Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Роман «Закономерность» связан с вошедшими в том 1 и том 2 романами «Вечерний звон» и «Одиночество» не только тематически, но и общностью некоторых героев. Однако центр тяжести повествования переносится на рассказ о жизни и делах юношей и девушек из интеллигентских слоев губернского города Верхнереченска, об их нелегком пути в революцию.

---

В семье Хованей атмосфера злобы и непримиримости угнетающе действовала на Виктора. Он не любил бывать дома и уходил в школу, но и там чувствовал себя одиноким. Джонни до самозабвения увлекался драмкружком. Андрей стал почему-то с Виктором холоден и сдержан. Лена бывала в школе лишь во время уроков — она начала хозяйничать дома.

Точно неприкаянный, бродил Виктор по коридорам школы, тосковал, искал нового друга взамен Андрея и как-то незаметно для самого себя подружился с Колей Зориным.

Пятнадцатилетний Коля почитался среди ребят человеком исключительной душевной чистоты, порядочности и природной серьезности. Он перегнал своих сверстников в развитии, так как очень рано научился читать и поглощал неимоверное количество книг. Читая, он делал выписки, для чего завел особый дневник.

Отец его преподавал литературу и был любимым учителем у многих поколений верхнереченцев. Он не препятствовал раннему развитию сына и лишь стремился направить его по правильному пути. Самое страшное зло для подростков — бессистемное чтение — не коснулось Коли.

Отец учил его, что надо не только листать книги для времяпрепровождения, но вдумываться в их содержание, искать в них, как он выражался, «зерна жизненной правды».

— Хорошая книга, Коля, — сказал он ему однажды, — это зеркало жизни. Плохая книга — кривое зеркало. Ее незачем читать, как незачем держать в доме кривое зеркало.

Эта внушенная отцом жажда всего правдивого и жизненного определила характер мальчика. Он стал искать твердое и безусловно правильное, на что можно было бы опереться, с чем можно было бы войти в жизнь.

Ему казалось, что на свете есть две правды: религия, созданная человеческим сердцем, и наука, созданная разумом человека.

Казалось бы, думалось Коле, эти две правды должны гармонировать между собой так же, как в каждом разумном и мыслящем существе гармонируют ум и сердце. То, что эти правды испокон веков находятся в беспрерывной кровавой борьбе между собой, смущало Колю.

Ему казалось, что и у церкви и у материалистов равное количество доказательств своей правоты и что возможно даже полное примирение враждующих сил.

«Как знать, — думалось Коле, — на самом деле, были ли Чарльз Дарвин, например, и знаменитые астрономы врагами христианства? Может быть, и они пытались помирить учение Иисуса и науку, но не успели этого сделать?

В самом деле, как началась жизнь? Если творцом жизни был божественный промысел — всеблагий, всезнающий, всесильный, — почему же его творение так несовершенно? Почему он так неравно распределил на земле богатства природы? Если жизнь начали материальные силы природы — где начало этих сил? Где начало начал?»

Решив, что самому в этих вопросах ему не разобраться, он обратился к ученому верхнереченскому протопопу Тихону Савелову, известному в городе богослову и казуисту. Коля пришел к протопопу и сказал, что хочет продолжать прерванные революцией уроки закона божьего.

Тихон обрадовался такой замечательной находке, но постарался скрыть свою радость и заявил:

— Если бы, молодой человек, вы собрали группу детей… Да и то, знаете ли, опасно…

— Да нет, батюшка, мы будем молчать.

— Ну, хорошо. Приступим к изучению слова божия. Похвальная мысль.

— Коля уговорил Богородицу и Виктора. Относясь к религии безразлично, Виктор согласился ходить к протопопу: как-никак все-таки что-то новое…

Сначала протопоп беседовал с детьми у себя дома. Он жил недалеко от собора, в холодном, мрачном подвале. На окнах, на столе, под столом и всюду вокруг были навалены книги. Кровати не было, — протопоп спал на токарном станке, на нем же съедал свой скудный обед.

Ослепленный кипучей ненавистью к большевикам, протопоп проповедовал, что бог покарает их самым жесточайшим образом.

На уроках протопоп увлекался. Голос его гремел, сверху прибегали люди, напуганные его криками, любопытные подслушивали у дверей. В конце концом протопоп стал заниматься с детьми в соборе.

Верхнереченский кафедральный собор был выстроен в два приема. Двести лет тому назад возвели один этаж, незадолго до революции был построен второй.

В первом этаже было сумрачно, тесно. Святые глядели с икон сердито, мрачные краски, темное дерево и черный гранит давили. Здесь был храм грозного бога, чей суровый и жесткий лик художник нарисовал в глубине купола. Во втором этаже было светло и уютно. Иконы тут сверкали яркими красками, пол покрывали ковры, позолота украшала стены.

Тихон занимался с ребятами на втором этаже собора. Сначала им интересно было слушать протопопа. Он рассказывал любопытные, малоизвестные и для верующих истории, связанные с возникновением религии, описывал богослужения в катакомбах Рима, утварь, одежду священнослужителей, жизнь и деятельность первых епископов церкви. Интересны были рассказы протопопа о расколе и ересях, о франкмасонах…

Но потом Тихон забыл об этом.

Бледный, безволосый, чем-то напоминающий иезуита, он сыпал ужасные проклятия в адрес большевиков и евреев.

Все помыслы протопопа, все его речи были направлены не к тому, чтобы сделать из своих учеников добродетельных христиан, а к тому, чтобы вложить в них как можно больше ненависти к большевикам.

Коля несколько дней терпеливо слушал смесь контрреволюции и катехизиса, потом он оборвал Тихона.

— Батюшка, — твердо сказал он, и обычно задумчивые глаза его заблестели, — вы сами говорили, что политика — не наше дело; зачем вам копаться в ней? Пускай ею занимаются большевики. А то, что мне будет нужно, я узнаю у преподавателя политграмоты.

Вскоре после этого Виктор и Богородица перестали посещать уроки у протопопа. Дело в том, что Коля в своих спорах с протопопом начал забираться в такие дебри богословия и догматики, которые ни Виктору, ни Богородице не были интересны.

Коля разбудил в протопопе азарт миссионера. Тихону не терпелось подчинить себе этого высокого, молчаливого, ясноглазого юношу со лбом мыслителя. В поисках доказательств протопоп перелистал все писания «святых отцов», все первоисточники.

Выставляя материалистические доводы в противовес доводам попа, видя, что тот отвечает на них извращеннейшей, пустой казуистикой, Коля начал сомневаться в полезности своих дальнейших поисков. На самые важные и острые вопросы протопоп отвечал одно и то же:

— В это надо, юноша, сердцем верить!

Вера в бездоказательное Коле была чужда. Он расстался с протопопом и начал с тем же прилежанием, с которым занимался у протопопа, изучать естественные науки.

Он любил забираться в самую глушь, на далекие опушки, где не было слышно города, паровозных гудков, тарахтенья моторных лодок на Кне. В поисках какого-нибудь растения, необыкновенного для флоры этих мест, он целыми днями пропадал в лесу, в болотах или на лугах.

В тех местах, куда он часто заглядывал, лес был диким, нетронутым. Огромные сосны, покрытые многолетней ржавой корой, возносили к солнцу свои кружевные шапки. Каждое из этих деревьев старалось захватить больше света, больше воздуха. Оголенные стволы их тянулись вверх на десятки метров. По мере удаления от земли все нежней и нежней становилась окраска коры, и на самой верхушке она была светло-рыжей.

Коля любил лежать где-нибудь в траве и слушать говор леса. Этот говор шел откуда-то издалека, рождался неведомо где: может быть, в далекой дубовой роще, где старые дубы, очнувшись от дремы, вели рассказ о том, как на их веку рос, умирал и снова рождался лес.

А может быть, говор начинала осина, которая стояла на берегу озера.

И Коле казалось, что он понимает этот шепот, что он явственно слышит, как лопаются почки, как расправляются листья, как живет, плодится и умирает население леса.

10

Из лесу Коля возвращался с охапкой растений. Он высаживал их в саду, вел над ними какие-то наблюдения, что-то записывал, вычислял. Но цель ускользала от него. Убедившись в том, что науку и религию не помирить и одно исключает другое, Коля задался новой целью: он решил открыть тайну зарождения жизни. Он не переставал думать о капризной несправедливости природы. Мысль о том, что необходимо научить человека исправить ошибки природы, превратить в цветущий сад тундру, тайгу и дикие склоны угрюмых северных гор, приводила его в трепет. Однажды отец сказал ему:

— Ты, Коля, ищешь истину, а она рядом с тобой. Мне кажется, что она состоит в следующем: каждый должен содействовать увеличению общественного богатства. Разве это не может быть смыслом жизни? Найди такой сорт картошки, который мог бы родиться на севере, и ты будешь знаменитым человеком.

Слова эти дошли до сердца Коли. Он почувствовал, что истина действительно недалеко от него. Спустя несколько дней Коля заговорил с учителем политграмоты Василием Ивановичем. Он рассказал ему о том, что после окончания университета хочет заняться поисками диких растений и злаков, которые, сделавшись культурными, могли бы переносить и изнуряющую жару, и стужу севера.