Януш Гловацкий - Good night, Джези

• Название: Good night, Джези
• Автор: Януш Гловацкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0030-0

Известному польскому писателю Янушу Гловацкому заказан сценарий о польско-американском писателе Ежи (Джези) Косинском — в свое время прогремевшем авторе написанных по-английски книг. Личность трагическая и загадочная, обманщик и мистификатор, Косинский ребенком пережил Холокост. И вот спустя годы после самоубийства он не дается в руки своему биографу. В процессе работы Гловацкого над сценарием из разбросанных во времени и пространстве фрагментов создается книга, в которой соседствуют правда и вымысел, комизм и ирония, трагедия и гротеск, Польша, Москва и Нью-Йорк, придуманные и реальные персонажи, в числе которых сам автор. Книга яркая и неожиданная, печальная и смешная. Она читается залпом и, оставляя большую часть загадок неразгаданными, о многом заставляет задуматься.

---

А сверху и снизу на голову обрушивается смех, вероятно записанный на пленку, а через щели в стенах подглядывают развеселые лица.

Маша споткнулась, упала, поднялась, до двери впереди было добрых шагов пятнадцать, до входной двери — семь, она хотела вернуться, но за спиной у нее уже валялась на полу очень довольная парочка, дальше еще одна, и отступать было некуда. Маша закусила губу, почувствовала себя голой, обокраденной и осмеянной. Ползла, катилась, на четвереньках продвигалась вперед, пока не ударилась лбом в дверь, и это был конец выставки.

Маша слетела по скользким деревянным ступенькам во двор, и тут только ее бросило в дрожь, она несколько раз пнула ногой стену, разрыдалась и увидела Клауса Вернера. Высокий, гладко причесанный, в дорогом костюме и белоснежной рубашке — вне всяких сомнений, иностранец. Он протянул ей носовой платок и приветливо заговорил на безукоризненном русском языке. Сказал, что они знакомы, что однажды виделись у Соломона Павловича.

«Ты — моя лошадь, а я — твой ковбой»

До Брайтон-Бич с Верхнего Манхэттена на метро тащиться почти целый час. На машине быстрее: сперва едешь через тоннель Бэттери, то есть под Ист-Ривер, в Бруклин, потом по Оушн-паркуэй к реке Гудзон, которая, прежде чем впадет в океан, широко разливается и в этом месте всегда забита торчащими из воды, как многоэтажные дома, океанскими лайнерами. Еще несколько поворотов — и вот уже Маленькая Одесса, то есть Брайтон-Бич, где шум океана заглушает грохот метро на эстакаде.

Кафе «Каренина» стоит прямо на boardwalk[23], между «Татьяной» и гастрономом «Москва». Boardwalk — это деревянный помост шириной метров тридцать и длиной несколько километров, тянущийся по самому краю пляжа вдоль океана до конца Бруклина, то есть до Кони-Айленда. По дороге есть луна-парк, там заканчивается территория, завоеванная в тяжелых боях русской мафией. Остальное под контролем пуэрториканцев.

Летом лучше места, чем кафе «Каренина», не найти. За выставленными наружу столиками можно выпить «Столичной», сыграть в шахматы, поесть сибирских пельменей и посмотреть, как чайки с криком дерутся за выброшенных океаном на пляж крабов, а также послушать популярные русские шлягеры:

Татуировки
И в кармане «Playboy».
Ты — моя лошадь,
А я — твой ковбой.

Зимой уже не то, поскольку сидишь внутри.

Рышеку жилось неплохо, но счастливым он себя не чувствовал. В Польше он был известным театральным актером, сыграл пару шекспировских ролей и — превосходно — Тузенбаха в «Трех сестрах». А в кафе «Каренина» служил официантом и, в отместку за все обиды, каковые польский народ веками сносил от России, в особенности за то, что в 1939-м она воткнула ему нож в спину и спустя год уничтожила пленных офицеров в Катыни, трахал владелицу заведения Ольгу, хотя не то что не любил ее — толстуха Ольга ему даже не нравилась.

Мы попивали кофе вперемежку с «Абсолютом» и смотрели на дремлющий океан. Как всегда в первую половину дня, в зале было пустовато. Только в углу неподалеку от нас какая-то тетка с усталым, но жестким лицом — сразу видно: такую голыми руками не возьмешь — запивала сладким чаем селедку в масле. А у окна двое официантов с опухшими физиономиями расправлялись с яичницей с беконом.

— Вон тот, — Рышек указал на маленького кругленького с прилизанными остатками волос, — говорит, что в России был директором атомной электростанции, а второй утверждает, будто бы преподавал теоретическую механику в Московском университете. Хер их знает, может, врут, а может, так оно и есть. Здесь и сейчас это не имеет значения. У нас как в психушке — сам выбираешь, кем хочешь быть, и вся недолга. А ты, Янек, послушай меня: забудь про этот сценарий, Джези твой никого уже не интересует, ни вот столечко. Сочини мюзикл про польского Папу на Бродвее, я б сыграл его святейшество, мы похожи, любой тебе подтвердит, и акцент бы не помешал.

Я часто заглядывал в «Каренину» поболтать с Рышеком — Азия, что уж тут скрывать, мне ближе, чем Америка. Пару лет назад на Брайтоне все действовало как часы. Сбои начались с тех пор, как посадили Годзиллу. Годзилла — самый высокий еврей из когда-либо рождавшихся на свет, росту в нем ровно два метра четыре сантиметра. Он управлял Маленькой Одессой, его уважали и местные, и американская полиция, и даже ФБР, которое здешней мафией занималось с осторожностью, чтобы не обвинили в антисемитизме, к тому же русские были еще более жестокие, чем ямайцы, и мстили семьям.

Годзилла, после того как выиграл войну с пуэрториканцами, навел порядок на Брайтоне. Школьное образование было отлично поставлено, русскому языку учили старательно: Пушкин, Гоголь, Чехов, Есенин; устраивались поэтические вечера, чтения Тургенева и Солженицына. Ремонты и инвестиции делались своевременно, бордель содержался на высоком уровне. У Годзиллы, кстати, размах был широкий, он не ограничивался контролем над доливом воды в бензин, подделкой кредитных карточек, наркотиками и проституцией, но и прокручивал требующие немалого воображения операции типа продажи в Иран двадцати российских военных вертолетов, вооруженных ракетами. К таким операциям относилась и неудачная — но только из-за утечки информации — продажа российской подводной лодки колумбийским наркоторговцам. Тогда у ФБР уже не осталось выхода, и Годзиллу устранили.

В здешнем борделе было двадцать пять комнат с прекрасным видом — окна выходили на океан. Работали там в основном девушки из Украины и Белоруссии. Чаще всего приезжали целыми классами после окончания школы на пару месяцев, а потом, неплохо заработав, возвращались и их сменяли подружки. Каждое утро они песней встречали рассвет, а старушки-эмигрантки выносили из домов стульчики и, покачиваясь в такт, с удовольствием их слушали. После падения Годзиллы все пошло наперекосяк. С ремонтами запаздывали, американская полиция охамела, один класс не получил виз, и на работу стали брать случайных девушек из России, которые (понятное дело — русские) вечно были недовольны: то у них слишком много клиентов, то слишком мало.

И тогда же начались неприятности; в одной из комнат борделя окно даже затянули проволочной сеткой, потому что якобы девушка взбунтовалась и, короче, пыталась выпрыгнуть. Ну и наконец, недавно приехал один — молодой, голова обритая, — и распространилась информация, будто его прислали из Москвы на место Годзиллы. Он-то сам помалкивал, просто снял номер в дешевой гостинице «Невская» и, по слухам, тайком приглядывался. Потом стал захаживать в «Руслана и Людмилу», где собирались чрезвычайно сомнительные личности. Вначале к нему отнеслись с подозрением: очень уж молодой и не больно похож на еврея.

Лед тронулся, когда муж с женой, пенсионеры, отправились к нему с жалобой на соседей, которые слишком громко пускали радио, и вручили ему какой-то подарок, — и тут пошло-поехало. Он ничего не обещал, только брал, кивал и слушал, но страх крепчал, радио приглушили, двух крепко пьющих школьных учителей выгнали, а потом, в один прекрасный день, этот малый исчез, и вместе с ним та самая бунтарка из борделя. Тут-то и оказалось, что он вообще не тот, кого ждали.

— А с ними что сталось?

— Хер их знает. Может, вернулись в Россию, может, здесь где-нибудь, — поморщился Рышек. — Нью-Йорк все равно что океан — растворились. Погляди на Гудзон — огромная река, и что? Впадает в океан, и следа не остается, кругом сплошная Атлантика. А ты знаешь, что во время прилива Гудзон начинает течь вспять? — Рышек на минуту задумался, а потом продолжил: — При Годзилле Джези частенько сюда захаживал. Его уважали: знаменитый еврей, хорошо говорит по-русски. Даже пригласили членом жюри на выборах Мисс Маленькой Одессы в категории от четырех до семи лет. Пришел, оглядел этих перепуганных, разодетых как секс-куколки девчушек на шпильках и обратился с речью к родителям. «Не мучайте, — говорит, — малышек. Дайте им еще два-три года. Меня тоже в детстве мучили, и это мне искорежило жизнь. Да, я много чего добился — успеха, славы, денег, — но я не могу без наркотиков, хожу в секс-клубы, якшаюсь с проститутками, ни детей, ни семьи у меня нет. Хотите, чтобы ваши дети стали такими же?» На что все родители хором завопили: «Да!»

Так он мне, во всяком случае, рассказывал, — засмеялся Рышек. — Он был с большим приветом. Как-то мы с ним пили водку с тоником на broadwalk, и вдруг он съежился и шепнул:

«— Видел его?

— Кого?

— Который на меня вылупился.

— Где?

— Он уже спрятался, в светлом плаще… Тот самый тип, из Сандомежа.

— А что было в Сандомеже?»

Ну и Джези рассказал, что, когда он был маленький, этот тип приходил одалживать деньги у его родителей. Шантажист, короче. Отец с ним разговаривал, потому что выдавал себя за поляка, внешность у него была подходящая.