Вячеслав Рыбаков - Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения

• Название: Гравилет «Цесаревич». Фантастические произведения
• Автор: Вячеслав Рыбаков
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-16993-8

В этот том вошли популярные произведения автора, которые можно объединить под общим названием "На будущий год в Москве". Их тема - наше ближайшее будущее и те невероятные катаклизмы, которые оно сулит и российскому государству в целом, и обычному человеку, живущему с нами на одной лестничной площадке.

Содержание:

Дерни за веревочку (роман)

Не успеть (повесть)

Гравилет «Цесаревич» (роман)

Трудно стать Богом (повесть)

Хроники смутного времени (повесть)

На будущий год в Москве (роман)

---

– Мы не получили от вас четких директив относительно цвета замены, товарищ маршал, – немедленно проговорил Пахарев. – Поэтому отложили решение вопроса до вашего приезда, надеясь посоветоваться непосредственно.

Маршал слегка набычился. Оглянулся на сопровождающих.

– Хорошо, Степан Филимоныч, – пошел он на мирровую. – Мы с тобой еще поговорим.

Пахарев вежливо склонил длинную голову и сказал с приятной улыбкой:

– От души надеюсь, что график игры позволит нам выкроить час-другой для решения этой важной проблемы.

Стало очень тихо. Маршал оттопырил нижнюю губу, смерил Пахарева взглядом. Качнулся с каблука на носок.

– Понял, на что намекаешь, – сказал он с заметной угрозой в голосе. – Но в армии пустяков нет, Степан Филимоныч. Вот не думал, что мне тебя этому учить. Все важно! Радары двигать вправо-влево и дурак сумеет. А вот чтоб каждая мелочь работала на создание благоприятного психологического климата в коллективе – тут постараться надо, помозговать как следует! И не пренебрегать мелочами!

Офицеры шумно перевели дух.

Совесть, опять подумал Пахарев. Какая к черту совесть. Просто я злой, страшно злой, и даже не понять, на что. На все. Предел. Терпеть больше не могу. Работать могу, а терпеть не могу. Давайте работать. Ради бога, товарищ маршал, давайте работать. А то ведь я такой злой. Спасибо тебе, злость. Спасибо, парень, который никогда не позвонит Вике, спасибо, неизвестный солдат. Спасибо, Женечка.

– Может быть, начнем помаленьку? – предложил он.

– Начнем, начнем, – угрюмо согласился маршал.

Женечка спросила:

– Кофе подать сейчас?

– Я скажу, когда! – рявкнул маршал. Он шагнул к двери, ведшей из приемной в кабинет, – к той самой, из которой выглядывал вчера с коробкой конфет Пахарев. И вдруг резко остановился. Все опять замерло. Белков подскочил к окну, схватил стоявший у стены длинный деревянный шест, которым Женечка открывала и задергивала занавески на огромных окнах, и, переваливаясь, подкатился к столу.

– Это что?! – уже не сдерживаясь, визгливо заорал он, потрясая шестом. – Я спрашиваю, это что? Или я не говорил, чтоб заменить деревяху на алюминий? Срамно такое в генеральской приемной! Срамно! Или я, тудыть вашу, не говорил?!

И он, кавалерийски размахнувшись, хряснул шестом по столу. Женечка отшатнулась, чуть вскрикнув. С ужасающим костяным треском шест переломился, словно взорвался: кусок его, вертясь, прыгнул в сторону, задев Женечкино плечо, и на взлете угодил в пах начальнику строевого отдела. Полковник Хворобин коротко дернулся и, не нарушая стойки «смирно», которую принял при первом же выкрике Белкова, шумно втянул носом воздух.

– Впредь напоминать не буду! – тяжко дыша и мотаясь взглядом с обломка в руке на обломок на полу, прохрипел маршал. Перевел дух. – Айда, товарищи офицеры. Дело не ждет.

Он повернулся.

– Минуточку, – сказал Пахарев резко и весело.

Все уставились на него. «Степан, не дури!!» – раздался сзади отчаянный шепот начполита.

– Да? – глядя исподлобья, фальцетом рявкнул маршал.

Только бы не инфаркт, вдруг подумал Пахарев. Только бы не инфаркт!

– Если Москва, – сам изумляясь складности своей совершенно не подготовленной речи, отчеканил Пахарев, – не уполномочила вас, товарищ маршал, довести до нашего сведения, что хамство впредь должно являться украшением советского офицера, и все происходящее – плод вашей личной инициативы, предлагаю вам немедленно извиниться перед Евгенией Андреевной. Вести себя таким образом в присутствии женщины, которая значительно ниже вас по положению и не может ответить вам пощечиной – подло, товарищ маршал.

«Филимоныч!» – свистяще выкрикнул сзади начполит.

Зажужжала муха и смолкла.

Белков стремительно багровел.

– Что? – просипел он.

– Немедленно, – сказал Пахарев. – В присутствии всех, при ком вы… хулиганили.

Белков враскорячку пригнулся и растопырил пальцы, будто готовясь броситься на Пахарева; открыл рот, закрыл, снова открыл. Шея его надулась, воротничок туго врезался в толстую, как у черепахи, кожу.

Женечкины глаза с громадными от ужаса и сострадания черными зрачками летели на Пахарева, как смерть. Но нет – как жизнь. Все наконец-то стало просто. Пахарев снова, будто лейтенант, воевал с фашизмом.

Прорывался из окружения.

В этот момент Дима еще лишь начал просыпаться. Он спал хоть и крепко, но очень беспокойно. Снилась Она. Снилась Вика. Снилась Ева. Потом снова Она. Потом какая-то незнакомая, фантастическая девушка, почему-то в очках, хотя в жизни Дима очкастых девушек недолюбливал. Потом даже Вика с Евой одновременно. И просыпаться не хотелось.

Просыпался долго, мучительно, и никак не мог взять в толк, почему лежать так жестко, и что давит в бок. Ему подумалось было, что он еще в поезде, скрючен над тамбуром – уснул в душной полости, и бригадир про него забыл. Но где тогда мерзкий напарник? Его выпустили, а Диму оставили? А как же Вика в этот карцер попала? Или Вика была до карцера? Господи, как стыдно – ведь я же Ее люблю, только Ее, почему же тогда Вика?.. Постепенно приходя в себя, Дима совершенствовал гипотезу за гипотезой, и наконец угрызения совести разбудили его окончательно. Он открыл глаза.

Он лежал на полу своей комнаты, рядом валялся опрокинутый мольберт, раскинув в стороны драный холст.

Дима с трудом сел. Поднес к лицу правую руку – тыльная сторона ладони была покрыта засохшей кровью.

Ну да, все правильно. Он писал вчера. Дима разгладил один из увядших обрывков холста – там была лишь синева с чуть намеченной яркой звездой.

Афродита…

Вчерашний вечер прошел бездарно и тревожно. Дима приехал – тетя Саша была на работе. Кинул портфель в угол, заглотил ужин в ближайшей забегаловке.

У Нее не отвечали. Дима ждал, наверное, минуты три, дыша в трубку и тиская ее потными пальцами, не мог поверить. Потом злобно вздернул ее на рычаг, как предателя, на которого пули жалко, помаячил по улицам – руки в карманах, над головой заря на полнеба, сбоку Обводный. Опять влез в кабину, позвонил, закусив губу. Гудки гудели.

Он вернулся, простирнул барахлишко, заштопал лопнувший на пятке носок, принял душ, а тем временем и тетя Саша появилась. Минут десять они покалякали, попили чаю, потом он спустился и снова позвонил – не отвечали.

Когда он вернулся, тетя Саша созерцала телевизор. «Погляди, кто», – сказала она. «Кто?» – спросил Дима. «Писатель.» «Бывает», – ответил Дима. Писатель стукнул кулаком по столу: «Я и впредь не собираюсь подсчитывать, сколько у меня положительных героев!..» «И не надо», – сказал Дима. «Чего киснешь?» – спросила проницательная тетя Саша. «Писателю завидую, – ответил Дима. – Человек с талантом.» «Бывает», – в тон ему заметила тетя Саша. Дима засмеялся и хотел уйти, но она его остановила. «Ты вот что… со стенки убрал бы этих бешеных. С гуслями ладно еще, пусть висит… он бренчит, она ластится – дело житейское. Но этих – ей-богу, неудобно, Дима. У меня ж пожилые люди бывают. Я понимаю, конечно: искусство, красота человека, обобщения широкие всякие – слава богу, четвертый год у меня живешь. Но они-то еще не привыкши… По совести-то сам скажи: ну чем они тут занимаются?» «Любовью», – ответил Дима вызывающе. Тетя Саша скептически качнула головой. «Не так это зовется», – сказала она. «Ну, конечно! – разозлился Дима. – Любовь – это когда она ему щи варит да трусы стирает, а он у телека дремлет, но получку всю в дом, в дом, в дом!» «Не без этого, – с достоинством согласилась тетя Саша. – Нынешнюю оторву в кровать затащить легче, чем заставить трусы мужу выстирать. Я, между прочим, – с ноткой гордости и припомнила она, – покойнику своему через день белье стирала. А свекровушка еще от своего старика подкидывала кальсоны да портянки… и ничего. Если, Дим, девка с тобой ляжет – это еще не любовь. А вот если щи сварит, да вкусные, от души…» «Лучше сдохнуть!» – решительно сказал Дима. «Ладно, – столь же решительно сказала тетя Саша. – Но пока не сдох и шевелиться в состоянии – порнографию эту сними.» «Тетя Саша, это же „Амур и Психея“! „Вечная весна“! – Это же Роден!» «Знаю, что не Васька из пивбара, но сними.» «Это же Она подарила! Сама, понимаешь, на эскизной практике срисовала и подарила, за просто так!» «Дарят всегда за просто так. Если не за просто так, то это не подарок уже, а взятка. А, кроме того, если уж всерьез разговор пошел, то знаешь, доложу я тебе, когда девка влюбленному парню вместо себя этакие картинки дарит – хамство это и измывательство. Ну, с гуслями – ладно, пусть… как их… „Поэт и муза“. Но оглашенных в уголок куда перевесь или за шкаф… Невтерпеж стало – вынь да погляди, а потом обратно спрячь.» «Лады, теть Саш», – ответил Дима. Не было сил заводить их своеобычные, довольно веселые и вполне добродушные ссоры, вот сейчас не было, когда у Нее никто не отвечал. Хамство это и издевательство. Он ушел в свою комнату, осторожно коснулся твердой бумаги тыльной стороной ладони. «Я пыль-то стирала», – мирно сообщила, стоя в дверях, тетя Саша. Неверно она поняла его движение. По-бытовому. «Спасибо», – невнятно ответил Дима, бережно поглаживая плечо и запрокинутую шею маленькой женщины. «Измывательство, верь слову», – сказала тетя Саша. «Я так не думаю», – мягко ответил Дима. Ведь была же под пальцами не холодная бумага, а теплая кожа и толчки возбужденной крови… пусть невзначай, как бы случайно, но была… Он не заметил, как вышла тетя Саша.