Бретт Холлидей - Блондинка сообщает об убийстве. Бриллианты вечны. Белый какаду

• Название: Блондинка сообщает об убийстве. Бриллианты вечны. Белый какаду
• Автор: Бретт Холлидей
• Издательство: СКС
• Жанр: Крутой детектив
• Год: 1992
• ISBN: 5-86092-011-3

В сборник включены произведения трех англоязычных авторов: Бретта Холлидея ("Блондинка сообщает об убийстве"), Йена Флеминга ("Бриллианты вечны") и Миньон Эберхарт ("Белый Какаду"), популярных не только у себя на родине, но и во всем мире. При всей их несхожести, для них характерны остросюжетная занимательность и совершенно непредвиденные развязки.

Содержание:

Бретт Холлидей. Блондинка сообщает об убийстве

Йен Флеминг. Бриллианты вечны

Миньон Эберхарт. Белый какаду

---

До того, как Саратога стала закрытым городом, местный констебль занимался тем, что ловил и сажал тех, кто ловил попутные машины, и тех, кто сажал в них людей, получая за это законную зарплату, но живя на чаевые, получаемые от убийц и сводников. Бедность в Саратоге преследовалась законом. Пьяницы, нагрузившиеся в спиртных барах, где процветала игра в кости, будучи выброшенными за дверь, тут же становились в глазах закона преступниками.

Убийца же мог без забот проживать в Саратоге до тех пор, пока платил полицейским и имел дело в каком-либо из местных заведений. Это мог быть и публичный дом, и каморка, где играли в кости по маленькой.

Профессиональное любопытство заставляет меня просматривать старые отчеты о скачках. Тогдашние журналисты вспоминают «старое доброе время», как будто Саратога всегда была городом фривольной девственности. Как же!

Вполне возможно, что и сейчас в домиках на окраине шныряют разжалованные гангстеры. Хоть ставки и не велики, любой игрок должен быть готов к тому, что его стукнут по башке быстрее, чем банкомет подменит кости. Что и говорить, игорные дома в Саратоге всегда были чистым жульничеством, и там никогда не пользовались успехом правдоискатели.

На берегах озера ночами напролет светились окна «гостеприимных» домов. Верховодили игрой люди, примчавшиеся сюда заниматься этим только потому, что потерять здесь деньги они не могли — хоть застрелись! У рулеток и карточных столов сидели профессионалы — поденщики, путешествующие по порочному кругу: из Ньюпорта — в Майами зимой, из Майами — в Саратогу в августе. Профессиональные навыки большинство из них получило в Стейбенвилле, где школами служили самые дешевые в Америке игорные дома.

Вечно в пути, они не имели ни времени, ни таланта на вытряхивание у своих работодателей зажиленных денег. Они — клерки воровского мира — собирали вещички и уматывали, как только начинало попахивать жареным. Многие из них осели в Лас-Вегасе и Рино, где их бывшие боссы сами улаживали дела с получением лицензий, которые можно было гордо повесить на стенку в рамочке под стеклом.

Сии работодатели не похожи на известного в прошлом полковника Брэдли, прославившегося традиционно любезным обхождением. Однако находятся и такие, кто говорит, что в заведении полковника в Палм-бич с удачливыми игроками были вежливы только до тех пор, пока они не начинали выигрывать слишком уж много.

Это уж потом, по словам противника Брэдли, профессионалы поставили дело так, что их заведения просто не могли потерять деньги, как бы ни старались игроки. Сторонников же Брэдли приводят в восторг воспоминания о нем, как о чудаковатом филантропе, любившим дать богатеям немножко порезвиться, в чем штат Флорида им постоянно отказывал. Но в любом случае, по сравнению с заправилами Саратоги полковник Брэдли может сойти за святого и явно заслуживает романтического ореола.

Ипподром в Саратоге — это груда ветхих щепок, а климат — жаркий и влажный. Есть люди, типа Эла Вандербильта и Джека Уитнея, являющимися любителями спорта в устаревшем значении этого словосочетания. Их спорт — скачки, и они слишком хорошо в них разбираются. Есть и тренеры, вроде Билла Винфрея, подготовившего для скачек «Прирожденную танцовщицу». Есть даже жокеи, которые без раздумий дадут вам по морде в ответ на предложение притормозить, когда надо будет.

Всем им Саратога нравится, и они, видимо, очень довольны, что персонажам типа Лаки Лучано пришлось убраться из этого захолустья, процветавшего за счет обирания заблудших овечек. В эру, когда букмекеры еще пользовались записными книжками, их карманы были набиты деньгами. Например, одного из них, Кида Таттерса, облегчили на стоянке машин аж на 50 тысяч долларов наличными. Причем, бравые ребята, обобравшие его, еще пригрозили, что, не принеси он еще столько же, им придется его похитить.

Кид Таттерс знал, что Лаки Лучано имел долю практически во всех тамошних заведениях, и пошел к нему с просьбой уладить дело. Лаки сказал ему, что все очень просто: никто, мол, тебя и пальцем не тронет, если ты сделаешь так, как я скажу. У Таттерса было разрешение на заключение пари на скачках, он был чист перед законом, но защитить его закон был не в состоянии.

— Возьми меня в партнеры, — сказал тогда Лаки — (эти его слова пересказал мне один из присутствовавших при этом разговоре). — Тогда никто не осмелится требовать что-либо у моего партнера.

Кид Таттерс всегда считал себя честным бизнесменом, но деваться ему было некуда, и он согласился. Так Лаки и стал его партнером до самой своей кончины. Я поинтересовался у свидетеля разговора, вкладывал ли Лаки какие-нибудь деньги в это дело?

— Да ты что? — удивился тот. — Лаки никогда ничего никому не давал. Только брал. Но Таттерс тогда сделал правильный выбор: его больше не трогали.

Короче говоря, от этого городишки всегда дурно пахло. Но ведь дурно пахнет от всех злачных мест".

Бонд сложил вырезку и сунул ее в карман.

— Да... Вряд ли это может навеять мысли о Лили Лангтри, — сказал он, помолчав немного.

— Конечно, — согласился Лейтер. — К тому же Джимми Кэннон делает вид, что не знает о возвращении в городок крупных акул или их последователей. А ведь сегодня они опять всем заправляют, как и наши друзья Спэнги, выставляют своих лошадок против принадлежащих уитнеям, вандербильтам и вудвардсам. И частенько проворачивают делишки, подставляя фальшивки, как в случае с «Застенчивой улыбкой». С этой аферы они рассчитывают получить чистыми пятьдесят штук, а ведь это гораздо проще, чем выставить на пару сотен какого-нибудь задрипанного букмекера. Разумеется, времена и имена меняются, но ведь и грязь в источниках уже другая.

Справа по ходу появился рекламный щит:

Останавливайтесь в «Сагаморе»!

Кондиционеры. Роскошные постели. Телевизоры.

Всего семь километров до Саратога-спрингс!

Сагамор — это комфорт!

— Это значит, что в номерах зубные щетки завернуты в целлофан, а на унитазах лежит бумажка: продезинфицировано, — кисло заметил Лейтер.

— И не думай, что удастся украсть одну из этих роскошных кроватей: после того, как они начали пропадать из мотелей, их стали прибивать к полу.

11. «Застенчивая улыбка»

Первое, что поразило Бонда в Саратоге, было зеленое величие огромных вязов, придававших скромным улочкам, застроенным домами из бруса в колониальном стиле, добропорядочность европейских курортов. И везде были лошади. Они шествовали по улицам, и полицейский останавливал машины, чтобы дать им пройти. Лошади выходили из множества конюшен, лепившихся на обеих сторонах улиц, и направлялись рысцой к тренировочному кругу, находящемуся в центре города, рядом с ипподромом. Конюхи и жокеи, белые, черные и красные, попадались на каждом шагу. Воздух оглашался ржанием и всхрапыванием.

Это была смесь Ньюмаркета и Виши, и Бонд неожиданно для себя подумал, что хотя он и ничего не смыслит в лошадях и скачках, жизнь, бившая ключом вокруг него, ему явно нравится.

Лейтер высадил его у «Сагамора», на окраине Саратоги, в километре от ипподрома, и уехал по своим делам. Они договорились встречаться только поздно вечером или «случайно» в толпе зрителей, но решили оба сходить на тренировочный круг на рассвете следующего дня, если выясниться, что там будет «Застенчивая улыбка». Лейтер сказал, что об этом он наверняка узнает, проведя вечер в толкотне у конюшен в «Привязи», круглосуточно работающем ресторанчике с баром, где каждый август собирались люди, греющие руки на скачках.

Бонд написал в регистрационной книге: «Джеймс Бонд, отель „Астор“, Нью-Йорк». За конторкой стояла злобного вида портье, в очках, выражение лица которой явно говорило об ее уверенности в том, что Бонд, как и все другие жаждущие «легкой жизни», обязательно сопрет полотенце, а, может, и простыни. Бонд, тем не менее, заплатил тридцать долларов за три дня и наградой ему был ключ от номера 49.

С чемоданом в руке он по дорожке между увядших гладиолусов, растущих на потрескавшейся от неполивания лужайке, прошел в основное здание гостиницы и поднялся в свой номер. Это была опрятная комната с двумя кроватями, креслом, тумбочкой, эстампами Кюрье и Ива, комод и коричневая пластмассовая пепельница — стандартный набор мебели американских мотелей. Туалет и душ были безукоризненны, даже уютны, и, как предсказывал Лейтер, зубные щетки были обернуты в целлофан, а на унитазе лежала полоска бумаги с надписью «дезинфицировано».

Бонд принял душ, переоделся и отправился в находившуюся неподалеку забегаловку с кондиционером, где выпил два «бурбона» и съел «обед с курицей» за 2.80. И забегаловка, и обед были столь же очевидным порождением «американского образа жизни», как и мотель. Бонд вернулся к себе в номер, купив по дороге местную газету «Саратожер», где вычитал, что выступать на «Застенчивой улыбке» будет некий Т. Белл.