Дмитрий Биленкин - Пустыня жизни (авторский сборник)

• Название: Пустыня жизни (авторский сборник)
• Автор: Дмитрий Биленкин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011170-3

Второй том двухтомника произведений Дмитрия Биленкина содержит его единственный роман и подборку рассказов разных лет, взятых из авторских сборников «Проверка на разумность» (1974), «Снега Олимпа» (1980) и «Лицо в толпе» (1985).

---

— Возмущения идут волнами, это очевидно. — Его палец пробежал по графику. — Чем ближе к нашему времени, тем они гуще. Гармоника колебаний, чей период возрастает с сотен и тысяч до миллионов, затем до миллиарда лет. Пробелов еще достаточно, но, в общем, картина ясна.

— Волны времени…

— Чепуха, это только образ! Хотя, согласен, наглядный. Мы словно бухнули во что‑то камень, и по глади разбежались волны, сначала частые, затем все более редкие, так что на десять выплесков из антропогена приходится всего три из архея, хотя протяженность антропогена миллионы лет, архея — миллиарды. Но это все видимость, только видимость… Сущность… Над ней мы как раз и думали перед твоим приходом.

— И?..

Алексей, не глядя, отшвырнул график, налил мне и себе вина. Его рука подрагивала, горлышко бутылки тренькало о хрусталь стаканов, этот неверный, тревожный, дребезжащий звук, казалось, заполнил собой весь мир, невыносимо отзываясь во мне напоминанием о хрупкости всех наших устремлений, а возможно, и самого существования в этом мире.

— Все очень хорошо или очень плохо, в зависимости от того, как к этому относиться. — Алексей искоса посмотрел на меня. — Раз найдена закономерность хроноклазмов, нетрудно подсчитать, какие уже состоялись, а какие еще предстоят. Так вот: максимум возмущений позади, новых хроноклазмов будет немного.

— Это точно?! Алексей кивнул.

Я был готов кинуться к этому рыжему чудаку, который самую главную, самую замечательную новость подал как затрапезное кофе, готов был закружить его в объятиях, но у меня вдруг ослабли ноги. Только сейчас я почувствовал, под каким страшным гнетом мы жили, и теперь, когда пришло освобождение, точней, окрепла надежда, из меня словно выпустили воздух.

— Все так, как я говорю, можешь поверить. Ладно, не о том речь, чего обсуждать прошлогодний снег…

Взмахом руки он как будто отстранил все только что сказанное. В этом был весь Алексей! Чего обсуждать само собой разумеющееся? Не стоит внимания. Даже если это спасительная для всех новость, с ней покончено, как только она исчерпала себя. Вот так, упомянули — и дальше, нечего отвлекаться.

Значит, все прежнее было только прологом. Прологом чего? Казалось, Алексей сбился с мысли. Его взгляд остекленел, пальцы шарящим движением коснулись лица, принялись тереть виски.

— Все, больше ни слова! — Я вскочил. — Ложись, я пойду за врачом.

— Сядь!

Это была не просьба, это был окрик. Я ушам своим не поверил. Алексей органически не был способен на окрик, но сейчас это был именно приказ, окрик, команда. Пергаментно–бледное лицо Алексея горело красными пятнами.

— Сядь, слушай и не мешай! Что ты понял из этого?

Он подхватил кольца бумажной ленты и потряс ими перед моим лицом.

— Ничего, — сознался я.

— Ч–черт… — простонал Алексей. — Так я и думал… Ну почему, почему самое важное всем кажется таким сложным и непонятным?!

— Вероятно, потому, — попытался я все перевести в шутку, — что лично я произошел от обезьяны. А от кого произошел ты — это еще вопрос. Может быть, от пришельцев?

Не стоило это говорить человеку, который явно был не в себе. Ответом был взгляд, каким испепеляют идиота, который не вовремя сбил с мысли, напорол, напортачил и даже не понимает, что он наделал.

— Все, ухожу, — сказал я поспешно. — Извини, но тебе надо отдохнуть. Тогда и поговорим.

— Никуда ты не уйдешь, — неожиданно спокойно проговорил Алексей. — Мой отдых тем более подождет. Неужели ты не понимаешь? Нет, не понимаешь. Подожди, было что‑то первоочередное… Что‑то связанное с… А, вспомнил! Как у тебя там Эя?

— Эя?

— Эя, Эя, Эя! Будешь ты наконец говорить по делу?! Будто он говорил по делу!

— Эя спит. — Я недоуменно пожал плечами. — Спит и видит свои доисторические сны. По–моему, это ее любимое времяпрепровождение.

— Так я и думал. Вот что: сейчас же беги к ней. Буди, изобретай что угодно, лишь бы она говорила, говорила непрерывно, чтобы лингвасцет овладел ее языком… Чего ты стоишь?! Беги!

Я не стоял, я сидел. И не сдвинулся с места. Еще недавно ничего подобного не могло произойти ни со мной, ни с Алексеем, мы не поверили бы, что такая идиотская вспышка возможна. Я не только не сдвинулся с места, а, наоборот, взял чашку, неторопливо налил кофе, всем своим видом показывая, что и у меня есть самолюбие, что я вовсе не намерен быть мальчиком на побегушках у кого бы то ни было. Нервная взвинченность опасна своей заразительностью, и хотя и это было черной неблагодарностью, я почувствовал удовлетворение, когда Алексей в ярости грохнул кулаком по столу.

— Тихо! — сказал я. — Ты великий человек, но зачем бить посуду? Сядь, успокойся; все сделано, все давно сделано. Эя спит, но я задействовал ее речевые центры, так что в фазе быстрого сна она болтает, как нанятая, а лингвасцет ловит ее слова. Поэтому бежать мне не надо, соображают, как видишь, не одни теоретики. А теперь, пожалуйста, объясни мне, простому и серому, объясни спокойно, до чего вы додумались, к чему такая спешка и при чем тут Эя.

Я нарочно говорил медленно, тихо, приблизив лицо к лицу, с легкой иронией в голосе, это должно было подействовать, и это подействовало. Алексей осел на стул, с минуту смотрел на меня неподвижно, затем его губы тронула слабая улыбка.

— Да, все мы в душе немного горзахи, ты извини… Сейчас, минутку…

Он покопался в кармане, достал какой‑то стимулятор, отправил таблетку в рот, морщась, запил водой.

— Все, больше никаких эмоций. Слушай внимательно. Час назад я, кажется, понял главное; мы поняли. Наши представления о времени не верны в главном и основном, их, если угодно, надо вывернуть наизнанку. Как бы тебе это пояснить наглядно… — Лицо Алексея сморщилось, слово “наглядное” было ему ненавистно. — Ладно, годится такая аналогия. Припомним историю физики. Есть вещество в твердом, жидком, газообразном, плазменном и прочем состоянии, есть всевозможные поля, вот, думалось, все, что существует в мироздании, из чего оно складывается. К концу двадцатого века выяснилось: не так! Что считалось сущностью мира, начиная с камня, кончая светом, оказалось зыбью скрытого океана материи. А то, что полагалось пустотой, вакуумом, ничем, оно‑то и есть основа, чьи всплески порождают галактики, звезды и прочее. А со временем, видишь ли, такая история…

Алексей отхлебнул из пустой чашки и не заметил этого.

— Время в своем обыденном восприятии… Тьфу, что за нелепость: “время в своем восприятии”! Ладно, ты понял, что я хотел сказать… Время подобно волне, которая бежит неизвестно откуда и неизвестно куда, несет нас на гребне, позади нет ничего — все уже умерло, впереди тоже ничего — еще не возникло. Так? Да, так — обыденно. В действительности, конечно, нет ничего подобного. Есть пространственно–временной континуум, в котором все движение, все процесс, и время есть параметр этих изменений, а так как изменений бесконечно много, то можно говорить об индивидуальном для каждого процесса времени. Ну там о геологическом или социальном… С другой стороны, время есть метрика самого континуума, подобно тому, как кривизна мыльного пузыря есть метрика его расширения… Ч–черт! Не так. Словом, если интегрировать обе сущности времени как меры и метрики, то по формуле… А, ты же ее не поймешь… Ладно, попробуем взять иначе…

Алексей продолжал говорить, но чем дольше он говорил, тем меньше я понимал, и он это видел. Он морщился, помогая себе жестами, мимикой, его рука то и дело тянулась написать какое‑нибудь простенькое, этажей в десять, уравнение, которое сразу все разъяснило бы, но тут же останавливал себя, потому что такое уравнение мне было заведомо не по зубам. Так он страдал. Это была мука, мука невыразимости сложного и абстрактного, когда ты хочешь, чтобы тебя поняли, когда нужно, чтобы тебя поняли, а не получается, потому что наука слишком далеко ушла в своих построениях от наглядного, образного, для всех очевидного.

Что за нелепость! Алексей знал, наверняка знал то, что могло спасти или погубить человечество, и не мог выразить это на всем понятном языке. Такого он не ожидал и даже растерялся. Я страдал вместе с ним, пытался что‑то подсказать, наугад пояснить — он только отмахивался. Все было не то, не то! Увы, глубины темпоралики были не для меня, я это понял еще в школе, когда учитель однажды сразил нас таким парадоксом. “Прошлое существует в виде следов, — сказал он, — будущее — в виде возможностей. Действительно лишь настоящее, так?” — “Так!” — хором ответили мы. “Прекрасно. Теперь я попробую доказать, что настоящего тоже нет, а вы попытайтесь меня опровергнуть”. — “Как это нет настоящего? — ахнул кто‑то. — Что же тогда есть?” — “Это уж вы сами решите… Следите за логикой рассуждений. Что есть настоящее? Ах, то, что происходит сейчас! Хорошо. Какова, спрашивается, длительность этого “сейчас”? Минута, секунда? Не слышу ответа… Правильно: физически протяженность настоящего — один хроноквант, то есть секунда в минус какой степени? Не помните… ладно, посмотрите в справочнике. Важно другое: минувший хроноквант уже принадлежит прошлому, его нет, а последующий еще только будет, следовательно, пока его тоже нет. Что же тогда мы воспринимаем как настоящее? Напомню, что мы не видим летящей пули именно потому, что уже сотая доля секунды — вне нашего восприятия. А тут хроноквант! Значит, его мы тем более не можем воспринять. Выходит, мы осознаем только то, что уже случилось, стало быть, прошлое! Под видом настоящего мы воспринимаем прошлое, и только прошлое! Но прошлое, по определению, существует лишь в виде следов, оно уже сбылось и исчезло… Вот так, ребята, а теперь думайте, что же для нас действительно”.