Анатоль Франс - Аметистовый перстень

• Название: Аметистовый перстень
• Автор: Анатоль Франс
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1950

«Современная история» (1897–1901), объединяющая четыре романа «Под городскими вязами», «Ивовый манекен», «Аметистовый перстень» и «Господин Бержере в Париже», это – историческая хроника с философским освещением событий. Как историк современности, Франс обнаруживает проницательность и беспристрастие учёного изыскателя наряду с тонкой иронией скептика, знающего цену человеческим чувствам и начинаниям.

Вымышленная фабула переплетается в этих романах с действительными общественными событиями, с изображением избирательной агитации, интриг провинциальной бюрократии, инцидентов процесса Дрейфуса, уличных манифестаций. Наряду с этим описываются научные изыскания и отвлечённые теории кабинетного учёного, неурядицы в его домашней жизни, измена жены, психология озадаченного и несколько близорукого в жизненных делах мыслителя.

В центре событий, чередующихся в романах этой серии, стоит одно и то же лицо – учёный историк Бержере, воплощающий философский идеал автора: снисходительно-скептическое отношение к действительности, ироническую невозмутимость в суждениях о поступках окружающих лиц.

---

Госпожа Пешен хочет быть бессмертной. Все мои пациенты хотят быть бессмертными. Вы, господин Мазюр, и вы сами, господин Бержере, хотите быть бессмертными. И скажу вам еще, что неустойчивость – это основная черта всех сочетаний, из которых возникает жизнь. Жизнь… хотите, чтобы я определил ее научно? Это – неизвестное, которое испаряется чорт его знает куда.

– Конфуций – сказал г-н Бержере, – был человек рассудительный. Когда ученик его, Килу, спросил однажды, как надо служить Духам и Гениям, учитель ответил: «Если человек еще не в состоянии служить человечеству, то как может он служить Духам и Гениям?…» – «Позвольте мне, – продолжал ученик, – спросить вас, что такое смерть». И Конфуций отвечал: «Как нам знать, что такое смерть, когда мы не знаем, что такое жизнь?»

Процессия, двигавшаяся по Национальной улице, проходила мимо гимназии. Доктор Форнероль вспомнил дни своего отрочества и сказал:

– Здесь я учился. Это было давно. Я много старше всех вас. Мне исполнится через неделю пятьдесят шесть лет.

– Так действительно госпожа Пешен хочет жить вечно? – спросил г-н Бержере.

– Она не сомневается в своем бессмертии, – ответил доктор Форнероль. – Если бы вы стали ее разубеждать, она рассердилась бы на вас и не поверила бы.

– И ее нисколько не удивляет, – продолжал г-н Бержере, – что ей суждено бесконечное существование, несмотря на то, что все в мире преходяще? Как может она питать такие безмерные надежды? Должно быть, она недостаточно вдумывалась в природу вещей и в свойства жизни.

– Не все ли равно, – возразил доктор. – Чему же тут удивляться, дорогой господин Бержере? У этой доброй особы есть вера. Это, пожалуй, даже единственное, что у нее есть. Она католичка, так как родилась в католической стране. Она верит в то, чему ее учили. Это же естественно.

– Доктор, вы говорите, как Заира,[40] – сказал г-н Бержере. – «Когда бы я жила у Гангских берегов…» Впрочем, вера в бессмертие души – обыденное явление в Европе, Америке и в части Азии. Она проникает и в Африку вместе с бумажными тканями.

– Тем лучше, – заметил доктор, – ибо она необходима для цивилизации. Без нее несчастливцы не примирились бы со своей судьбой.

– Однако китайские кули работают за мизерную плату, – возразил г-н Бержере. – Они терпеливы и безропотны, но нисколько не спиритуалисты.

– Потому что они желтокожие, – сказал доктор Форнероль. – Белые люди не так покорны своей доле. Они носят в себе некий идеал справедливости и возвышенные надежды. Генерал Картье де Шальмо прав, когда говорит, что армии необходима вера в загробную жизнь. Эта вера также очень полезна с точки зрения общественных нравов. Если бы люди не боялись ада, на свете было бы меньше честности.

– А вы, доктор, верите в то, что воскреснете? – спросил г-н Бержере.

– Ко мне это не относится, – ответил доктор. – Мне не надо верить в бога, чтобы быть честным человеком. В вопросах религии я, как ученый, не верю ни во что, а как гражданин, верю во все. Я государственный католик. Я считаю, что религиозные идеи служат нравственности и внедряют в простой народ гуманные чувства.

– Это очень распространенное воззрение, – сказал г-н Бержере. – И оно не внушает мне доверия именно из-за своей популярности. Общепризнанных взглядов никто не критикует. Если бы их обсуждать, большинство из них пришлось бы отвергнуть. Это напоминает рассказ о том театрале, который в течение двадцати лет проходил во Французскую комедию, рекомендуясь контролеру: «Покойный Скриб[41]». Такая мотивировка не выдержала бы критики, но никто ее не критиковал. Как можно считать, что религиозные идеи служат проводником нравственности, когда вся история христианских народов соткана из войн, резни и пыток? Вы, вероятно, не требуете, чтобы миряне были благочестивее монахов. А между тем монахи всех оттенков – белые и. черные, пегие и серые – запятнали себя самыми отвратительными преступлениями. Соратники инквизиции и иереи Лиги были благочестивы и в то же время жестоки. Я не говорю о папах, затопивших мир в крови, так как неизвестно, верили ли они в загробную жизнь. Вся суть в том, что люди – зловредные животные и остаются зловредными, даже твердо надеясь перейти из этого мира в другой, что уж совсем неразумно, если только вдуматься. Тем не менее не заключайте из этого, доктор, что я отказываю госпоже Пешен в праве считать себя бессмертной. Могу даже привести в ее пользу еще тот довод, что она не испытывает разочарования, покидая эту жизнь: длительная иллюзия обладает всеми атрибутами правды, и никогда не чувствуешь себя обманутым, если тебя не вывели из заблуждения.

Передние ряды процессии уже вступили на кладбище. Трое собеседников замедлили шаг.

– Если бы вы, господин Бержере, как я, каждое утро посещали десятка два больных, вы поняли бы, в чем сила священников. Да сами вы разве не ловите себя иногда пускай не на вере в бессмертие, так на желании стать бессмертным.

– В этой области, доктор, я разделяю взгляда госпожи Дюпон-Деланьо, – отвечал г-н Бержере. – Госпожа Дюпон-Деланьо была очень глубокой старухой, когда мой отец был еще очень молодым! Она весьма любила его и охотно с ним беседовала. Благодаря ей он как бы проникал в восемнадцатый век. Из его уст я почерпнул некоторые суждения этой дамы, и в том числе следующее. Когда она однажды заболела у себя в имении, священник посетил ее и заговорил с ней о будущей жизни. Она ответила, презрительно сжав губы, что не питает доверия к загробному миру. «Вы утверждаете, – добавила она, – что его создал тот, кто создал и наш мир. Так можете сами судить о качестве его работы». Я, доктор, питаю по меньшей мере такое же недоверие, как и госпожа Дюпон-Деланьо.

– Но неужели вы никогда не мечтали о бессмертии, завоеванном для нас наукой, о бессмертии среди небесных светил? – спросил доктор.

– Возвращаюсь к мысли, высказанной госпожой Дюпон-Деланьо, – ответил г-н Бержере. – Очень боюсь, что система Альтаира или Альдебарана[42] ничуть не лучше солнечной и я ничего не выгадаю от перемены местожительства. А в отношении того, чтобы возродиться на этом шарике, – увольте, доктор.

– Так вам в самом деле не хочется, как госпоже Пешен, быть бессмертным в том или ином виде? – спросил доктор Форнероль.

– По зрелом размышлении, – отвечал г-н Бержере, – я вполне удовлетворен тем, что я вечен, действительно вечен как вещество. Что же касается сознания, которым я наделен, то оно – случайность, доктор, минутное явление, подобное пузырю на воде.

– Согласен, – сказал доктор. – Но говорить так не следует.

– Почему? – спросил г-н Бержере.

– Потому что эти взгляды не приноровлены для широкого большинства, и раз уж вы не можете думать заодно с толпой, то будьте с нею заодно по крайней мере в своих высказываниях. Ведь общность верований и есть то, что создает силу народов.

– Верно лишь то, – отвечал г-н Бержере, – что люди, воодушевленные общей верой, прежде всего бросаются истреблять тех, кто думает иначе, особенно если разница во взглядах не так уж велика.

– Нам предстоит выслушать три речи, – заметил г-н Мазюр.

Но г-н Мазюр ошибся. Было произнесено пять речей, причем никто ничего не слыхал. Когда проходил генерал Картье де Шальмо, его сопровождали возгласы: «Да здравствует армия!» Г-на Летерье и г-на Бержере преследовало улюлюканье националистической молодежи.

IX

В сырой майский вечер дамы де Бресе вязали в большой гостиной фуфайки для детей бедняков. Престарелая г-жа де Куртре, стоя спиной к камину и подобрав платье, грела себе ноги. Г-н де Бресе, генерал Картье де Шальмо и г-н Лерон беседовали в ожидании виста.

Господин де Бресе развернул вчерашнюю газету, валявшуюся на столе.

– Серьезные военные действия между Испанией и Америкой еще не начались, – сказал он. – Чем, по-вашему, кончится война, генерал? Любопытно бы знать мнение такого выдающегося военного деятеля, как вы.

– О, да, генерал, – поддержал его г-н Лерон, – было бы чрезвычайно важно познакомиться с тем, как вы расцениваете соотношение сил, которым предстоит столкнуться на Антильских островах и в китайских водах.

Генерал Картье де Шальмо провел рукой по лбу, открыл рот и после довольно долгой паузы произнес авторитетным тоном:

– Объявив войну Испании, американцы совершили неосторожность, которая может им дорого обойтись. Не располагая ни сухопутной армией, ни военно-морскими силами, им будет трудно выдержать борьбу с хорошо обученной армией и опытными моряками. У них есть кочегары и механики, но кочегары и механики – это еще не военный флот.

– Вы верите, генерал, в успех испанцев? – спросил г-н Лерон.

– Вообще говоря, – ответил генерал, – успех кампании зависит от обстоятельств, которые невозможно предвидеть; но мы можем уже теперь констатировать, что американцы не подготовлены к войне. А война требует долгой подготовки.

– Так скажите же нам, генерал, – воскликнула г-жа де Куртре, – что эти бандиты американцы будут побеждены!