Владимир Михайлов - Люди Приземелья (сборник)

• Название: Люди Приземелья (сборник)
• Автор: Владимир Михайлов
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-015324-4

Признанный мастер отечественной фантастики...

Писатель, дебютировавший еще сорок лет назад повестью "Особая необходимость" - и всем своим творчеством доказавший, что литературные идеалы научной фантастики 60-х гг. живы и теперь. Писатель, чей творческий стиль оказался настолько безупречным, что выдержал испытание временем, - и чьи книги читаются сейчас так же легко и увлекательно, как и много лет назад...

Вот лишь немногое, что можно сказать о Владимире Дмитриевиче Михайлове.

Не верите? Прочитайте - и убедитесь сами!

Содержание:

Дмитрий Байкалов, Андрей Синицын. От составителей (статья) С. 5-6

Особая необходимость (повесть) С. 7-149

Люди Приземелья (роман) С. 150-360

Дальней дороги (повесть) С. 361-448

Черные журавли (рассказ) С. 449-490

Люди и корабли (рассказ) С. 491-538

Среди звезд (рассказ) С. 539-579

Странный человек Земли (повесть) С. 580-621

Пещера многоногов (повесть) С. 622-685

---

– Увидеть во сне способ спасения, – усмехнулся Раин.

– Его только во сне и увидишь, – пробормотал Коробов и первым вышел.

– Я бы предпочел увидеть не что-нибудь, а кого-нибудь, – задумчиво проговорил Калве.

– Достойное желание, – оценил Сенцов. – Ну, может быть, и так…

Он задержал выходившего последним Азарова:

– Ты… не устал?

Он смотрел на Азарова так, словно хотел заглянуть в самую душу.

– Нет, – ответил пилот. – Думаю, что еще несколько дней… не устану.

15

В эту ночь Сенцову не спалось. Одолевали мысли, тревожные и путаные.

Будь эта ракета построена людьми Земли, можно бы рискнуть. Человек всегда в конце концов разберется в том, что придумал другой человек. Но эту ракету строили существа неизвестные. А при изучении их техники огромное значение имело все: быстрота их реакции, физические возможности… Ведь угадать немыслимо… Предположим, у них управление кораблем на биотоках! Вот мы и бессильны… Если даже сумеем вылететь, то будем болтаться в пустоте до конца дней. Так никого не спасешь… Нет, уж лучше ждать здесь.

Да, а ждать здесь – значит наверняка не спасти. Пусть одного, но не спасти. Догадаться было легко, спасти трудно. Достаточно, оказалось, заметить, как из лежащей в командирской каюте аптечки исчезают лекарства – химические средства от лучевой болезни. Но ведь это – лишь отсрочка, он и сам знает, что при таком поражении эти средства не спасут… Разбил дозиметр, чудак… Ну и что?

Разобраться оказалось проще простого: в «марсианском», непроницаемом для излучения, скафандре сходить в тот коридор, замерить интенсивность излучения и увидеть следы. Следы на полу. Они ясно рассказали: нет, Азаров не отступил, как уверял всех, а зашел еще и внутрь. Скрывал… Что же, это – достойно. И вот получается, что недостойным оказался командир?.. Итак, лететь? Да, самое лучшее. Но как лететь? Если бы лететь с ним мог он один – да! Сегодня же! Но их еще трое… – Сенцов прижал руку к вискам, так колотилась в них кровь. – Не спасти одного – низко. Так. Но пожертвовать еще тремя? Это не низко? Если бы хоть одно, хоть косвенное доказательство того, что риск оправдан. Иначе, остается только ждать помощи с Земли. Пусть везут хирурга, консервированный костный мозг… Сообщить на Землю, это гораздо вернее. И почему вся эта ответственность – на одного? Нет, правильно: на одного…

…Все-таки он незаметно уснул, забылся. Сквозь сон Сенцову показалось, будто кто-то зовет его. С трудом он приоткрыл глаза, но, сколько ни вслушивался, ни одного шороха не повторилось в каюте. Во всей ракете царила мертвая космическая тишина.

И, однако, ощущение было такое, будто зов ему не почудился.

Сенцов поднялся и вышел из каюты, чтобы походить по коридору, успокоиться. Длинный, ровно освещенный пустынный коридор уже несколько раз помогал ему сосредоточиться, прийти в себя, овладеть мыслями.

Правильно ли решает он, командир? Не упущена ли какая-то возможность?

Правильно, решил он еще раз. И больше о полете думать не стоит. Связь и хирург – вот выход. В оранжерее есть кислород, может быть, даже и растения удастся использовать для еды. Искать связь. Будет связь – будет хирург на том корабле, что сейчас уже готовится к старту. Будет хирург – и будет, будет еще Виктор командиром…

Он снова вернулся в каюту, уже привычно улегся на воздух. Дремота все ближе подступала к нему, и вдруг он снова услышал чей-то голос.

Да, это был тот же самый голос… Женский – низкий, чуть вибрирующий, полный какой-то мягкой теплоты… Он легко и мелодично произносил непонятные слова, и казалось – женщина чем-то взволнована, настойчиво просит о чем-то дорогом, очень важном… Или же она что-то объясняет ему? Голос иногда повышался, дрожал и снова ласкал слух радостными переливами…

И тогда Сенцов сразу вспомнил, что в тот момент, когда впервые он услышал голос, ему снился сон. Женщина снилась ему такая, каких видишь только во сне. Он не мог сейчас припомнить ее лица, но голос ее узнал, и интонацию тоже. И так же, как во сне, он не понимал ее слов, но чувствовал их теплоту и нежность.

Голос умолк, оборвавшись на полуслове, и тогда Сенцов, окончательно поняв, что слышит его вовсе не во сне, стал лихорадочно соображать – откуда же?.. Это не галлюцинация: женщина действительно говорила совсем рядом, где-то здесь, в каюте…

Вскочив, космонавт начал тщательно обыскивать каюту. Он внимательно осмотрел все приборы, исследовал до последнего дециметра пол – и ничего не нашел. И только в самом углу, где он спал, на уровне головы лежащего человека, обнаружил маленькую дверцу, не замеченную им раньше.

За ней оказался миниатюрный аппарат. Из него торчала пластинка, покрытая сложным, неправильной формы узором. Быть может, здесь было записано последнее пожелание женщины уходящему вдаль любимому человеку, и бывший хозяин каюты слушал его перед сном…

Почему, уходя, он не взял письма? Таких вещей не забывают… Просто потому, что они торопились, или была и другая причина?

Возможно, командир корабля – каюта эта, ближайшая к рубке, принадлежала, очевидно, ему – погиб еще раньше. Не случайно ведь именно эта ракета осталась в спутнике.

Сенцов от души пожалел женщину с удивительным голосом, которая никогда не дождется своего друга. Да и сама она, наверное, давно ушла из жизни – сколько времени прошло… Впрочем, может быть, на их планете живут долго?

– Счастья тебе, и – спасибо, милая, – сказал он женщине и поклонился в ту сторону, где стоял аппарат. Он и сам не знал, за что благодарит, но сказал это так сердечно, словно слова могли долететь до нее. Хотя – кто знает? – может, каждое, даже самое тихое слово благодарности и любви не теряется в пространстве и всегда достигает того, кому оно послано, летя со скоростью, о каких еще ничего не знает теория относительности?

Потом он вынул пластинку из аппарата, чтобы голос не звучал зря: только в трудные минуты следовало слушать его… Он подумал, что непременно возьмет этот голос с собой на Землю – если вообще вернется на Землю – и жена его не будет ревновать.

О чем-то еще он хотел было подумать, обрывок мысли промелькнул в голове. Нет, не о том, что надо немедленно идти в оранжерею. О чем-то другом. Показалось – но почему вдруг показалось? – что уходить отсюда еще рано… Что он, может быть, и не так уж прав… Но откуда такое чувство? С чего вдруг? Вот сейчас он вспомнит. Сейчас…

Но на пороге каюты вырос Коробов.

– Все в сборе, – коротко доложил он, и Сенцов зашагал за ним, так и не додумав чего-то до конца.

Космонавты, не разговаривая, стояли в рубке. Каждый приготовил свой груз. Больше они не вернутся сюда так скоро…

– Ну что ж – присядем, как полагается… – сказал Сенцов, и все сели на минуту. Все уже было собрано, все готово к уходу наверх.

Сенцов оглядел друзей.

Они уже принадлежали истории – пять человек, сидевших в чужой рубке.

Они принадлежали истории, как первые люди, встретившиеся с иной цивилизацией. Но даже если бы этого не было – а на Земле ведь об этом пока ничего не знали, – они все равно принадлежали истории, как люди, погибшие вне Земли, при штурме Пространства. Еще живые, они были погребены под невообразимой толщей отделявших их от родной планеты просторов, которые когда-нибудь покажутся совсем не страшными.

И все же, подумалось Сенцову, они – не капитулировавшая армия, а отдыхающие между боями солдаты.

Отдыхали бойцы… И, как обычно бывает на привалах, сперва только какое-то гудение послышалось в тишине. Сначала непонятное, оно становилось все громче и громче, потом из него возникла мелодия – это Раин напевал себе под нос старую-престарую песню.

Едва разобрав напев, Сенцов подхватил ее – так же негромко, потому что песня эта была из тех, какие поются не громкими и хорошо поставленными голосами, а тихо, чуть, может быть, неправильно и хрипловато, с тем трудно определимым качеством, которое по-русски называется задушевностью, и не может его заменить никакая школа и даже талант.

Это была песня, родившаяся в далекие годы, – такие далекие и такие близкие им сейчас; песня, в которой как бы сконцентрировалась вся романтика того нелегкого времени…

В ней пелось о двух друзьях, которые служили в одном полку – пой песню, пой… (Пой, что бы там ни было: не тебе одному пришлось нелегко!), и, несмотря на разницу характеров, они дружили настоящей дружбой (в песню вступили Коробов и Азаров: кому, как не им, летчикам, знать цену настоящей дружбе!), а потом однажды вызвал их к себе командир и приказал ехать в разные края страны (огромной страны на той далекой планете), и они ничем не выдали своей грусти при расставании («И мы не выдадим», – подумал Калве, присоединяясь к другим и напевая мелодию, хотя и не знал слов), один из них сел в автомобиль, а другой – в самолет («А нам вот… не на чем нам лететь…» – подумалось в этот миг каждому), и один из них вытер слезу рукавом, ладонью смахнул другой…