Святослав Логинов - Многорукий бог Далайна. Свет в окошке

• Название: Многорукий бог Далайна. Свет в окошке
• Автор: Святослав Логинов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06117-7

В эту книгу вошли два романа замечательного мастера отечественной фантастики Святослава Логинова. Они крайне не похожи друг на друга, но их объединяют редкое качество текста и оригинальность сюжетных ходов.

 "Многорукий бог Далайна" принес своему автору три престижные литературные награды - "Интерпресскон", "Фанкон" и "Беляевскую премию", а "Свет в окошке" стал лауреатом премий "Российская фантастика", "Странник" и "Роскон".

Содержание:

Свет в окошке

Многорукий бог далайна

---

— Руби!.. — вопил сосед Ильи Ильича. Положение немедленно переменилось. Теперь Свамбо добивал грека, а тот уходил от града ударов, каждый из которых оставлял вспухающий рубец. И, наконец, Апеллес окончательно сломался. После очередного хука он согнулся, закрыв кулаками лицо и уже не стремясь уйти от ударов. Свамбо, глухо рыча, с размеренностью машины лупил кастетом в голову, намереваясь добить почему-то ещё не упавшего олимпийца.

— Работай! — ликовал сосед.

Апеллес пошёл кругом на подкашивающихся ногах. По всему было видно, что сейчас он рухнет без малейшего толчка, но Свамбо обрушил ещё один мощный удар в темя согнувшегося атлета. В этот удар он вложил всю свою страшную силу, это был коронный, завершающий аккорд, после которого возможны только аплодисменты восхищённых зрителей. И, конечно же, ради такого удара Свамбо раскрылся, тем более что противник был уже считай что мёртв. И в это мгновение кулак грека снизу ударил в незащищённое горло. Илье Ильичу почудилось, что даже сквозь единодушный вопль толпы он слышит хруст, с которым бронированный кулак дробит хрупкую гортань.

Сосед захлебнулся собственным визгом.

Секунду Свамбо ещё стоял, и за это время Апеллес пружинисто распрямился и не дал сопернику упасть самому, чудовищным ударом в челюсть швырнув негра на пол. Затем, пошатываясь, отошел в дальний угол и принялся равнодушно ждать, когда его объявят победителем.

— Вот тебе и один к пяти! — озадаченно пробормотал Илья. — Кто-то сегодня наверняка переедет в Отработку.

— Подстроен результат, что ли? — хмуро спросил отец.

— Нет. Ты же видишь, как он его свалил. Этот удар не запрещён, но просто не принято так бить. Весь сбор от этого матча лечение вряд ли оправдает. Видать, действительно у них дело на принцип пошло.

— Поганые у них принципы, — сказал Илья Ильич. — Зачем ты меня сюда привёл?

— А для того, чтобы ты посмотрел, как здешние старожилы удар держать умеют. А ведь эти по сравнению с ассирийцами, что на стенах стоят, — щенки. А тебе вздумалось такого со стены сшибить. Хочешь, пройдём в раздевалку? Там куча спарринг-партнёров мается. С любым можно договориться, что ты ему за полста лямишек в морду дашь. И не просто кулаком, а со свинчаткой. Если с ног собьёшь, он тебе деньги в двойном размере вернёт. Вот только никто ещё на этом деле не обогатился. Тут и исходные данные, и тренировка, и искусственно завышенный болевой порог. Понял теперь, против кого выступать приходится?

— Понять-то понял. Но я вот думаю, а ежели под ремни, когда руку бинтовать начну, пяток мнемонов положить и этаким кастетом твоего спарринг-партнёра перепаять... как думаешь, на ногах он устоит? Ежели вломить ему на всю сумму...

— Ты с ума сошёл! — сказал Илюшка.

— Я всего лишь исхожу из специфики местности. Если здесь нет ничего, кроме мнемонов, то и бить следует мнемонами.

— Икнуть не успеешь, как в Отработку улетишь.

— Или окажешься на стене.

— Да нет, если даже и собьёшь стражника, на тебя в ту же секунду вся их мощь обрушится. Понимаешь, в ту же секунду. Запаздывание у них две десятых, это уже много раз проверялось. Тут даже с ракетным ускорителем до гребня долететь не успеешь.

— А если бить будет один, а прыгать — другой?

— Даже если другой успеет вспрыгнуть, его скинут прежде, чем он успеет помочь своему товарищу. Уж с ним-то никто не станет церемониться, и запаздывания тут не будет.

Илья Ильич, не поднимаясь с места, глянул в сторону ринга, откуда служители выносили тело Свамбо. Никаких признаков жизни заметить в нём не удавалось, так что пришлось верить на слово, что негра вылечат и через год Апеллес снова встретится в чемпионате с неубиваемым соперником. Диктор по местной трансляции торжественной скороговоркой вещал, что греческий атлет обещал, став чемпионом, часть призовой суммы перечислить на лечение чернокожего варвара. «Иначе на будущий год мне не с кем будет боксировать!» — с восторгом повторил он слова Апеллеса.

«Рекламный трюк, — неприязненно подумал Илья Ильич. — Чемпионом ему ещё стать нужно, во второй полуфинальной паре тоже небось не кисейные барышни встречаются».

Потом он сказал главное:

— А другой, когда он на стене окажется, не должен своему товарищу помогать. Он должен стать в ряды защитников Цитадели и товарища вниз спихнуть. Вот и весь секрет.

Илюшка долго молчал, потом заметил:

— Ты этого утром не сказал.

— Ну не всё же сразу.

— Я так не хочу. Погано это. Это всё равно что стрелять по территории, где свои могут быть. Или то же самое, что раненого оставить унитовцам. Понимаешь, запредел это.

— Другого способа я не вижу, — сказал Илья Ильич. — Ты же не собираешься систему ломать, ты в неё вписаться хочешь. Значит, принимай её законы. Вот как на этом матче: бей и не думай, что кулак свинцом одет.

— Н-да... — протянул Илюшка, — ты, папаня, даёшь! Я хотел тебе правду жизни показать, а получилось, что ты мне показал.

— На том стоим.

Наконец пришло время пересчитать наличность. Мнемонов оказалось почти десять тысяч. Если бы не чудесная способность кошеля скрадывать вес и не раздуваться от больших сумм, то его и с места сдвинуть было бы трудно. Илья Ильич припомнил даже, как в юности подрабатывал грузчиком в одном из ленинградских универмагов, и в бригаде самой тяжкой работой считалось грузить деньги. Мелочь на сдачу привозилась из банка в опечатанных бельтинговых мешочках, медь по сто рублей в мешке, серебро — по пятьсот. И весил такой мешочек ровно десять килограмм. Бухгалтерия в универмаге находилась в мансарде на третьем этаже, и грузчики проклинали всё на свете, таская на третий этаж крошечные, но веские мешочки, которые непонятно за какое место брать и как нести. А тут — красота, высыпал в волшебный кисет — и никаких забот. Хоть миллион мнемонов всыпай. В общем-то, это и правильно, а то покойные знаменитости и шагу бы не сделали под тяжестью своих богатств.

Илья Ильич знаменитостью не был, его мнемоны связаны были в основном с похоронами и оформлением наследства внучатыми племянниками. Дело такое, тут хочешь — не хочешь, а по сто раз на дню вспомнишь богатого дядюшку. Илья Ильич не обманывался, понимая, что через пару недель поток мнемонов превратится в скудный ручеёк, а там и вовсе иссякнет. Кому вспоминать одинокого старика?

Но покуда сбережённое от лап бригадников богатство лежало перед ним, выстроившись ровными рядами, столбики по десять штук выстраивались в полки, и всё вместе обещало долгую, исполненную радостей и развлечений жизнь. А можно потратить их разом, создав в нихиле раёк или попытавшись взять штурмом Цитадель.

Лямишки лежали отдельно, внушительной кучей. Были тут безликие монетки, полученные на сдачу, были и настоящие поминальнички, от безразличных чиновников, оформлявших документы, от сотрудников Северного кладбища, от землекопов и случайных прохожих, чей взгляд зацепился за траурную машину, от совершенно незнакомых людей, пришедших навестить лежащих в хосписе родственников и услышавших о его кончине во время обязательной беседы с немощной бабушкой: «Вот был у нас один, Ильёй звали, шебутной старичок, даже бежать пытался, а всё одно назад привезли. Вчерась помер от рака в печени...» От самой бабульки приходится покойнику полновесный мнемон, а от вежливой слушательницы — ни к чему не обязывающая лямишка. Бабулька и сама скоро здесь объявится, а её издёрганная заботами дочь забыла о рассказанной новости в ту же минуту. И больше уже не упадёт от этих людей ни мнемонов, ни лямишек. Вообще ничего.

Явился Илья, оглядел разложенные сокровища, присвистнул:

— Круто! Неужто и у меня столько было поначалу?

— Больше было, — уверенно сказал Илья Ильич.

— Тебе повезло, тебя бригадники не чистили. А у меня, считай, все сливки в их лапах остались.

Илья Ильич промолчал, а сын снял свой кошель и высыпал на стол его содержимое. Было там куда как поменьше денег, нежели у самого Ильи Ильича. Десятка три мнемонов и горстка мелочи.

— Оставь, — сказал Илья Ильич, — это дела не изменит.

Илья промолчал, но решительно придвинул свои деньги к общей куче, и отец не стал спорить. Он лишь отобрал один мнемон и протянул его сыну:

— На память-то возьми.

Илюшка кивнул, зажал мнемон ладонями, потом улыбнулся:

— А это и не от тебя вовсе. Есть ещё один человечек, вспоминает иногда... Она меня и не дождалась, через полгода, как я в Африку загремел, замуж выскочила. А потом, как узнала про похоронку, нет чтобы радоваться — мол, объясняться не нужно, — ревела целую неделю. Сейчас у неё внуков шесть штук, скоро правнуки появятся, а порой вспоминает, как мы в Приморском парке целовались. Лягушка там есть каменная...

— Знаю.

— Странный всё-таки народ — женщины, — сказал Илюшка, и Илью Ильича в миллионный раз обдало горечью, что сын ушёл, не успев оставить детей, а значит, и прочной памяти.