Юдифь Готье - Жемчужина страсти

• Название: Жемчужина страсти
• Автор: Юдифь Готье
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0862-5

Япония. Императорский двор. Заговор. Правитель провинции Осака Гиэяс и принц Овари готовят свержение молодого императора Фидэ-Йори. Но против злого умысла коварных властолюбцев восстает Ее Величество любовь. Дочь одного из заговорщиков красавица Омити, влюбленная в Фидэ-Йори, предупреждает его о грозящей смертельной опасности.

Интриги, заговоры, покушения — лишь малая часть того, что ожидает возлюбленных на пути к счастью. Не проходит и дня, чтобы смертельные тучи не сгущались над их чистыми сердцами. Но светлые помыслы, вера в добро и справедливость, находчивость и бескорыстность помогут им отвести злой рок и найти свое счастье.

---

— Я подожду, — сказал он.

Выбив дно у бочки с сакэ, веселые гуляки стали болтать и шумно смеяться. Но вдруг воцарилось молчание: послышалось звонкое пение флейты и дрожащие звуки струнного инструмента. Эта музыка шла из верхних покоев.

— Слушайте, слушайте! — говорили кругом.

Несколько прохожих остановились, прислушиваясь. Раздался женский голос. Можно было ясно расслышать слова песни:

«Когда Иза-На-Ги сошел на землю, его подруга Иза-На-Ми встретила его в саду.

— Какое счастье встретить такого прекрасного молодого человека! — воскликнула она.

Но недовольный бог отвечал:

— Неприлично женщине говорить первой. Иди снова мне навстречу.

Они разошлись и снова встретились.

— Как приятно встретить такую хорошенькую девушку! — сказал тогда Иза-На-Ги.

Кто из них заговорил первый?»

Голос умолк. Аккомпанемент продолжался еще несколько минут.

Среди гуляк поднялся спор. Они отвечали на вопрос, заданный певицей.

— Бога приветствовали первого, — говорили они.

— Нет, нет, богиню! — кричали другие. — По воле бога первое приветствие было уничтожено.

— Было ли оно уничтожено?

— Конечно, конечно! Они начали снова, как будто ничего не было.

— А все-таки, что было, то было: и женщина заговорила первая.

Спор начал разгораться, но все кончилось лишним количеством выпитых стаканов. Вскоре толпа разошлась, и в трактире настала тишина.

Тогда одна из служанок заметила старика, прислонившегося к колонне и продолжавшего держать за руку молодую девушку.

— Что вам угодно, чаю или сакэ? — спросила она.

— Я хочу говорить с хозяином дома, — сказал он.

Служанка окинула взором старца. На голове у него была большая шляпа из плетеного тростника, похожая на крышку круглой корзинки; его одежда, из коричневой бумажной ткани, была сильно поношена; в руках он держал веер, на котором были обозначены путь от Йедо до Осаки, расстояние от одной деревни до другой, число и важность гостиниц. Служанка посмотрела на девушку. Последняя была бедно одета. Ее вылинявшее голубое платье было разорвано и грязно. Кусочек белой материи, которым была обмотана ее голова, наполовину скрывала ее лицо. Она опиралась на черный с розовым зонтик, бумага которого была местами порвана. Но молодая девушка была необыкновенно красива и грациозна.

— Вы пришли с товаром? — спросила трактирная девушка.

Старик сделал утвердительный знак.

— Я скажу хозяину.

Она ушла и вскоре вернулась в сопровождении хозяина.

Это был человек отталкивающей наружности: его маленькие, черные, косые глаза едва виднелись сквозь узкие щелки забавно сжатых век; его беззубый рот находился на большом расстоянии от длинного угловатого носа; вместо усов торчало несколько жиденьких жестких волос; все это придавало жалкий и угрюмый вид его лицу, изрытому оспой.

— Ты хочешь отделаться от этой крошки? — спросил он, ворочая одним зрачком, тогда как другой скрывался в углу его носа.

— Отделаться от моего ребенка! — вскричал старик. — Я хочу расстаться с ней только ради того, чтобы спасти ее от нищеты.

— К несчастью, у меня женщин больше, чем нужно, и все, по крайней мере, так же красивы, как эта. Мой дом полон.

— Я попытаюсь в другом месте, — сказал старик, делая вид, что хочет уйти.

— Не торопись так, — сказал хозяин. — Если ты не очень требователен, мы можем сойтись.

Хозяин сделал ему знак войти в залу, у входа которой он стоял. Зала эта выходила в сад и была пуста.

— Ну, что же умеет делать девочка? — спросил ужасный кривой.

— Она умеет вышивать, петь, играть на разных инструментах; она даже может сочинять четверостишия.

— Ого! Неужели это правда? А какую цену ты хочешь?

— Четыре кобанга[14].

Трактирщик чуть было не вскрикнул: «Только-то!» Но удержался.

— Именно столько я хотел тебе предложить, — сказал он.

— Ну, так значит, это решено, — сказал старик. — Я тебе отдаю ее для всего, что ты захочешь из нее сделать, в течение двадцати лет.

Покупатель поспешил отыскать сверток бумаги и кисточки; он составил условие, которое старик, не колеблясь, подписал.

Молодая девушка стояла, как статуя; она ни разу не взглянула на старика, который проворно отер слезу, пряча кобанги.

Перед уходом он нагнулся к уху трактирщика и сказал ему:

— Остерегайся ее, наблюдай за ней: она будет стараться убежать.

Потом он покинул чайный домик «Заря», и если бы кто-нибудь видел, как он, завернув за угол, ускорил шаги, потирая руки и обгоняя прохожих, то, может быть, заподозрил бы подлинность его старости и седой бороды.

Свидание

Принц Нагато лежал на черном атласном тюфяке; одним локтем он уперся в подушку, другую руку протянул доктору, сидевшему перед ним на корточках.

Доктор щупал ему пульс.

В головах принца, на куче циновок, сидел Фидэ-Йори и пристально, с беспокойством, смотрел на сморщенное, но непроницаемое лицо доктора.

Пара огромных очков, с совершенно круглыми стеклами, в черной оправе, придавала странное и забавное выражение серьезному лицу почтенного ученого.

У входа в комнату стоял на коленях Лоо, касаясь лбом пола, по случаю присутствия царя. Он занимался тем, что считал серебряные нити, из которых состояла бахрома ковра.

— Опасность миновала, — сказал наконец доктор. — Раны закрылись, но лихорадка еще держится, по непонятной мне причине.

— Так я объясню тебе это, — сказал принц, быстро отдергивая свою руку. — Это вследствие нетерпения, что я так долго прикован к этой постели и не могу свободно бегать на свежем воздухе.

— Как, друг! — сказал сегун. — Ты нетерпеливо ждешь свободы, даже когда я сам разделяю твое заключение?

— Ты хорошо знаешь, дорогой государь, что я спешу удалиться ради твоей же службы. Отправка посольства, которое ты направляешь в Киото, не может откладываться бесконечно.

— Почему ты, как Милости, просишь у меня стать во главе этого посольства?

— Разве счастье мое не заключается в службе тебе?

— Это не единственная причина, — сказал Фидэ-Йори, улыбаясь.

«Ты намекаешь на мою предполагаемую любовь к Фаткуре», — подумал Нагато и тоже улыбнулся.

— Если принц будет благоразумен и подавит чрезвычайное возбуждение, которое истощает его, он через три дня будет в состоянии ехать, — сказал доктор.

— Благодарю! — вскричал Нагато. — Это лучше всяких лекарств.

— Моими лекарствами не следует пренебрегать, — сказал доктор. — И ты примешь еще те, что я пришлю тебе.

Потом он низко поклонился императору и своему высокому больному и удалился.

— Ах! — вскричал Фидэ-Йори, когда он остался один со своим другом. — Твое нетерпение доказывает мне, что меня не обманули: ты влюблен, Ивакура, ты любим, ты счастлив!

И он глубоко и тяжело вздохнул.

Принц посмотрел на него, удивленный этим вздохом, и ждал признания, но молодой человек слегка покраснел и переменил разговор.

— Видишь ли, — сказал он, открывая том, который лежал у него на коленях, — я изучаю эту книгу законов, и смотрю, не нужно ли ее очистить, смягчить.

— В ней есть одна статья, которую я советую тебе уничтожить, — сказал Нагато.

— Какая?

— Та, в которой говорится о взаимном убийстве из-за любви.

— Что же это за статья? — спросил Фидэ-Йори, перелистывая книгу. — А, вот! «Если двое возлюбленных клянутся умереть вместе и вспарывают себе живот, их трупы поступают во власть правосудия. Если один из них не смертельно ранен, то он считается убийцей другого. Если оба остаются в живых после покушения на убийство, то на них смотрят, как на отверженных».

— Это несправедливо, — сказал Нагато. — Разве человек не имеет права путем смерти избегнуть слишком тяжелых страданий?

— Есть религия, которая говорит, что нет, — пробормотал Фидэ-Йори.

— Вера европейских бонз! Та, учение которой ты принял по всеобщим толкам, — сказал Нагато, стараясь читать в глазах своего друга.

— Я изучал эту веру, Ивакура, — сказал сегун. — Она трогательна и чиста, и священники, которые проповедуют ее, выказывают полное самоотвержение. В то время, как наши бонзы стараются только разбогатеть, те презирают богатства. И потом, видишь ли, я не могу забыть ни ужасной сцены, при которой я присутствовал когда-то, ни высокого мужества христиан, выносивших страшные мучения, которым подвергал их мой отец. Я был тогда ребенком: меня заставили присутствовать при их казни, чтобы научить меня, как нужно поступать с этими людьми. Это происходило около Нагасаки, на холме. Этот кошмар никогда не даст мне спокойно спать. По склону было расставлено такое множество крестов, что холм казался покрытым лесом из сухих деревьев. Среди жертв, которым обрезали носы и уши, шли трое юношей; мне кажется, я их еще вижу, обезображенных, окровавленных; они выказывали странную храбрость перед смертью. Несчастных всех привязали к крестам и проткнули им тела копьями. Кровь текла ручьями; жертвы не жаловались. Умирая, они молили небо простить их палачей. У присутствующих вырывались ужасные крики, и я, весь перепуганный, кричал вместе с ними и прятал лицо на груди принца Маяды, который держал меня на руках. Вскоре, несмотря на солдат, которые отталкивали копьями зрителей этой ужасной сцены, они бросились на холм, оспаривая друг у друга священные клочки одежды мучеников, которых оставляли голыми на крестах.