Андрей Воронцов - Шолохов

• Название: Шолохов
• Автор: Андрей Воронцов
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-1614-3

Книга известного писателя Андрея Воронцова написана в жанре увлекательного литературного расследования. Главный герой книги, автор великого «Тихого Дона» Михаил Александрович Шолохов, изображен не только как исторический персонаж, но и как легендарный образ. Легенды не возникают сами по себе, они — своеобразная часть реальности. А. Воронцов изобразил внутренний мир знаменитого писателя, показал его живым человеком. Разумеется, автор стремился следовать исторической правде о Шолохове, но, реконструируя непроясненные места в биографии писателя, следовал известному принципу литературного воссоздания действительности: домысливать изображаемое лишь в том случае, когда нельзя уверенно отрицать, что так могло происходить на самом деле.

---

— Я знаю, где что напечатано. Но это обращение бывших царских генералов к бывшим белым офицерам. Никого, кроме них, оно не касается. Свои обращаются к своим на привычном им языке. Они вспоминают «матушку-Россию», которая на самом деле была тюрьмой народов, называют нашу священную классовую борьбу «эгоизмом». Из газеты не следует, что партия согласна с такими заявлениями, просто военное положение вынуждает ее временно допустить существование подобной платформы среди военспецов из бывшего офицерства. Ты что, не заметил, что это воззвание не подписано самим товарищем наркомвоеном? Почему же ты считаешь возможным изучать его с новобранцами Красной армии, как будто они — бывшие офицеры? Тебя этому научил кто-то? Кто?

Михаил полез в свою истрепанную полевую сумку, а Резник вздрогнул и вдруг наставил на него маузер.

— Вы… чего? — с открытым от удивления ртом спросил Михаил.

— Ты зачем туда полез? А ну — руки на стол!

— Да газету вам вчерашнюю хотел показать с обращением самого товарища Троцкого!

Резник, продолжая держать его на мушке, обогнул стол и, приставив холодное дуло к голове Михаила, открыл сумку. Увидев в ней и впрямь газеты, тетради и затрепанный букварь, он немного смутился.

— Приходится держать ухо востро, — пробормотал он, возвращаясь за стол. — Измена Сердобского полка меня многому научила. Партия призывает нас к бдительности. Ну, чего у тебя там?

— Товарищ Троцкий написал: «Все, что есть честного в интеллигенции! Офицерство русское — то, которое поняло, что Красная армия спасет свободу и независимость русского народа! Вас всех призывает Западный фронт!» Что же мне — и это обращение не читать с красноармейцами? Они не сегодня-завтра отправятся на войну с поляками, узнают, что к ним приставили бывших белых офицеров, откликнувшихся на призыв товарища Троцкого, — и что же им прикажете думать? Что это измена? Что приказы таких командиров выполнять нельзя? Мне кажется, что газеты для того и существуют, чтобы вовремя оповещать о подобных событиях.

Михаил поймал на себе взгляд Резника — изучающий, тяжелый, немного, как ему показалось, удивленный.

— Уж не вообразил ли ты, мальчик, что ты — политический комиссар? — зловеще спросил он. — Или ты думаешь, что кроме тебя некому будет объяснить красноармейцам политические задачи военного момента?

— Мне было предписано читать с бойцами советские газеты, — твердо сказал Михаил, — и никто мне не говорил, что в них читать, а что не читать. Если это должны делать комиссары, то я об этом не знал. Я даже не видел здесь никаких комиссаров. Может быть, вот этот, усатый? Но он сам едва умеет читать.

— Да, партийных кадров не хватает, — пробормотал Резник. — Ваши донские орлы постарались. Кстати, что ты там молол на занятиях про преимущества казачьей дисциплины? Тебе нравятся сатрапские порядки царской армии? Ты в ней служил?

— Вы же знаете, что не служил. Но в каргинскую школу, как положено на Дону, приходил урядник, рассказывал про основы службы. Присяга, и верно, была другая, тянуться надо было перед офицерами, а остальное — все то же самое. Разве не так?

— Так или не так — тебе какое дело? У тебя других занятий нет?

Михаил уже устал от этого разговора.

— Ну как же «какое дело», товарищ Резник! — воскликнул он. — Вы вон весь из себя грозный, чуть что — маузер к голове, вас они, естественно, будут слушать и без дисциплины, а мне-то как быть? Я ведь их младше! Они сидят, ржут и пердят… то есть портят воздух, — поправился он. — В царской школе за это секли, а я таких прав не имею!

Резник деревянно захохотал, задрав вверх завивающуюся кольцами смоляную бороду и выпучив еще больше свои глаза с красными прожилками.

— Портят воздух, говоришь?.. Узнаю святую Русь! «Там русский дух, там Русью пахнет!» — Слегка картавый, Резник на слове «Русь» еще больше картавил. — А ты, я вспомнил, в гимназии в Москве учился?

— Да, год. Потом — в Богучаре и здесь, в Вешках. Но — не окончил.

— Понятно. Церковно-приходская школа, гимназия, отец мельник, черносотенное казачье окружение — чему ты можешь научить красноармейцев? Тут нужен грамотный комсомолец, а не выкормыш вроде тебя. Да где их в данное время взять… Ну, ничего, мы это дело поправим. А ты, покуда остаешься здесь, запомни, если хочешь сохранить голову на плечах: политика — это не дело таких сосунков, как ты. Ты, наверное, действительно не с чужого голоса поешь, а сам так думаешь. Тем хуже для тебя. Я теперь за тобой наблюдать буду. Иди.

Михаил вышел, думая, что вот и ему довелось на деле столкнуться с одним из так называемых «жидов-комиссаров», о которых он так много слышал, когда Дон был под белыми и повстанцами. Однако Резник не оставил у него впечатления зловещего всесилия, которое возникало из страшных рассказов про «комиссаров». Обосрался, когда Михаил в сумку полез… Вот смех-то! Хотя спасибо, что не пальнул с перепугу. А он легко сбил с него спесь цитатой Троцкого. Если твердить их большевицкую азбуку, а гнуть свое, то им, оказывается, нечего сказать тебе. «Сын мельника» да «сын мельника»… Однако же надо вступить в этот самый комсомол, чтобы тебе все время не шили «контрреволюцию». Белые уже едва ли вернутся на Дон, некому их здесь поддержать.

В июне Красная армия перешла в наступление, погнала поляков. А вскоре родственники мятежного комдива Харлампия Ермакова получили письмо, что он жив-здоров, служит в Первой Конной армии товарища Буденного, командует эскадроном и бьет шляхту.

VI

Михаил недолго учил грамоте красноармейцев на хуторе Латышеве. В конце июня их бросили на польский фронт. Каргинский исполком предложил Михаилу обучать в той же школе неграмотное взрослое население. Он согласился, но исполкомовский паек оказался «пожиже» армейского. Пришлось ему одновременно устроиться делопроизводителем Каргинского Совета, так как Александра Михайловича не принимали ни на какую советскую службу (другой уже не было) из-за мельницы. Несколько преждевременно порадовался исходу встречи с Резником и сам Михаил: когда, как и задумал, подал он заявление в комсомол, чтобы чувствовать себя увереннее с резниками, ему отказали, заявив, что он написал неправду в анкете. Результаты проверки, мол, обнаружили, что он не «сын мещанина», а сын «нетрудового элемента». Возражать было бесполезно. «Сведения проверенные, товарищ».

Подозрительность коммунистов усилилась после того, как вспыхнул в Вешенской пожар и началась вдруг отчаянная пальба. Красноармейцам и чоновцам скомандовали: «В ружье!», в спешном порядке приказали выдвинуться к станице. Но предполагаемого противника не смогли увидеть даже в бинокль. Бежали от своих домов безоружные станичники, даже не пытаясь спасти имущество, огонь бушевал люто, ветер раздувал пламя все шире, пожар перебрасывался огненными шапками с одной крыши на другую и охватил полстаницы. А гасить огонь было невозможно, нельзя даже было подступить к пылающим куреням: из огня шла пальба, как в настоящем бою. Это взрывались пачки патронов, укромно таившихся в каждом доме и под каждой стрехой. А сколько еще на каждом базу было закопано «винтарей» и пулеметов? Жалкая тень былого казачества, казалось бы, осталась на Дону, старые и сопливые, безрукие и безногие, но и те терпеливо ждали своего часа, когда разнесется молнией по хуторам и станицам мятежный клич: «Сполох!», разбудит в них былую казачью удаль, поднимутся все оставшиеся донцы, как один, и выпишут комиссарам мандаты в «штаб Духонина»…

Выгорело полстаницы, это вдобавок к тем полутораста куреням, что сожгли красные еще в прошлом году. Вешенская, по сути, превратилась в хутор.

Аккурат после скандального пожара Михаила освободили от обязанностей учителя латышевской школы для взрослых, нашли замену из кого-то постарше с «правильным» происхождением. Было ли это связано с начавшейся после обнаруженных некстати станичных арсеналов чисткой советских учреждений или с июньской угрозой Резника, Михаил не знал. Но он не унывал. Еще в красноармейской школе он понял, какой редкий товар в нынешнее время грамотность, прочитанные книги да каллиграфический почерк в придачу, приобретенный в гимназии. Не получилось учительствовать в Латышеве, так ведь и в каргинской начальной школе нехватка учителей. А еще есть в исполкоме культпросвет, да кому там работать? Тут ведь не просто грамотный человек нужен, а с «идеями». До революции на Дону в народных театрах спектакли ставили для казаков, а теперь стало некому. А театр — это здорово, Михаил полюбил его в Москве больше синематографа. Пошел он в культпросвет и предложил: давайте возобновим народный театр, привлечем молодежь, агитационные пьесы будем ставить. «А кто их будет писать?» — спросили у него. «Зачем писать? Надо приспосабливать к нуждам момента известные произведения. Вот, например, рассказ Чехова «Злоумышленник», где мужик гайки с рельсов отвинчивает, чтобы пустить их на грузила, и никак не может понять, что совершает преступление. А разве у нас эти гайки не отвинчивают, железа-то ведь полная нехватка? Отвинчивают, а сами хотят по железной дороге за солью и сахаром к таврича-нам ездить! Писать такие постановки я сам берусь». — «А сумеешь?» — «Попробую!» — «Ну, давай». Что Михаилу нравилось в новой власти, так это то, что к образованию, а пуще того к пропаганде, она относилась серьезно и малейшую возможность сделать что-то в этой области использовала.