Януш Гловацкий - Good night, Джези

• Название: Good night, Джези
• Автор: Януш Гловацкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0030-0

Известному польскому писателю Янушу Гловацкому заказан сценарий о польско-американском писателе Ежи (Джези) Косинском — в свое время прогремевшем авторе написанных по-английски книг. Личность трагическая и загадочная, обманщик и мистификатор, Косинский ребенком пережил Холокост. И вот спустя годы после самоубийства он не дается в руки своему биографу. В процессе работы Гловацкого над сценарием из разбросанных во времени и пространстве фрагментов создается книга, в которой соседствуют правда и вымысел, комизм и ирония, трагедия и гротеск, Польша, Москва и Нью-Йорк, придуманные и реальные персонажи, в числе которых сам автор. Книга яркая и неожиданная, печальная и смешная. Она читается залпом и, оставляя большую часть загадок неразгаданными, о многом заставляет задуматься.

---

— Ты тут живешь с женой, — говорит она.

— И что с того?

— Поздно уже, а она дома.

— Не имеет значения.

— Имеет.

— Идем, прошу тебя, я хочу, чтобы ты посмотрела, как я живу. В мастерской ты была, теперь увидишь квартиру. Должна увидеть. Не бойся, я тебя не изнасилую, там ведь жена.

Потом заспанный консьерж, лифт, два ключа (опять два!), портьера, за которой горит маленькая настольная лампа, какая-то мебель, которую Маша видит будто в тумане.

— Я вернулся, — говорит Джези. — Со мной Маша.

— Good evening, Маша, рада познакомиться, — доносится из-за портьеры.

— Добрый вечер, — по-русски отвечает Маша, поежившись: нет, это уже чересчур.

Она смотрит на мерцающую за окном красную неоновую рекламу, пытается прочитать текст, но ей это не удается. Зато к горлу снова подкатывает тошнота. На ватных ногах Маша входит в кабинет, останавливается перед зеркалом, у нее черные губы, подтеки туши под глазами, она похожа на двойника какого-то из давешних манекенов. А в зеркале отражается комната, диван, большой неплотно закрытый шкаф, африканские маски, фотографии в рамках, какая-то картина, ничего интересного, расписание занятий, листок с логотипом ПЕН-клуба, опять фотографии, Маша опирается о письменный стол, а там жуткий беспорядок, пишущая машинка со вставленным чистым листом бумаги, исписанные страницы, десятка два экземпляров знакомого «New York Times Magazine» и книга, сборник стихов, кажется, на польском. И «Евгений Онегин» — по-русски? Первое желание — рассмеяться. Но в следующую секунду ей уже не до смеха, мысли занимают только три вещи: как бы не стошнило, женщина за портьерой и выдержит ли сердце.

В зеркале Маша видит, что он снимает пиджак, расстегивает рубашку, подходит сзади, прижимается, кладет руки ей на грудь, сквозь платье она чувствует его напряженный член. Из-под стопки бумаг выглядывает что-то знакомое. И Маша читает, сперва тихо, потом громко: «Я точно знала, что никакой это не сон, хотя мать мне доказывала, что сон, потому что я не сумела бы открыть балконную дверь, не дотянулась бы до ручки, но к матери нельзя относиться всерьез, она алкоголичка». Маша вытаскивает свой дневник и не может понять, что же это такое, как и когда этот ворюга ее обокрал. Отрывает от себя по одному его длинные щупальца. А он объясняет, что не мог иначе, что читал и плакал, что это как исповедь священнику, что он хотел вернуть незаметно. И протягивает ей тетрадь, но Маша мотает головой и отмахивается обеими руками: нет, это уже осквернено. Бросается к двери, он еще что-то там вякает, но она кричит — не ему, оранжевому пятну света за портьерой:

— Good night!

И слышит ласковое, теплое:

— Спокойной ночи, Маша!

Клаус описывает свой визит к Джези в мастерскую — как потом выяснится, не совсем точно

Он открыл мне в черных очках, опираясь на белую палку. Перед тем как позвонить, я прошелся туда-сюда по улице. Полно магазинчиков с дешевым товаром, снаружи выставлены футболки, платья, кеды, шум, толчея, распродажи. Я позвонил, он открыл, мне сразу захотелось уйти, но это было бы уже полным идиотизмом.

А он явно обрадовался.

— Пришли все-таки, — сказал.

Ну и я вошел.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Нет, почему? Ах, это, — он показал палку. — Нет, это я тренируюсь на всякий случай. Готовлюсь к профессии слепца. Я много времени провожу в темноте, проявляю пленки, вот и попортил зрение. Не волнуйтесь. — И улыбнулся, как мне показалось, язвительно.

Пригласил меня в темную комнату. На нейлоновых лесках сушились фото. Вовсе не одиноких стариков, а двух белых женщин, голых. Ноги бесстыдно раздвинуты, лиц почти не видно. Я испугался, что одна из них — Маша, боялся взглянуть, но все же посмотрел, это была не Маша. Наверно, он догадался, что я чувствую, потому что скривил губы в улыбке, однако ничего не сказал.

— Как вы относитесь к сексу? — спросил погодя.

— Ничего оригинального сказать не могу, — ответил я. — Зато знаю, что вы на этот счет думаете. Я прочел все ваши книги.

— Очень приятно.

— Мне не понравились. Конечно, я в этом не разбираюсь.

— Ничего страшного, — махнул он рукой. — Многие рецензенты разделяют ваше мнение. Эти две, — показал на сохнущие снимки, — проститутки. Почти все они превосходно позируют. Очень естественные. Но вчера я предложил одной сняться, и, представляете, она оскорбилась. За кого вы меня принимаете, сказала. Она, видите ли, работать пришла. А я хотел заплатить ей столько же, сколько за секс. Женщины непредсказуемы, согласны? Нам кажется, что мы всё о них знаем, что мы сильнее их, что мы мачо. Топчем их, бросаем, а потом, стоит после схватки чуть-чуть расслабиться, такое придумают — точно матадор, вонзят тебе шпагу в самое сердце. Коррида. Что скажете? Нравится вам такая метафора?

— Я не люблю корриду.

— Что ж, ничего не поделаешь. — Он развел руками. — Может, выпьете кофе?

Мы вышли из темной комнаты, и он приготовил нам эспрессо. С закрытыми глазами. Жульничал, конечно, потому что безошибочно поставил крохотные чашечки куда надо и ни капли не пролил, а потом улыбнулся, будто гордясь собой.

— Ну так почему же вы соизволили меня навестить?

— Вы встречаетесь с Машей, — сказал я.

— С Машей?.. — он как будто задумался.

— С моей женой.

— Ах, с Машей, — обрадовался. — Знаете, моя жена от нее в восторге. Очень ее полюбила, вы, наверное, слышали, что у меня есть жена, так сказать, гражданская.

— Да, — сказал я. — Читал. — Я все больше жалел, что пришел, прикидывал, как бы смыться, чтобы совсем уж не сесть в калошу. Чувствовал, что он со мной играет и получает от этого удовольствие.

— Вы не поверите, — улыбнулся он. — Мы вместе почти двадцать лет и еще не занимались сексом, ни разу, можете в такое поверить?

— Нет, — покачал я головой.

— Вы правы, — рассмеялся он, — но кое-кто верит. Так или иначе, я не представляю жизни без нее, она все заботы берет на себя, и у нее потрясающее чувство слова. Посмотрите, вот ее фото. — Он показал на снимки красивой высокой женщины в большой шляпе. Рядом на стене висела его фотография в костюме для игры в поло и еще одна, с Уорреном Битти, которую я видел в «New York Times». — Знаете, чувство слова — великий дар… для этого нужно особое чутье…

— Маша здесь бывала? — перебил я его.

— …это подобие таланта, а то и просто талант. Бывала, конечно, почему вы спрашиваете? Такое чутье часто обнаруживаешь у самых неожиданных людей.

— Вы с ней спали?

Он удивился, возможно, искренне.

— А не проще ли было спросить у нее?

— Я боялся, что если хоть раз что-то прозвучит, обратно пути уже не будет, исправить ничего не удастся.

— Вы правы, — обрадовался он. — А теперь уже не боитесь? Вы, кажется, вспотели…

Он и это заметил; я смахнул со лба капельки пота.

— Возьмите, вот платок. Почему вы считаете, что я скажу вам правду?

Он протянул мне белый надушенный платок, который достал из маленького карманчика пиджака.

— И руки у вас влажные. А зачем вам знать? Уверенность — это скука, а скука — смерть. Что может быть лучше неуверенности? Вы ревнуете, это возбуждает, но едва появляется уверенность, возбуждению конец. На смену приходит чувство униженности, ненависть или скука. Я могу что-то написать, только когда меня одолевают сомнения. Знаете, что… нет, не буду говорить. Вы мне нравитесь, не стану портить вам настроение, может быть, еще кофе?

— Вы надо мной насмехаетесь.

— Нет, какое там, я подумал, может, вы хотите еще кофе. У меня превосходная машина. Купил во Флоренции. He хотите, ну как угодно… Ладно, если вы настаиваете, скажу. Нет, я не спал с Машей. И что? Скучища! Я предупреждал. Ну а как сейчас — выпьете чашечку?

— Вы говорите правду?

— А зачем мне вас обманывать?

И я попросил кофе, он приготовил его мастерски, без лишних движений, теперь уже с открытыми глазами. Я сказал, что вчера вернулся из Германии, и то, что увидел, было ужасно. В доме ни крошки еды, везде пустые водочные бутылки, окурки, окна закрыты и задернуты шторами. Пять дней назад, когда я уезжал, Маша выглядела как девочка, а сейчас — серое лицо, под глазами синяки, потрескавшиеся губы…

— Кажется, показ завершился успешно… Поздравляю, — перебил он меня. — При такой конкуренции…

— Перестаньте, — попросил я. — …лицо измученное, глаза потухли. А всегда в них горел такой огонек…

— Послушайте, да-да… я тоже заметил. — Он задумался и повторил: — Это я тоже заметил. — Покачал головой. — В лицах я разбираюсь. Я фотограф.

— Его уже нет.

— Огонька?

— Огонька. Она была перепуганная, пьяная, агрессивная, бормотала, что она подлая дрянь, что липла к вам как муха, обвиняла себя, меня и вас, а еще говорила, что вы ее обокрали. Позвольте узнать, что вы у нее украли?