Екатерина Русак - Вор черной масти

• Название: Вор черной масти
• Автор: Екатерина Русак
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Не согласен я, что немцы все лютые были, среди них тоже иногда человеки встречались. Тут я не загибаю. Вот, Нюрка, соседка моя из эвакуированных, рассказывала, хотя она в оккупации лишь двое суток пробыла. Как раз аккурат дело было перед нашим наступлением под Москвой в сорок первом. В деревню ихнюю немцы пришли. По избам на постой набились. Не нравился Гансам наш мороз, в тепло потянуло. Нюрка, девчонка молодая, ее один немчура подозвал и за собой манит. Она, куда деваться, пошла. А тот Ганс ей свое нижнее исподнее тычет, постирай мол. Стоит она с этим сраненьким и ссаненьким бельишком в руках и плачет от такого унижения. Тут слышит, другой немец ее окликает. Повернулась она, видит, по всему видать, офицер с крестом железным. Подошел он ближе, показывает на белье, а сам что-то по своему, по-немецки лопочет. "Ком", иди, говорит, показывай, кто тебе свои подштанники дал? Нюрка пошла с ним и показала на того солдата. Тут этот офицер немецкий выхватил у Нюрки из рук грязные подштанники, бросил в харю этому солдату, да начал его по своему, значит, матюгами крыть! А Нюрке показывает, иди, мол, восвояси. Вот так, выходит среди немцев не только эсэсовцы были.

- Но и не все добряки! - не соглашается его сосед.

- Это оно так! - в раздумье отзывается первый. - Но и наши от немцев не отставали. Когда мы Берлин брали, со мной служил красноармеец Петро, родом с Белоруссии. Он немцев на дух не переносил. Ненавидел их люто. Бои в Берлине тогда за каждый дом шли. Выбили мы немцев с какого-то дома на ихним штрассе и ходим, значит, по квартирам. Проверяем, не остался ли какой фашист недобитый.

В одной из квартир мы с Петро обнаружили немецкого мальчика. Мальчонка сидел за столом и держа в кулачке хлеб кушал его. Тут Петро заревел и на штык мальчонку наколол. Через себя перебросил. Стою я в полном оцепенении видя злодейство такое. "Что ты сделал?" - спрашиваю его. - "Зачем?" А Петро белый весь как бумага, а в глазах слезы. "Немцы всю мою семью порешили. Загнали всех селян в сарай и живьем сожгли". Рассказывал он раньше, что видел свою родную сожженную деревню. Одни головешки и кости на пепелище остались. Ничего я ему тогда не ответил, понял его. И не мне его осуждать за это. Другой правды для человека потерявшего все на этой войне нет и быть не может...

03 января 1949 года. 11 часов 05 минут по местному времени.

Оперчасть Читинской тюрьмы.

***

Я снова на допросе. На этот раз следователь оказался другой. Уже пожилой капитан. Он не кричал на меня, не топал ногами, а его баритон звучал спокойно, даже ласково.

Мне он предложил сесть на табурет, стоявший посредине комнаты, в которой шел допрос.

- Михаил Аркадьевич, почему вы упорствуете? Могу вам сразу сказать, что вы совершили преступление против государственного строя и будете за это наказаны.

- Какое преступление совершил я, гражданин капитан? - спросил я.

- Очень тяжелое, гражданин Рабер. Государственная измена. И я хочу услышать от вас о нем более подробно.

Они хотят получить от меня чистосердечные признания. Ха! Игра в следователей: злого и доброго. Ну что же, попробуем воспользоваться этим, узнать подробности моего обвинения.

- Напомните, пожалуйста, гражданин капитан, в чем мне нужно каяться, а то у меня сильные головные боли.

- Вас не обижали в тюрьме, не били? - участливо спрашивает капитан, как будто ему ничего не известно. Волк в лисьей шкуре!

- Да нет, только сильно накричали на меня, - ответил я. - Но я криков боюсь. Люблю, когда со мной говорят спокойно, вежливо, рассудительно и голос не повышают.

Капитан согласно кивнул, что я говорю правильные вещи и взял в руку какую-то бумагу.

- Гражданин Рабер! Подойдите к столу, прочитайте это и подпишите.

Я поднялся с табурета и, взяв предложенный следователем текст, прочитал его внимательно. Это был стандартный тюремный формуляр, что я Рабер М.А. не имею никаких жалоб и претензий к администрации тюрьмы. Я молча положил эту писанину на стол капитана и неспеша вернулся на свое место на табурете.

- Гражданин Рабер, - напомнил мне следователь. - Вы забыли поставить подпись.

- Следствие по моему делу еще не закончено, - я выдержал паузу. - После того я подпишу эту бумаженцию, в стенах этой "Бастилии", со мной в любой момент сможет что-нибудь произойти нехорошее. Верно? Зачем мне это нужно, гражданин начальник?

Капитан попытался переубедить меня:

- Но вы же сами сказали, что не имеете никаких претензий.

- Пока не имею. - Я сделал ударение на первое слово.

Следователь кисло скривился, сообразив, что со мной его игра не приносит желанных результатов.

- Гражданин Рабер, поверьте, что у нас есть множество способов заставить вас признать свою вину. Не лучше ли нам договориться по-хорошему?

Да, способы у них были, и еще какие. Инквизиция отдыхает! Зэки шутили, что немцы из Гестапо приезжали на стажировку в Лубянскую тюрьму. Скажу, что мне вовсе не хотелось, что бы мои пальцы зажимали в дверном косяке или прижигали спичками мой половой орган. Я был из будущего и знал, что мои палачи все равно не отступятся. Меня будут истязать, пока я не сдамся и признаюсь во всем, что совершил.

А что я совершил? Я этого не знал. А от меня требовали, что бы я сам выдвинул против себя обвинения и сам осудил себя. Но нужно ли мне обвинение в шпионаже, что бы получить срок в 25 лет? Нет, уж увольте! И я схватился за спасительную мысль, что бы получить меньший срок заключения.

- Хорошо! Я согласен, - сдался я. - Я действительно обозвал сотрудника милиции белогвардейцем, империалистическим пособником Колчака и белоказаком. Так все и было. Сознаюсь.

- При каких обстоятельствах это произошло? - обрадовался капитан и сразу приступил к написанию протокола допроса. По его виду было сразу заметно, что именно это и послужило причиной моего задержания и ареста.

Я сокрушаясь, рассказал, что имел злой умысел нанести оскорбление сотруднику милиции, представителю Советской власти и создать пораженческие настроения среди пассажиров на вокзале.

- Пожалуйста, подробнее, - попросил следователь, и мне стало очевидно, что именно мои первые слова стали причиной моего ареста.

Капитан торопливо и старательно заносил в протокол мои признания. Закончив свою писанину, капитан-следователь подозвал меня и протянув исписанные листы с записями, произнес:

- Подтверждаете?

Я пробежал глазами протокол допроса. Мне сразу бросилось в глаза множество грамматических ошибок в тексте моих "признаний". Но в целом все было написано, верно. Я поставил свою подпись в протоколе.

- Вот и все, гражданин Рабер, - капитан вложил протокол допроса в папку, которую тут же спрятал в стол. - Теперь вы со спокойной совестью можете возвращаться в свою камеру и ожидать заслуженного суда...

Мне не хотелось видеть его торжествующую рожу и я, молча, удалился в сопровождении конвоира. Вы, читающие эти строки, не "сознались" бы на моем месте?

Сильно сомневаюсь! Встречались, конечно, герои, которые выдерживали зверские пытки ночных допросов, "стаканом" или введения в заднепроходное отверстие бутылки, которую туда забивали ударом сапога, но все они обезумили или давно перебирались на ПМЖ на тюремное кладбище. А мне совсем не улыбалось быть в их числе.

15 января 1949 года. 12 часов 18 минут по местному времени.

Читинская тюрьма.

***

- Именем Союза Советских Социалистических Республик!

Я стою на суде и заслушиваю свой приговор. Не в здании суда, а тут же в Читинской тюрьме. Голос судьи, монотонно бормочущий слова еле доходит до моего слуха. Видно, что судье неинтересно читать надоевший ему текст, и он хочет упростить процедуру объявления мне приговора. Только его должность обязывает его читать дальше, не отходя от обязательной юридической процедуры. Но я слушаю очень внимательно, когда он дойдет до того места, из которого мне станет известна моя дальнейшая судьба. Не хочу пропустить, какую статью применят ко мне, а главное какой мне подвесят срок.

- ... за совершение преступлений, предусмотренных статьей Уголовного Кодекса по статье 58 пункт 10, за публичное выступление, содержащее призыв к ослаблению Советской власти... Суд признал виновным... Раберу Михаилу Аркадьевичу назначить наказание в виде лишения свободы на срок десять лет с отбыванием срока наказания в ИТЛ строгого режима... с полной конфискацией всего имущества.

Мой адвокат мужественно молчит и утвердительно покачивает головой. Со стороны кажется, что это вовсе не адвокат, а истец, наконец-то дождавшийся долгожданного приговора для своего обидчика. У него такой, вид, что он ждет, не дождется, когда мне можно будет пожать руку и поздравить с получением срока...

- ... приговор суда вступает в силу с 15 января 1949 года и обжалованию не подлежит.

Приговор оглашен. Судьи кровавого террора садятся и снова поднимаются с мест, и гуськом отправляются в открытую дверь. Они выполнили свой долг перед страной. Им больше нет до меня дела. Они отправились кушать белый хлеб с маслом и вареньем, который им выделило государство за их раболепие и молчание. Они винтики государственной машины террора и гордятся этим. Но, скорее всего, не замечают. Не понимают, кто они такие. Не считают себя палачами. Но они подобно свиньям, упитаны, упакованы в дорогие шмутки[9] и горделиво несут свои откормленные телеса прочь...