Норман Льюис - От руки брата его

• Название: От руки брата его
• Автор: Норман Льюис
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

В романе «День лисицы» известный британский романист Норман Льюис знакомит читателя с обстановкой в Испании в годы франкизма, показывает, как во всех слоях испанского общества зреет протест против диктатуры.

Другой роман, «От руки брата его», — психологическая драма, развивающаяся на фоне социальной жизни Уэльса.

---

Принялись за работу.

— Только будем путаться друг у друга под ногами, — сказал Бейнон.

— Я начну пониже, — предложил Брон, — и пойду тебе навстречу. Какой глубины делать канаву?

— Чем глубже, тем лучше.

Брон вонзил лопату в землю, поставил на нее ногу, налег всей своей тяжестью, поднял фунтов пятнадцать хлюпающего торфа и откинул в сторону. Бейнон поглядел и криво, презрительно усмехнулся губастым ртом.

И покачал головой:

— Тут не силой надо, а сноровкой. С лопатой надо умеючи.

— А я на днях к тебе присматривался, — сказал Брон. — Кое-что усвоил.

Он снова вонзил лопату в землю и отбросил новую груду дерна и торфа. Он рад был случаю поразмяться.

Бейнон принялся копать выше по склону, а часом позже, когда мелкий дождичек смыл с его лица пот, он, тяжело дыша от усталости, отложил кирку и пошел поглядеть, как дела у Брона. Брон успел вырыть канаву почти вдвое длиннее, чем он, по обе ее стороны тянулась аккуратная насыпь. Бейнон недобро, по-кошачьи оскалился, обнажив синие, беззубые десны.

— Небось заранее приглядели местечко без камней, верно?

— Такая нынче жизнь, что зевать не приходится, — ответил Брон.

Немного погодя им пришлось вдвоем выворачивать большие валуны, и тут едва не случилось беды. Кирка Бейнона сорвалась с палки и просвистела над самым ухом Брона. Брон не мог сказать наверняка, небрежность это или кое-что похуже, но с этой минуты старался не поворачиваться к Бейнону спиной, внимательно к нему приглядывался и держался от него подальше.

Все та же почтальонша принесла Брону повестку — вызов в суд за вождение машины без водительских прав и за нанесение ущерба владельцам «ягуара» на сумму в 55 фунтов 10 шиллингов.

Накопились еще и другие немалые счета, по которым необходимо было заплатить не откладывая. Такие, например, как за распылитель для уничтожения сорняков — на 27 фунтов, и на 36 фунтов — за семена трав. Ни без распылителя, ни без семян никак не обойтись, и нужны они сейчас же. Начинается весна, и после долгой зимней экономии не миновать больших трат.

— Просто не знаю, что и делать, — сказал Брон.

Деньги, вырученные за семейное серебро, частью разошлись, частью предназначались на самые неотложные нужды. А снять что-нибудь со счета Ивена и думать было нечего, без его распоряжения банк не даст ни гроша.

— Надо продать несколько овец, — сказала Кэти. — Иначе не выкрутимся.

— Вряд ли это придется Ивену по вкусу.

— А нам выбирать не из чего, если не продадим овец, хозяйству пропадать. Ивен заказал пятьсот недельных цыплят, их вот-вот доставят. А чем платить будем? Да еще скоро очередной взнос за машины. В конце концов хочешь не хочешь, но Ивен взял тебя в совладельцы, так что, я думаю, ты можешь поступать по своему разумению.

Брон позвонил на рынок аукционистам.

— Дело хозяйское. Вы сейчас без труда возьмете свою цену. Даже с легкостью. В эту пору овец обычно не продают, но вам лучше знать. Нам, конечно, потребуется письменное распоряжение.

На следующее утро отобрали дюжину овец и на грузовике аукционистов отправили на рынок.

Второе свидание Брона с Уэнди было накоротке, под покровом множества предосторожностей. Они встретились, едва стемнело, в доме под горой, который стоял в одном ряду с домом констебля Джонса, где находился и полицейский участок. Место встречи было указано в записке, которую передал Брону его приятель Биллингз; провожаемый заливистым лаем собак, Брон вошел в пятый от угла двор и уселся на скатившийся некогда с Пен-Гофа валун; вскоре приоткрылась задняя дверь и зажегся свет.

Уэнди ждала его в крохотной каморке под крутым скатом крыши, где свалена была старая мебель, и в тесноте среди этого хлама они неловко ласкали друг друга. В жилищах, принадлежавших кросс-хэндской компании, люди не ведали уединения, и в нежный шепот Брона и Уэнди поминутно врывались отчетливо слышные разговоры семейства из комнаты под ними и тяжелые вздохи и сопение больной старухи за стеной. Предполагалось, что Уэнди пришла ее навестить.

Времени на объятия было совсем мало.

— У меня всего полчасика, — сказала Уэнди. — Кто знает, Оукс, того гляди, заявится проверять, вправду ли я здесь. На него опять ревность накатила.

Брон удивился. При первом свидании об Оуксе почти не говорили. Они вообще тогда почти не разговаривали.

— Да я тебе и десятой доли не могу рассказать, милый. У меня не жизнь, а каторга. Чистая каторга. Представляешь, ему не лень за мной шпионить по комнатам гостей. Он даже что-то пристроил к телефону, подслушивает мои разговоры. Учинил за мной настоящую слежку — по двадцать пять гиней в неделю выкладывает.

— Не говори сейчас о нем, — сказал Брон. — Не надо.

— Вот еду я, к примеру, за покупками, так спросит про все магазины, куда заходила да сколько времени где пробыла. «Хорошо, говорит, значит, у тебя еще целый час оставался. Чего в этот час делала?» Ну, я скажу — в парикмахерской волосы укладывала, — так спросит, у какого парикмахера, и еще позвонит ему и проверит.

— Что же ты терпишь?

— Да кто его знает. В жизни таких загадок хоть отбавляй. Сама попалась в сети — самой, видно, надо и вылезать. А как ругаемся, ужас. Бывает, такой фонарь мне под глазом посадит — целую неделю не могу на люди показаться.

— Нет, никогда мне не понять женщин.

— Так ведь… ну, как тебе объяснить… поначалу-то он совсем был ничего. А потом вот все хуже, хуже. Он еще и сейчас на свой лад бывает добрый, если только на него ревность не накатывает.

— Но нельзя же тебе так жить.

Она чуть отстранилась от него на постели и протянула руку к тумбочке за своими часами.

— Господи. У нас только десять минут осталось… Я когда в последний раз сказала, что ухожу от него, так он даже вены себе вскрыл на руке. Доктор и уговорил меня остаться, не то, мол, он опять что-нибудь над собой сделает. Вот я и осталась.

Каждая минута была на счету, и Брону вовсе не хотелось тратить их на разговоры об Оуксе, но он никак не мог отвлечь Уэнди. Сегодня она была не такая веселая, как в первый раз, а в иные мгновенья казалась совсем подавленной.

— В общем, теперь уж все вот-вот разрешится — в пятницу он получит развод и считает, что я за него выйду.

— Не надо об этом, — сказал Брон. — У нас осталось всего пять минут.

Он снова попытался ее обнять, но она отстранилась.

— Ах, милый, знал бы ты, чего я натерпелась. У меня была не жизнь, а каторга. По сравнению с другими Оукс — прямо джентльмен. Ну почему я такая несчастная? Скажи, почему?

— Потому что добрал, — ответил Брон. — Ты не умеешь себя защитить. Так всегда в жизни — кто помягче, тому и достается.

— Ты не попадал в исправилку? Или в школу для малолетних преступников?

— Да, вроде этого, — ответил Брон. Он уже отказался от попыток ее отвлечь.

— Если какая-нибудь богатая дамочка зайдет в лавку и стибрит пару чулок, которые ей и не нужны вовсе, ей это сходит с рук. А меня за такое дело восемнадцати лет безо всяких разговоров заперли в Холлоуэй. Чего я только не натерпелась, Брон. Не дай бог.

Больше всего ему нравилось в ней, что она не пыталась ничего скрыть. Любая другая непременно утаила бы по крайней мере половину. В глазах Брона это ее только возвышало. Любой бездомной девчонке, которую в восемнадцать лет засадили в холлоуэйский исправительный дом, на его взгляд, можно было после этого все на свете простить.

— С тобой мне хорошо, — сказала она. — Тебе можно говорить все как есть.

— Так почему бы тебе не остаться со мной?

— Я тебе скажу по правде, — ответила Уэнди, — женщина я слабая. Очень слабая. Мне одной никак нельзя. Верно, потому я и держусь Оукса, какой он ни есть. Так ли, эдак ли, я всегда попадала в беду, всю жизнь, и мне надо, чтобы обо мне кто-нибудь заботился. Не умею я стоять на своих ногах, вот оно что. Если бы ты мог увезти меня отсюда, не знаю… может, я с тобой бы и поехала.

Но Брон думал и об Оуксе тоже. И жалел его. Вот если бы Уэнди сама решила его оставить, тогда другое дело.

— Если ты надумаешь от него уйти, я тебе всегда буду рад, так и знай, — сказал Брон.

Едва Уэнди переступила порог «Привета», Оукс схватил ее за плечи. Только дай ему повод, и пойдет настоящее следствие. Захочет и платье оглядеть, и бельишко.

— Где была?

— Сам знаешь где.

— А с кем?

Она вырвалась от него. Если дойдет до драки, она за себя постоит. В ее руках, по-женски округлых и полных, куда больше силы, чем у него.

— Не твоя забота.

— Я тебя убью, — сказал Оукс.

Уэнди рассмеялась.

— Давай-давай, а то как бы не опоздал, красавчик. Ты знаешь, о чем я. Так что давай решайся, другого случая у тебя уж не будет.

14

Репортер бринаронского «Наблюдателя» застал Кэти одну. Этот честолюбивый молодой человек, успешно делавший карьеру, знал подход к людям, особенно к женщинам, и умел так ловко и незаметно передернуть их слова, чтоб сказанное пришлось по вкусу большинству читателей его газеты.