Александр Громов - Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты

• Название: Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты
• Автор: Александр Громов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09335-4

В том вошла дилогия «Мир матриархата», а также отдельный роман.

Содержание:

Тысяча и один день

Первый из могикан

Властелин пустоты

---

До тех пор, пока его не толкнут извне.

И тогда его обитатели завопят дурными голосами о том, что никто, мол, не мог предвидеть этого толчка, и, ополоумев от страха, начнут спешно лепить стены ввысь в зыбкой надежде на то, что, когда здание рухнет, жители верхних этажей сумеют зацепиться за небо...

Раньше надо было строить.

Глава 8 ФАВОРИТ

В личные апартаменты коменданта базы я вхожу без приглашения, как будто так и надо. Когда-то стучал условным стуком и ждал вальяжного «войди», потом бросил, несмотря на устные выговоры Марджори и угрозы сгноить меня в карцере. Посадить меня она может, не спорю, но сгноить – не сгноит.

Сразу за тамбуром жилого сектора для настоящих людей, официально именуемого запретной зоной номер один, а на эксменском фольклоре не иначе как Бабельсбергом, – охрана и свое дежурство. Крепенькая девушка-коммандос с короткоствольным автоматом поверх бронежилета пропускает меня, даже не поморщившись, но, пройдя, я чувствую затылком ее неприязненный взгляд. С дисциплиной у нее все в порядке, а исполнить свой долг, доложив командованию о чудовищном моральном падении коменданта, – до поры до времени нет физической возможности. Потом – безусловно.

Герметичная дверь каюты гулко хлопает за моей спиной, и от легкого сотрясения из приоткрывшейся дверцы стенного шкафа выпадает, плавно валясь прямо на меня, глупейшее изделие современности – «квазиразумный и самообучающийся» пластиковый сексатор андроидного типа, выполненный в виде жгучего брюнета в натуральную величину, с невыразимо слащавой физиономией. Как Марджори удалось вывезти с Земли этакое чудо, когда для космоса экономятся граммы и наиболее уместной моделью сексатора на полном серьезе и официально признана рука, – ума не приложу.

Вывалившись из шкафа, словно выпрыгнув из засады, этот пластиковый эрзац еще пытается себя вести соответственно программе и курсу обучения: изображает учащенное дыхание и норовит меня облапить, после чего, вероятно, начнет избавлять меня от одежды. Эксменская заповедь «не посягни» к нему никак не относится. Ша, коллега! Уклонившись от пластиковых объятий, я двумя пинками забиваю слащавого брюнета обратно в шкаф. Жаль, на загривке эрзаца нет петельки – он бы у меня там повисел на гвоздике.

– Ревнуешь? – томно спрашивает Марджори.

– Еще чего. Обороняюсь.

Спорю на мои абордажные шансы против банки фальшивой икры: Марджори подстроила это нарочно. Ей скучно, она развлекается.

Госпожа вице-адмирал космофлота Марджори Венцель, комендант базы Ананке и командующая Четвертой эскадрой в одном лице. Не слишком завидная должность. У госпожи вице-адмирала не так-то много подчиненных офицеров: ну штаб из трех человек, ну трое же пилотесс, врач, с пяток охранниц в лейтенантском чине... Остальные, даже командиры эскадрилий, ходят вообще без чинов, да и кому придет в голову дикая мысль давать чины эксменам? Хотя недавно Юджин Харрингтон, командир звена в шестой эскадрилье, напившись дрянного самогона, выделанного из синтетической пшенной размазни, стучал кулаком и кричал, что требует своего производства хотя бы в мичманы...

Нет чинов, но есть должности. Командир эскадрильи. Командир звена. Пилот. Старший техник. Старший оператор систем полетного контроля. Старший фельдшер. Каптенармус. Есть авторитет старожилов, с которым волей-неволей считается и Марджори и на который она опирается, не желая признаться в этом даже самой себе. Ниточек управления пятисотголовым стадом эксменов вполне хватает.

Потерпите, ребята, все у вас будет. Ну, не у вас, так у ваших внуков – при условии, что, коснувшись барьера, наш мир каким-то чудом не уподобится расплющенному комару на ветровом стекле.

Еще не знаю, как и когда, – но будет.

Обязательно.

Потому что тайна получила огласку. Потому что телепортирующий и при этом все еще живой эксмен – не легенда, а явь, до него можно дотронуться и убедиться, что это не сон. Потому что он нагло спит с комендантом, не особо скрывая сей вопиющий факт и вызывая испуганно-восхищенный шепот по закоулкам базы.

Если меня завтра тихо прикончат в каком-нибудь темном коридоре или штреке и в потоке воздуха вышвырнут мой хладный труп из пустой ракетной шахты в большое космическое путешествие, то все равно байки обо мне будут передаваться из уст в уста еще много-много лет, обрастать небывальщиной, сочиняемой очевидцами и «очевидцами», и бередить души рабов призраком надежды.

А это уже немало.

Первая трещина...

Когда-нибудь это должно было случиться – сейчас или через тысячу лет. Проигрывает тот, кто забывает: под этими звездами нет ничего вечного, есть лишь долговременное.

Убить меня несложно, особенно по выполнении мной моей миссии, если она каким-то чудом окажется успешной. Заделать трещину в монолите скорее всего уже невозможно.

Изнуренное шейпингом тело Марджори сегодня облачено не в прозрачный пеньюар, как в прошлый раз, а в парадный адмиральский мундир со всеми регалиями. Наверное, она считает, что так эротичнее. Оно, то есть тело, привычно возлежит на узкой складной койке, будто это невообразимых размеров кровать в стиле рококо под балдахином с кистями, мечта гетеры невысокого полета, измученной желанием достичь ранга женщины полусвета. Ничуть не сомневаюсь, что Марджори ухватилась бы за любой шанс притащить на Ананке пятиспальную кровать-чудовище, – но космическая контрабанда имеет свой предел. Не весовой, так габаритный.

– Скучно, да? – вопрошаю я.

– А тебе разве нет, глупый?

– Сегодня – да, – признаюсь я, нагоняя на чело морщины озабоченности нежданным бездельем. – Полетов опять нет, молодежь упражняется, а телепортировать с тяжестями под мышкой надоело. Толку от этих тренировок... Сколько было пороговой массы, столько и осталось. Двенадцать килограммов с граммами – мой предел. Это, наверное, от рождения задается.

– В детстве.

– М-м?..

– Мычать сюда пришел? – уходит от темы Марджори. Она притворно сердится. – Ты лучше порычи. А потом накинься на меня, как... как тигр, и сорви все эти тряпки. Ну?

– Прямо с порога? – деловито осведомляюсь я.

– Ага. Можешь взять разбег. – Она еще не поняла, что сегодня все будет не так, как ей хочется, но, кажется, уже заподозрила.

– А рычать обязательно? Что, если я, например, прокукарекаю пару раз или поквакаю немного? Тебя это возбудит?

– Кретин!

Я качаю головой:

– Эксмен. Это хуже. Грязное животное с исключительно низменными инстинктами. Волосатый кривоногий выродок. Рабочая скотинка. Подлейшая тварь, всегда требующая кнута.

– О! – восхищается Марджори. – Сам додумался?

– Естественно. Как всегда: сначала вызубришь что-нибудь назубок, концентрированную какую-нибудь мудрость, а потом уже в голову стукнет: а ведь оно правильно! И проникнешься.

– Я так не думаю...

– Думаешь. Тебе предписано так думать, вдолблено с малолетства, у тебя это сидит глубоко в подкорке. «Порычи!» В лучшем случае и при обходе всех табу я гожусь на роль игрушки – вроде вон того чучела в шкафу. – Мой голос становится все резче, я уже забыл, что вовсе не собирался ругаться. – Порычать? Ррры! Достаточно? Остальное ты получишь от него. – Я тычу пальцем в направлении шкафа.

– Мразь! – Гримаса ярости безобразит лицо Марджори. – Ты пожалеешь! Убирайся!

– Я только этого и хотел...

Цокая подошвами, я поворачиваюсь к двери, не уверенный, что комендант базы не запустит мне в спину чем-нибудь тяжелым. Что со мной сегодня творится? Ведь не хотел же... И что я выиграю от своей вспышки?

Вот псих.

– Тим!

– Тимофей Гаев, командир звена, – отвечаю я деревянным голосом. – Жду приказаний, госпожа комендант.

– Вернись. Прости меня... Пожалуйста...

Ради этих слов, произнесенных женщиной, стоит жить. От них может расколоться камень, промерзлая оливиновая глыба Ананке оглушительно лопнет и рассыплется облаком щебня – или чудовищного веса этих слов не выдержит потолок каюты и низринется нам на головы...

Но не крошится камень, и потолок выглядит прочным.

– Ты мне нужен, Тим... Дурачок ты мой, ты сам не понимаешь, как ты мне нужен...

И тогда я все же бросаюсь на нее в длинном прыжке, отлипнув от пола и оттолкнувшись от стены, – без рычания, но что-то от тигра, выскакивающего из засады в бамбуках, во мне, наверное, есть. Грубо, обрывая пуговицы, я сдираю парадный мундир с этой порочной, безнравственной сорокапятилетней женщины, грязной распутницы, радостно готовой совершить уголовно наказуемое деяние, и за одну эту радость отдаться низшему существу я прощаю ей все, все, все...

Пусть даже она предпочла меня слащавому пластиковому уроду только потому, что он ей приелся.

Все равно.