, что действительно будут «здравствовать советы», это испытанное орудие борющегося пролетариата.

Хозяин завода Пьянков трепетал от страха. После он рассказывал, что был «умилен» картиной встречи партизан и рабочих и вместе с тем подавлен тем, что через 5—10 минут его ждет смерть, а семью его надругательства. Скоро Пьянкову пришлось приятно разочароваться в некоторых своих мрачных настроениях. Он был поражен «интеллигентностью» и «воспитанностью» партизан, когда они, прежде чем войти в комнату его жены, попросили разрешение на это, затем вежливо спросили у нее, нет ли в квартире оружия, и, получив отрицательный ответ, извиняясь оставили ее в покое, дав слово не причинять ее мужу особых неприятностей. Пробыв около двух часов на заводе, партизаны возвратились в свой район. Любопытно было наблюдать за эволюцией настроения нашего пленника. Партизан в глазах обывателя, «культурного человека», представлялся по меньшей мере мрачным хамом: белогвардейские газеты распространяли самые чудовищные небылицы о нашей «жестокости», художники и борзописцы рисовали образ партизана в виде отъявленного уголовного бандита и головореза; поэтому угнетенное настроение Пьянкова было вполне объяснимо. Однако он быстро освоился с новой обстановкой и, как уверял нас, даже «полюбил» партизан за их бескорыстное служение революционному делу. Чтобы окончательно «войти в нашу семью», он переменил свою фамилию на «товарища Винокурова»: ведь неудобно же было называться «товарищем Пьянковым», так как слово «товарищ» никак не могло сочетаться с Пьянковым-капиталистом, надувавшим трудящихся для своей наживы. В деревне Фроловке, резиденции Ревштаба, с «товарищем Винокуровым» произошел торг, в результате которого он должен был выплатить контрибуцию в 150 тыс. рублей.

Были еще более мелкие случаи «выкупов» (напр. с шахтовладельцем Артцем), но они в разных вариациях повторяли то, что мы сказали о «пьянковском деле». Во всяком случае, данная статья дохода не была основным источником пополнения наших финансовых ресурсов.

Из Владивостока мы денежной помощи совершенно не получали. Да и откуда партийной организации было взять денег, когда сама она перебивалась с копейки на копейку и члены ее жили буквально впроголодь? Мы не можем сейчас привести сколько-нибудь точных цифр своих расходов на покупку обмундирования; скажем лишь, что, несмотря на трудности, особой нужды мы не испытывали и изворачиваться удавалось сравнительно успешно.

Такими же «самобытными» путями, как в деле продовольствования партизан, было организовано и снабжение их патронами, оружием, боевыми припасами. Винтовки мы получали от самих крестьян, к которым они попали, как сказано выше, при разгрузке оружейных складов крепости по постановлению Владивостокского исполкома. Это мероприятие исполкома сыграло решающую роль в успехе нашего восстания, в значительной степени освободив нас от забот по добыче вооружения. Немудрено, что одним из первых мероприятий адмирала Колчака после свержения «Временного сибирского правительства» была попытка разоружить крестьян, сумевших получить себе винтовки во время советской власти.

Партизанские отряды были вооружены в общем однотипными винтовками 3-линейного калибра и, на всякий случай, имели по 50—80 патронов на каждого бойца. Признаться, в период подготовки к восстанию у каждого из нас вызывал тревогу столь скудный запас патронов. Опыт показал, что мы в этот момент не учитывали всех возможностей. В первые месяцы партизанских операций ценную услугу в этом отношении оказали нам сами крестьяне и сучанские шахтеры: по своей инициативе они организовали во Фроловке, Казанке и других селах кустарное производство патронов и вырабатывали их в таком количестве, что могли в значительной степени смягчить остроту патронного кризиса. Сущность производства заключалась в следующем: сучанские шахтеры в своих мастерских сделали необходимое количество металлических формочек («калып»[5], как их называли) для отливки из свинца пуль; в пустую гильзу, которую партизан после выстрела должен был обязательно сохранять и передавать в мастерские, насыпался порох, старый использованный капсюль сменялся новым, забивался небольшой пыж (можно впрочем и без него), вставлялась отлитая пуля в гильзу, и патрон готов. Легко понять теперь неосновательность жалоб белых на то, что партизаны употребляли нарезные патроны. Приготовленные подобным способом патроны в случаях попадания делали такие раны, что спасти раненого было почти невозможно. Чтобы облегчить положение тех белогвардейцев, которые могли попасть под пули партизан, мы, в ответ на обвинение нас со стороны белых в жестокости, неоднократно предлагали их офицерам выход, а именно: мы предлагали снабжать нас из складов владивостокской крепости, находившихся в их руках, фабричными патронами, тогда ранения наших врагов были бы менее ужасными. Белые отказывались от нашего предложения — тем хуже для них. Впрочем мы сами принимали меры к добыче пуль с твердой оболочкой, так как свинцовые пули оказывались пригодными только для берданок. Тут нам помогло наследство, которое оставил после себя еще со времен царского режима гарнизон, охранявший «дисциплинарный батальон» в селе Анучино.