Марина Дяченко - Год Черной Лошади

• Название: Год Черной Лошади
• Автор: Марина Дяченко
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22155-4

Актриса детского театра пытается разгадать загадку Сфинкса, который встретился ей на пути. Девочки играют в мячик, верша судьбы мира. Дух сцены вступает в странное противоборство с мятежным режиссером. Черные лошади бродят по опустевшим улицам странного города, где парикмахерская, офис, цветочный магазин скрывают неожиданную изнанку. На судью объявлена охота. Крысолов задает вопросы, на которые нет ответа. Под тонкой пленкой повседневности таится хаос...

Возможно ли противостоять ему?

Впервые под одной обложкой — калейдоскоп повестей Марины и Сергея Дяченко, лучших писателей-фантастов Европы (по версии "Еврокона"), признанных мастеров средней формы.

---

— Да. По закону — должен.

— Значит…

— Молчи. Ни слова. Считай, что один твой знакомый взял тебя на поруки.

* * *

Когда машина, выехав из леса, выбралась на накатанную Рыжую Трассу, сумерки уже сгустились.

— Тебя не хватились? — поинтересовался Крысолов.

Он по-прежнему сидел рядом с Гаем, выставив локоть в окно.

— Рано еще… — неуверенно пробормотал Гай. И включил фары. До фермы оставался от силы час пути.

— Смотри, луна всходит… — Крысолов удовлетворенно улыбался. Над горизонтом поднимался красно-желтый тяжелый диск.

— Полнолуние… — Гай не то удивился, а не то и задумался.

— Ты же специалист, — подмигнул Крысолов. — Полнолуние, да…

Гай молчал. Ему слишком много хотелось сказать и о многом спросить, но он молчал, почти полчаса, пока Крысолов не тронул его за плечо:

— Останови… Здесь я выйду.

Машина остановилась; дверцы распахнулись одновременно с двух сторон. Гай молча подошел к флейтисту.

— Смотри, — Крысолов указал в сторону, где, еле видимые в сумерках, стояли у дороги несколько сухих деревьев. — Знаешь легенду… про этих?

Темные массивные фигуры, нависающие над рощей и над дорогой, простирали изломанные ветки к луне. Гай неуверенно улыбнулся:

— Их зовут… «молящимися». Так их зовут…

— Да, — кивнул Крысолов. — Это были люди, могучее, сильное племя. В один прекрасный день оно отказалось поклоняться лесному богу и обратилось к Небу. Но Небо было высоко, а лесной бог жил среди них, он разгневался и сказал: «Вечно вы будете молить Небо о пощаде, но Небо не услышит вас». Тогда они вросли в землю и с тех самых пор протягивают руки в молитве, а Небо глухо… Вот так, Гай. Я прощаюсь с тобой. Ничего не бойся — все будет хорошо. Счастливого пути.

Он повернулся и пошел в темноту, легко и бесшумно, залитый светом луны; Гай стоял и смотрел ему вслед, потому машинально сунул руку в карман — рука коснулась камушка из стен Горелой Башни.

— Подождите! — крикнул Гай и кинулся догонять.

Уходящий обернулся; в свете луны Гай увидел, что он улыбается.

— Я хотел сказать… — Гай перевел дыхание. Он не знал, что говорить. А говорить мучительно хотелось, а Крысолов ждал, улыбаясь, и Гай наконец-то выдавил еле слышное:

— Я… благодарен. Прощайте.

— До свидания, — Крысолов снова блеснул белыми зубами.

— Можно спросить?

— Конечно.

— А может быть, Небо их все-таки услышит?

Оба посмотрели туда, где с отчаянной мольбой тянулись к небу сухие ветки.

— Кто знает, — ответил Крысолов. — Кто знает.

Я ЖЕНЮСЬ НА ЛУЧШЕЙ ДЕВУШКЕ КОРОЛЕВСТВА Повесть

«Я выбежала в сад, водопад волос струился по моим плечам. Я протянула руки – и мой король, мой господин заключил меня в страстные объятия. Сердце мое забилось часто, как пойманная птица; грудь моя разрывалась от счастья. Губы наши соединились трепетно и нежно, и первый поцелуй, целомудренный и страстный, скрепил наш долгий путь навстречу друг другу как будто огненной печатью…»

* * *

Девушки прибывали, как половодье. С лакеями и без лакеев, с мамашами и без мамаш, с сундуками, зонтиками, шляпными картонками и лютнями в футлярах. Строгие гладкие прически, наглухо закрытые одеяния безо всяких новомодных вольностей, цветы в руках и в волосах, взоры горящие, но скромно опущенные долу – всех приглашали за ворота, всем кланялись дворцовые слуги, и распорядитель, седой и бесстрастный, заносил имя гостьи в реестр. Я оказалась двенадцатой, шутка ли, а ведь за моей спиной ожидали своей очереди еще не менее дюжины претенденток.

Мамаши и лакеи остались за воротами. Распорядитель вежливо, но твердо объяснял, что во дворце достаточно своих слуг, и что ни одна гостья не пострадает от недостатка внимания – однако всем, кроме девушек с приглашениями, вход во дворец заказан.

Многие терялись, оставшись без привычной опеки. Затравленно озирались; нервные руки обрывали лепестки с несчастных цветов, нервные губы терзаемы были белыми ровными зубками, кое-кто даже наладился плакать. Как же, оторвали от мамочкиного подола…

Нас проводили во внутренний дворик, тенистый и гулкий, с деревьями в кадушках и фонтаном посреди зеленого газона. Здесь во множестве имелись кресла и парковые скамейки: девицы расселись, как птички, на уголках подушек и краешках подлокотников, и я наконец-то смогла их как следует рассмотреть.

Все они, голубушки – как и я – несколько дней назад откликнулись на призыв глашатаев, передавших стране волю молодого короля. И, подчинившись этой воле, все они – как и я – написали сто строк о своей воображаемой любви, воображаемой, потому что ни одна из них не ведала прежде мужской ласки (что подтверждено было ручательством высокородных родителей, либо уважаемых соседей, либо поселкового старосты – короче говоря, самой авторитетной особы из тех, кто хорошо знал претендентку).

Итак, они сидели, бледные, напуганные, прикрывшись от солнца зонтиками – всего двадцать пять юных (я в мои девятнадцать была здесь почти старухой), хорошеньких (а сколько еще романтичных, сентиментальных, но не таких привлекательных – остались дома, так и не дождавшись приглашения?!) и целомудренных королевских гостий. Кое-кто, боясь поднять глаза, разглядывал свои башмаки либо водил прутиком по гравию; кое-кто посмелее потихоньку рассматривал новоявленных товарок. Эти, что посмелее, были в основном юные горожанки – каждая окружена была сундуками, будто генерал солдатами. Имелось несколько аристократок – сдержанных, с неестественно прямыми спинами и почти без багажа, с одними только лютнями. Крестьянки тоже были – в пышных праздничных нарядах, с многоярусными ожерельями на длинных загорелых шеях, бедняжки сидели, съежившись, отчаянно стесняясь своих грудей, коленок и толстых кос.

– Подумать только, и эти тоже писать умеют, – прошептали мне на ухо.

Я обернулась и увидела ту горожанку, что прошла в ворота сразу же после меня – темноволосую, с талией настолько узенькой, что еще чуть-чуть, и на ней можно будет носить браслеты. Горожаночка была сероглаза, на высоких скулах ее едва заметной розовой тенью лежал тонкий слой румян.

– Меня зовут Ремма, – сказала моя внезапная собеседница и вдруг смутилась, отвела глаза. – А тебя?

– Санна, – сказала я. Это имя было записано в моем приглашении.

Ремма быстро глянула на меня – и снова потупилась:

– Хочешь стать королевой?

– Как и ты, – отозвалась я.

Ремма присела на скамейку рядом со мной. В руках ее, покрытых тонкими дорогими перчатками, мучалась огромная роза со срезанными шипами.

– Ты стихи сочиняешь?

– Нет.

– А… – Ремма помолчала, зрачки ее расширились. – Ты целовалась когда-нибудь?

Я не ответила.

– Я не целовалась, – шепотом призналась Ремма. – Только мечтала… А с кем ты целовалась?

– С чего ты взяла? – удивилась я. – Я в закрытой школе десять лет просидела.

– Ого, – сказала Ремма, как мне показалось, с уважением. – А что за школа?

– Да так… Белая Башня, – бросила я небрежно.

– Что-то не слыхала, – призналась Ремма.

Еще бы, подумала я.

* * *

«…Я бежала по прекрасному высокому мосту, залитому струящимся лунным светом. Слезы радости застилали мне глаза. Как вдруг я увидела, что прекрасный белый конь быстро мчится мне навстречу. Я зарыдала и засмеялась одновременно. Потому что на прекрасном коне сидел тот, кого я люблю больше жизни. На середине моста я вдруг остановилась и протянула вперед свои нежные белые руки. Слезы мои застилали мне глаза. Мой прекрасный рыцарь соскочил с коня, я прильнула к его прекрасной груди и заплакала от счастья. На моих глазах выступили слезы. Все затрепетало. Наши губы слились в поцелуе…»

* * *

На полукруглый балкон, нависавший над двориком, вышел Темран.

Вышел безо всякого объявления, без церемоний, легко. По дворику прошелся вздох, от гостьи к гостье пробежала, будто по цепи, невидимая молния («Он? Где? Как? О!»), и одна за другой – кто раньше, кто позже – опустились в поклоне. И я тоже поклонилась – и с некоторым опозданием отвела глаза.

…Я стояла посреди этого же двора, только тогда он был пустой и пыльный. Мне было восемь лет; руки мои вызывающе и жалко торчали из рукавов слишком тесного платья. За спиной были бегство от узурпатора-дядюшки и несколько месяцев скитаний. Впереди была неизвестность: моя мать, изгнанница, приехала к дальним родственникам просить кусок хлеба.

– Принцесса без королевства!

Я оглянулась и увидела мальчика в белом костюмчике, холеного и чистенького. Похоже, мое замешательство, смятение и страх немало потешали его.

– Царевна-попрошайка, – послышалось с другой стороны. Я обернулась снова; еще два мальчика, постарше и помладше, смотрели на меня с интересом.