Уильям Тревор - Вечные любовники

• Название: Вечные любовники
• Автор: Уильям Тревор
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-7516-0454-7

Вошедшие в сборник рассказы живого классика англо-ирландской литературы Уильяма Тревора впервые публикуются на русском языке. Тревор пишет о любви — как правило, о любви несчастной, и каждая история, каждый герой несчастны на свой лад. Герои Тревора, «маленькие люди», плохо ориентируются в жизни, пасуют перед ней и погружены в свой собственный мир, в котором они только и могут быть счастливы.

---

Мужчин в жизни Анджелы было немного. В двенадцать лет она влюбилась в юношу из газетного киоска. Он был старше ее года на два, на три и понравился ей потому, что всегда охотно с ней разговаривал и приветливо улыбался. В четырнадцать она влюбилась без памяти в американского актера Дона Амичи, которого видела по телевизору в каком-то старом фильме. Несколько недель Анджела только о нем и думала и, лежа в постели, мечтала, как они будут жить в коттедже на вершине скалы в Калифорнии. Она представляла себе, как он берет ее за руку — точно так же, как актрису в фильме, — и они бегут по пляжу в море. Представляла, как ясным солнечным утром они вместе завтракают на балконе. Но потом она вдруг сообразила, что сейчас Дону Амичи, наверно, уже шестьдесят, а то и все семьдесят.

Когда Анджела переехала в Лондон, сослуживец из виноторговой фирмы одно время изредка приглашал ее по вечерам на чашку кофе — точно так же, как накануне Гордон Спелл пригласил ее с ним выпить. Но с Гордоном Спеллом его было не сравнить: тот был ничтожеством, мелким служащим, к тому же, как показалось Анджеле после третьей встречи, не вполне вменяемым. Однажды в понедельник он не вышел на работу — и больше не появлялся.

Был в жизни Анджелы — правда, совсем недолго — еще один мужчина: молодой человек по имени Тед Апуэлл, с которым она познакомилась на субботней вечеринке в доме подруги своей подруги. В самом конце, в половине четвертого утра, когда все, как водится, разбились на пары, она позволила Теду Апуэллу себя проводить — хотя было совершенно ясно, что «провожает» он ее не к ней домой, а к себе. Он раздел ее и вяло, без особого энтузиазма, на коврике перед газовым камином, лишил девственности, после чего отвез на машине в Патни, по пути много раз (как она потом сообразила, подозрительно много раз) повторяя, что «обязательно» позвонит в понедельник. Вот его Анджела долго не могла забыть — и не потому, что в него влюбилась, а потому, что и он, и она лежали на коврике перед камином совершенно голые, и произошло это с ней первый раз в жизни. Второго раза пока не последовало.

Мисс Айвигейл на работу не вышла. Анджела сидела одна перед дверью в ее кабинет и бездельничала: печатать было нечего. В четверть одиннадцатого в офис вошла буфетчица и налила в чашку Анджелы, которую часом раньше поставила ей на стол, жидкий кофе с молоком. «Пэм сегодня не будет?» — спросила она, и Анджела ответила, что мисс Айвигейл пока нет.

В половине одиннадцатого в офис вошел Гордон Спелл. «Розы красные, — напевал он, — дама синяя… дайте мне их скорей…» Он остановился на пороге и засмеялся, а потом закрыл дверь, подошел к столу, за которым сидела Анджела, и поцеловал ее. В эти мгновения ей казалось, что все ее многочисленные комплексы — в далеком прошлом. Когда Гордон Спелл ее целовал, она чувствовала себя красавицей, она не знала того, что было всем давно и хорошо известно. Гордон Спелл был «ходок».

Обедали они в «Кофейном зерне», ресторанчике не таком дорогом, как «Террацца». Гордон Спелл рассказывал ей про свое детство — как оказалось, очень несчастливое. Рассказал и про то, как девять лет назад пришел в К. С. & Е., и как всегда хотел стать поп-музыкантом.

— Знаешь, Анджела, — сказал он, когда графин с сицилийским вином был уже пуст, — а ведь я женат.

У нее похолодело в животе, будто там вдруг образовался кусок льда. Холод давил на живот, нижняя половина тела точно обледенела, зато верхняя стала нагреваться: жар ударил в лицо и шею. К своему ужасу, она почувствовала, как густо краснеет — и от этого дурнеет еще больше.

— Женат? — переспросила она.

И тут Анджела сообразила, что вчера вечером в такси он не говорил, что не женат, — она, во всяком случае, этого не помнит. Он смеялся и давал понять, что женатым его уж никак не назовешь, и поэтому сегодня утром она проснулась с убеждением, что Гордон Спелл холостяк; он говорил, что любит ее, и обнимал ее с такой страстью, с какой ее еще никто никогда не обнимал. Не вполне еще пробудившись, она даже подумала — и хорошо это помнит, — что, очень может быть, наступит день, когда они с Гордоном Спеллом поженятся. Она даже представила себе своих празднично одетых родителей; отец волнуется, ведет ее за руку… Поразительно все-таки, невероятно, что Гордон Спелл — притом сколько вокруг, в том числе и в К. С. & Е., хорошеньких девушек — остановил свой выбор именно на ней.

— Я не рискнул тебе сказать, — буркнул он. — Я пытался, Анджела. Весь вечер хотел тебе сказать, но не смог. Подумал, а вдруг ты уйдешь…

Они вышли из «Кофейного зерна» и, жмурясь на холодном ноябрьском солнце, двинулись по Гровнер-сквер. Ухоженные цветочные клумбы. Те же самые люди, что вчера вечером спешили домой из контор, утром торопились обратно в конторы, а днем выбегали в кафе и рестораны перекусить, теперь вновь устремились в свои офисы.

— Я люблю тебя, Анджела, — сказал он, и ей опять показалось, что происходит нечто невероятное, что ей снится сон. Но она знала — то был не сон.

Они шли, держась за руки, и ей вдруг вспомнилось, как накануне из «портшеза» звонил жене мистер Гемп, как он сердился и врал. Она представила себе жену Гордона Спелла: суровая женщина, следит за порядком, не дает ему курить в жилых комнатах, из-за нее он не стал поп-музыкантом. Она конечно же старше Гордона Спелла, волосы у нее совершенно седые, а лицо — как у амбарной крысы из детской книжки, которую когда-то читал Анджеле вслух отец.

— Она, можно сказать, инвалид, — рассказывал Гордон Спелл. — Все время болеет, нервы никуда не годятся. Развода она не перенесет, Анджела… Не хочу уподобляться Алеку Гемпу, морочить тебе голову…

— О Гордон!

Отвернувшись, он сказал, что повел себя с ней дурно. Когда у тебя дома жена и дети, нехорошо влюбляться в другую женщину. И он не хочет, чтобы она ждала его, как уже двадцать три года ждет Гемпа Пэм Айвигейл.

— Любовь моя, — сказал он.

Кусок льда в животе растаял, щеки и шея перестали гореть. Он обнял ее, одной рукой гладя по волосам, а другой — прижимая ее тело к своему. Он что-то прошептал, но она не расслышала — а впрочем, слова сейчас значения не имели. Прохожие во все глаза смотрели на них: странно было видеть людей, целующихся при свете дня, да еще на Гровнер-сквер.

— Любовь моя, — повторил он.

Из-за холода все дефекты ее кожи выступили наружу: под густой косметикой проступили прыщи и рубцы от угрей. И глаза от холода покраснели, воспалились. Сейчас она напоминала ему Гвинет Беркетт, девушку, которая работала в К. С. & Е. три года назад.

Они вернулись в офис. Он отпустил ее руку и теперь держал за локоть. В лифте он сказал, что встретятся они в половине шестого, и поцеловал ее — в кабине, кроме них, в это время никого не было. Губы у него были влажные, полуоткрытые. Так, как он, ее еще никто не целовал. Это был не просто поцелуй; казалось, он вкладывает в него всего себя.

— Ужасно тебя люблю, — сказал он.

Остаток рабочего дня она продолжала думать о том, что с ней происходит нечто совершенно невероятное. В этом была какая-то тайна, поразительная тайна, которая, чем больше она вдумывалась в происходящее, в факты, становилась все более поразительной. Да и факты были поразительными сами по себе: ничего подобного в ее жизни прежде никогда не бывало. Девушки, работавшие в К. С. & Е., ходили из офиса в офис по зеленым ковровым дорожкам в броских, модных платьях и блузках: безупречный маникюр, фарфоровая кожа. В своих замшевых сапожках или туфлях на платформе они выходили в обеденный перерыв в «Кофейное зерно», где становились в очередь в салат-бар, а в пять минут седьмого уже стояли у стойки в «Гербе». Лица у них были красивее, чем у нее, тела — более гибкие, руки и ноги — более ухоженные. И тем не менее его выбор пал не на них, а на нее.

Она лениво просматривала картотеку, пытаясь вникнуть в свои обязанности, без всякого интереса читала вторые и третьи экземпляры писем, сложенных в желтовато-коричневые папки. «Слепая», расплывшаяся машинопись была лишена для нее всякого смысла, да и сами письма казались ей сегодня такими же недолговечными, как и тонкая бумага, на которой они были напечатаны. Вместо всего этого она видела сон наяву, сказочный сон: его тонкие, плоские пальцы ласкают ее вновь.

«Я тоже ужасно люблю тебя», — произнесла она вслух.

В четыре часа пришла мисс Айвигейл и сказала, что весь день работала дома — писала письма, которые ей бы хотелось сейчас Анджеле продиктовать. Вид у нее был деловой, о вчерашнем вечере она не сказала ни слова. «Уважаемый сэр, — начала она диктовать, — в ответ на Ваше письмо от 29-го…»

Анджела сначала стенографировала, а затем печатала письма мисс Айвигейл на пишущей машинке. Свою жену он не любит, это ясно; он ведь дал ей понять, что не любит. В самом деле, разве можно было так страстно ее целовать, обнимать у всех на глазах на Гровнер-сквер — и при этом любить какую-то там жену?! Она представила себе, как они вместе входят в комнату: полумрак, два кресла и диван, обтянутые ситцем, на стене картины, которые они выбирали вместе, украшения на камине. «Нет, я не люблю ее, — сказал его голос. — Выходи за меня замуж, Анджела».