Наталья Дардыкина - Откровения знаменитостей

• Название: Откровения знаменитостей
• Автор: Наталья Дардыкина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-071704-0

В новую книгу вошли откровенные и увлекательные беседы с признанными деятелями отечественной и мировой культуры — писателем Михаилом Веллером, Виктором Ерофеевым, поэтами Евгением Евтушенко, Юзом Алешковским, композитором Родионом Щедриным и великой балериной Майей Плисецкой, художниками Михаилом Шемякиным, Сергеем Чепиком, гением джаза Алексеем Козловым, создателем первых советских рок-опер Алексеем Рыбниковым…

Перед читателями предстанут респектабельный Андрей Дементьев — и эпатажный метросексуал Алмат Малатов, тончайший Рустам Ибрагимбеков — и пассионарный Александр Проханов.

Все они независимые, гордые личности.

Талантливая молодежь имеет свой голос. О чем ее радости и печали? Что она думает о современности?..

Читателей этой книги ждут интереснейшие встречи с яркими творческими людьми.

---

— Наша Сибирь не зовет к своим тайнам?

— В Сибири я был только в Томске, больше не складывалось. Европейскую часть России знаю лучше: ездили в Петрозаводск, в Карелию, бывал в брянских лесах и в степях Приволжья.

— Вы производите впечатление очень тренированного и закаленного спортсмена.

— Я не тренированный и не могучий. Когда работаешь с перенапряжением, тогда необходима физическая встряска: только она может погасить стресс творческий. Просто отдыхать: читать, лежать, бездельничать — не для меня. Я бы от неподвижности, наверно, заболел.

* * *

— Ваш театр трудно выживал. Какое у него сейчас самочувствие?

— Театр работает очень интересно. Постоянно идут мюзиклы: «Приключения Буратино» и «Красная Шапочка». Они очень хорошо воспринимаются публикой, и даже летом в Театре киноактера идут постоянные спектакли. Мы проводили семейный музыкальный фестиваль «Буратино» в разных городах России. Сейчас театр выпускает рок-оперу «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». По-прежнему наша главная проблема — помещение. Наш театр сейчас государственный, он в системе Департамента культуры Москвы. Но нам приходится арендовать даже репетиционные базы, не говоря уж о концертных площадках.

— Надо бы для музыкального театра построить новое здание по современным требованиям и возможностям, поскольку новый театр требует нового пространства.

— Дай Бог, если исполнятся обещания, данные нам официальными лицами.

— Счастливого путешествия, Алексей Львович, и вам, и вашей музыке.

28 января 2009 г.

Опасный полет к Юпитеру

Леонид Зорин: «У меня все-таки было сердце молодого футболиста»

Театральные люди любят пьесы этого дерзкого драматурга. В них великолепные диалоги, каждая фраза сверкает гранями отточенного слова, герои осмеливаются показывать свою прельстительность, женщины покоряют духовным излучением. В последние годы Леонид Зорин раскрыл свой талант прозаика. Он не стремится стать фаворитом толпы, не входит в тусовки, где любят и ненавидят по общей установке: свой — чужой. Он сознательно выбрал затворничество: «…в отдельности есть своя магия». В 15 странах поставлены 12 его пьес, в том числе «Покровские ворота», «Римская комедия», «Царская охота». Однако Зорин избежал тщеславия, «не уронил себя радостью». И вот триумфальный успех — в 2009 году Зорин стал лауреатом престижной премии «Большая книга» за сборник мини-романов «Северный глобус».

Прививка не действует

— Леонид Генрихович, вы испытывали тревогу, касаясь темы Сталина? Ведь советский Юпитер даже из Аида достает нас.

— В моих «Зеленых тетрадях» есть давняя запись: «Никогда не смог бы написать художественного произведения о Сталине». Душит ненависть. Признаюсь, эта запись моя меня как-то задевала. Что это значит — не могу? Почему же?

— Сколько мастеров с легкостью клепали и раскрашивали сталинский сюжет!

— Написать прокламацию очень легко. Но от прокламации до художества лежит дистанция огромного размера. Я понимал: писать о нем нужно, поскольку перестала действовать прививка против этого человека. Что-то, видимо, скрыто в нас всех, и это «что-то» пробуждает потребность в жестокой руке палача… Видимо, она есть, существует. Писать об этом надо. Я понял, что мое авторское спасение в том, чтобы писать от его имени. Тогда не будет брани с моей стороны, открытой или завуалированной, я останусь в пределах художественного произведения.

— А он оттуда, из кромешного небытия, может вам навредить за то, что вы залезли в его душу?

— О себе-то думаю — я устою: достаточно трезвый человек. Боюсь его влияния на всех! Это страшнее. Боюсь за всю нашу несчастную страну. Здесь его влияние совершенно очевидно.

— Ваши близкие от Сталина пострадали?

— Нет. Но пострадали многие вокруг меня, и не обязательно было знать пострадавших лично, чтобы переживать за их судьбы. Мой отец был человеком совершенно исключительных нравственных качеств. Во время репрессивной вакханалии 30-х годов, когда сослуживцев отца объявляли «врагами народа», на собраниях, где против них «единодушно» голосовали, отец обычно сидел с руками, скрещенными на груди.

— В «Авансцене» вы приводите трогательное признание вашего отца: он был уверен, что уцелел потому, что маленький сын успел завоевать общие симпатии бакинцев.

— Да, он почему-то считал будто я его «оборонял» — охранял. Я был бакинской «достопримечательностью»: в 9 лет у меня вышла книжка стихов.

— Кто вам помог издать?

— Я писал стихи. Директор издательства предложил их напечатать… Народный комиссариат просвещения отправил меня с моей книжкой в Москву. Меня направили к Алексею Максимовичу Горькому. Приехал я к нему на дачу в Горках вместе с Бабелем.

— Фантастика!

— У Горького меня познакомили с Маршаком. Алексей Максимович хотел, чтобы Маршак «шефствовал» надо мной… У нас потом с ним были теплые отношения.

Конечно, смешно было считать, что мой детский поэтический успех мог как-то «оборонить» моего отца. В этом смысле отец был глубоко наивный человек. Но по характеру, по убеждениям, по принципам он был из единого куска стали. Жизнь его была невеселой. Очень образованный человек, он знал одну постоянную радость — беседовать со мной. Представляю, каким ударом для него стал мой отъезд из Баку. Остался обездоленным.

Пришла любовь, и я женился

— Как вы себя чувствовали в театральной среде?

— Многие годы я отдал драматургии, а стало быть, и театру. Там своя жизнь, достаточно пестрая, шумная… Я написал 49 пьес. А пишутся они совсем по-другому, нежели проза. Очень долго пьеса в вас прорастает. Вы начинаете осязать свои персонажи чувственно, предполагать, как они поступят в тот или другой момент… Но когда вы понимаете, что они уже ваши и вы с ними, то записать пьесу можно сравнительно быстро. Она пишется на одном дыхании, как теперь говорят, на драйве. Тогда получается. Пьесу «Добряки» я написал за шесть дней. Работал по 11 часов в сутки. Был молодой, и меня нельзя было оттащить от стола.

— Бунин, никогда не писавший пьес, гениально определил особенность драматического произведения: пьесы отточенностью форм, крылатостью языка родственны стихам. Вы интуитивно чувствовали это, переходя от стихов к пьесам? Ведь и стихи разваливаются, если плохо сделаны.

— Вы верно считаете: в пьесах много от стихов и особенно от музыки. Не будем говорить о нас, смертных, зато в высших образцах всегда ощущается звон металла.

— В ваших пьесах кипят страсти, сталкиваются и разбиваются судьбы. Если автор сам не любил, не страдал, то и пьеса никого не заденет, не растревожит.

— Я ничем от других молодых южан не отличался. Да еще играл в футбол в юношеской команде. А футбол — дело страстное!

— Вы к тому же еще и шахматист.

— Да, я имел в 13 лет первую шахматную категорию — примерно кандидат в мастера.

— Представляю, какой успех вы имели у девчонок.

— Все было брошено ради литературы. Я был сумасшедший графоман. Исписывал горы бумаги.

— Зрителей, видевших ваши «Покровские ворота», «Царскую охоту», «Медную бабушку», интересует собственный чувственный опыт автора.

— Такой же, как у всех.

— Не поверю. Зорин в литературе ищет свой неповторимый стиль. А вот в любви он, дескать, как все. А у всех — сегодня одна любовь, завтра — другая.

— Конечно, смешно делать моралиста из человека, который прошел школу бакинского стадиона… Но модное теперь раздевание на газетных полосах считаю дурным тоном.

Леонид Генрихович скромничает, а вот его лирические герои видят женщин насквозь. Прекрасным авантюристкам адресуют особые комплименты: «Ну и женщина! Идешь и качаешься. Каждым взглядом отправляет в нокаут. Словно током, с ног сшибающим током». Герои, вдохновленные знанием автора, с особым удовольствием принимают женский одухотворенный соблазн: «Ах, серебряные колокольчики светлых лирических героинь — надбытность, поэзия, беззащитность, черт бы вас взял со всей вашей лирикой! А эти контральтовые тембры женщин, рожденных для страсти и смерти, — мороз по коже, сладкая бездна! Но вдруг поймешь, что ни бездны, ни тайны нет и в помине, все на поверку — тонкая игра мизансцен». В отличие от своих персонажей Леонид Генрихович был счастлив в семейной жизни.

— Пришла любовь, и я женился. Генриетта Григорьевна была театроведом…

Леонид Генрихович подводит меня к большому портрету красивой обаятельной женщины.

— Генриетта Григорьевна была женщиной совершенно замечательной, человеком глубокого ума, исключительных личных качеств… Через год после первой встречи мы поженились. Она подарила мне сына — оправдание моей жизни. Андрей — известный ученый-филолог. Его мама прошла со мной мой очень нелегкий путь. Мы прожили с ней 32 года.