Януш Гловацкий - Good night, Джези

• Название: Good night, Джези
• Автор: Януш Гловацкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0030-0

Известному польскому писателю Янушу Гловацкому заказан сценарий о польско-американском писателе Ежи (Джези) Косинском — в свое время прогремевшем авторе написанных по-английски книг. Личность трагическая и загадочная, обманщик и мистификатор, Косинский ребенком пережил Холокост. И вот спустя годы после самоубийства он не дается в руки своему биографу. В процессе работы Гловацкого над сценарием из разбросанных во времени и пространстве фрагментов создается книга, в которой соседствуют правда и вымысел, комизм и ирония, трагедия и гротеск, Польша, Москва и Нью-Йорк, придуманные и реальные персонажи, в числе которых сам автор. Книга яркая и неожиданная, печальная и смешная. Она читается залпом и, оставляя большую часть загадок неразгаданными, о многом заставляет задуматься.

---

Перед моим приходом он читал какую-то рукопись в самодельном переплете. Соломон Павлович ненавидел коммунизм и поклялся, что в руки не возьмет ни одного официального издания. Сейчас перечитывал в шестой раз «Идиота» Достоевского, который для него специально перепечатали на машинке. Спросил, интересуюсь ли я сновидениями.

— Нет, — ответил я. — Я ищу Машу.

— Забавно, она час назад была у меня, принесла яйца и рассказала новый сон.

Я чуть не задохнулся от радости. Спросил, не знает ли он, где ее найти.

— Знаю, конечно, — сказал он. — Но сперва послушайте.

Соломон Павлович пересказывает Машин сон

Спозаранку папа объявил что я должна умереть и меня похоронят и что яму для меня он вырыл собственными руками она уже ждет готовая во дворе я побежала за помощью к маме но мама чистила картошку и сказала что поделаешь доченька надо значит надо и чтоб я ложилась в могилу без нервов спокойно отец с братом помогут мне спуститься я замотала головой и отступила на шаг назад

— И что? — перебил я его. Мне не терпелось услышать что-нибудь более конкретное.

— Потом еще на шаг, и еще. И проснулась. Ну и что вы об этом думаете?

Я сказал, что ничего не думаю, и попросил адрес. Соломон Павлович внимательно на меня посмотрел, покачал головой и сказал, что адрес знает, но ее там нет, сегодня она ночует у Таньки, та уехала с родителями в Крым и оставила ей ключи. Опять посмотрел на меня и добавил, что Маша рассказала ему, где провела ночь, а поскольку она не воровка, то мои поиски наверняка исключительно сентиментального свойства, ибо, как написал Иван Бунин, «любовь заставляет даже ослов танцевать». Извинился на случай, если меня обидел, и дал Танькин адрес, добавив, что всей душой и сердцем верит в пророческую силу снов, так как сон — прекраснейшее из того, что Бог подарил человеку. В снах Бог обычно оправдывается, что намерения у него были самые лучшие, но так уж получилось.

Танька жила недалеко, в центре, в шикарном дореволюционном и отреставрированном доме. Перед дверью на втором этаже я остановился, потому что подумал о танцующих ослах и еще — с чего бы начать разговор, может, спросить, как она себя чувствует? А картину ее — только похвалить или все-таки упомянуть о недостатках, сказать, что я хочу заплатить и за сколько она продаст? Я стоял, раздумывал, а время шло, было уже поздно, какие-то люди, проходя мимо, замедлили шаг и посмотрели на меня подозрительно.

Тогда я позвонил. Она открыла — голая! В чем мать родила и босая. Я остолбенел, а ее раскосые глаза сделались квадратными, она вскрикнула, захлопнула дверь и тут же снова открыла. Мы стояли, тараща глаза, не говоря ни слова. Я пожалел, что не надел свой лучший пиджак и рубашку из чистого шелка, которая мне больше всего к лицу. Потому что Маша была до боли прекрасна, длинные ноги, высокая большая грудь и эта детская мордашка. Первая мысль: блядь. Ну и слава Богу, блядь, значит, и говорить не о чем. Вторая: этого не может быть. Я сглотнул и не своим голосом прохрипел, могу ли я войти. Маша сначала кивнула, мол, да, потом замотала головой: нет-нет, у нее сейчас мужчина.

— Кто? — спросил я в отчаянии; вопрос был идиотский, да и по какому праву? — и я поспешил извиниться.

Маша ответила, что ничего страшного, что это подлец Костя, о котором она мне рассказывала, явился минуту назад — в полном раздрае, потому что толстоногая критикесса написала о нем плохую рецензию. Я сказал, что понимаю, плохая рецензия это плохая рецензия, обидно и больно. Она кивнула, и я увидел, что она дрожит, потому что на площадке холодно, а она голая. Я машинально сказал, что ухожу, а картина прекрасная, и я хочу ее купить. Вынул бумажник, но она: нет, это подарок, к тому же там непорядок с пропорциями. Но глаза, сказал я, собачьи глаза просто чудо. Она улыбнулась и продолжала дрожать, так что я извинился, что уже поздно, а я ее тут держу, повернулся и побежал вниз по лестнице. Ну, один раз обернулся, всего один раз: она вышла голая за порог и смотрела мне вслед.

На улице я убеждал себя, что все русские женщины — психованные проститутки, и конечно (хотя так не думал), она кончит, как та баба во дворе, и мне повезло, что я вовремя сориентировался и опомнился, не то, как знать… жизнь себе мог бы испортить, но, к счастью, обошлось. А они небось сейчас с этим Костей, про которого написали плохую рецензию, в постели и надо мной смеются. Я все бегал, бегал, пока не оказался снова перед Танькиным домом, поднялся, теперь уже быстро, по лестнице, позвонил, а она сразу, как будто ждала… Открыла, уже не голая, а в длинном свитере, наверное, этой самой Таньки, потому что очень приличном, и я спросил, не выйдет ли она за меня замуж. Веришь? А она, все еще в дверях, попросила дать ей время подумать, тем более что откуда-то из глубины квартиры Костя кричал нетерпеливо: «Кто там пришел?» А она ответила, что это немецкий дизайнер одежды, который сделал ей предложение. После чего Костя умолк. Она попросила меня подождать, закрыла дверь, но только на минутку, снова открыла и сказала, что подумала и что согласна. Сейчас она выставит Костю, а со мной может через полчаса встретиться, хотя бы в вестибюле моей гостиницы.

Я поблагодарил и помчался в гостиницу, не очень-то понимая, что произошло, сомневаясь, не спятил ли я и придет ли она. Но она пришла. И как только пришла, я почувствовал, что счастлив. А еще подумал, как взбеленятся моя мамаша и брат Руперт, и расхохотался.

Ну а что касается нашей сексуальной жизни, тут я даю тебе полную свободу. Придумывай что хочешь. Могу только подсказать, что, входя в нее, я плакал, честное слово, а потом вокруг нее обвивался, чтобы не убежала, в Москве я все время боялся, что она убежит, и не оставлял ее одну. Даже когда она в ресторане шла в туалет, заходил вместе с ней, чтобы проверить, нельзя ли оттуда сигануть в окно. И она тоже плакала, а раньше ни одна женщина не плакала, даже проститутки, хотя я обещал заплатить сверх таксы, но они объясняли, что за доплату, конечно, на все готовы, но вот этого и просить не стоит, потому что это унизительно, плач у них зарезервирован для мужей и женихов, которых они любят. И все было бы чудесно, если бы однажды она не почернела и не перестала дышать.

Да, дорогой Януш, я был счастлив, хотя тогда уже подозревал, что добром это не кончится; если на тебя ни с того ни с сего такое сваливается с неба, особенно в московском аду, это не может хорошо закончиться. Поэтому, наверное, мне хотелось плакать, и я плакал. А первое серьезное предупреждение было получено, когда перед отъездом мы пошли на профилактическое медицинское обследование. Маша считала, что болит у нее и дышать мешает душа, но у врачей были хмурые лица, она смеялась, а они настаивали, что это сердце и что без кардинальной операции не обойтись. А она все смеялась и в гостинице нарисовала пастелью дерево, большое и счастливое, с распростертыми объятиями поджидающее птиц.

Пока это все, но я еще отзовусь, учти.

Искренне твой

Клаус

P.S. Я считаю, что в твоем сценарии все еще мало Маши. Возможно, я не прав, но мне хочется, чтобы ее было больше.

3 х Лодзь (флешбэк 4)

Лодзь, унылый рабочий город. Год 1954-й, то есть коммунизм в расцвете. Да, в Лодзи есть киношкола[32] и кафе «Хоноратка»[33]. Но в остальном — нужда да беда и усталость. В этом городе представший перед судом убийца в ответ на вопрос, почему он убил, пожал плечами, а на вопрос, есть ли у него какое-нибудь имущество, ответил: ясное дело, пара ушей, хер и загубленная жизнь, которая тянулась, тянулась и вот дотянулась. Это город ткачих, эльдорадо для мужчин. Женщины после работы подрабатывают в подворотнях, а после совокупления писают стоя, потому что это лучший способ не залететь. А примерным женам и матерям, коли уж говорить о сексуальной жизни, едва хватает сил, чтобы раздвинуть ноги, дальше они засыпают, прежде чем пьяный муж кончит.

Да, есть тут кабак, единственный в центре, открыт с одиннадцати, но, чтобы в него попасть, нужно в маленьком окошечке наперед оплатить закуску. Устроено все так, что в окошко суешь только левую руку с деньгами. А принимали деньги люди опытные, и, если клиент был поддатый, у него еще и часы снимали.

А на главной улице, Пётрковской, между трамваями, серыми «варшавами» и черными автомобилями важных чиновников мелькают красные «мерседесы», длинные крылатые и блестящие «кадиллаки» жуликов, воров и пройдох, крупных и мелких, которые везде и всегда умело зашибали, зашибают и будут зашибать деньгу. И не нужно большого ума, чтобы усвоить, что люди, грубо говоря, делятся на тех, кто бредет по лужам и их обдают грязью, и тех, кто их этой грязью обдает. И что есть возможность выбора: либо привыкнуть, либо полюбить, либо послать ко всем чертям, притом как можно скорее.

Итак, лодзинское раннее утро, из фабричных ворот выходит ночная смена. Женщины в телогрейках мало чем отличаются от мужчин. Щелчок фотоаппарата. Стоп-кадр: толпа на мгновенье замирает. Следующий кадр: молодая работница. Разглядеть можно немного: платок на голове и ватник, хлопчатобумажные чулки и тяжелые башмаки, для грязи в самый раз. И сразу затем третий кадр: эта же девушка, раздетая, лежит на кровати в убогой квартирке, которую снимает Ежи; красотой она не уступит самой красивой модели, о чем не знает, да и откуда ей знать; молоденький Ежи ее фотографирует. Он тоже обнажен, кожа да кости, еще худее, чем сейчас; волосы старательно приглажены. Откладывает фотоаппарат и входит в нее. А она повторяет: