Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 2. Одиночество
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1981

Том составляет широко известный роман «Одиночество», посвященный событиям, развернувшимся на Тамбовщине в годы гражданской войны, борьбе крестьян за советскую власть против кулацко-эсеровской оппозиции, вошедшей в историю под названием антоновщины.

---

— Ишь ты, темляк-то у тебя какой фасонный. Где достал?

Федька одернул ярко-красный темляк на укороченной шашке и солидно ответил:

— А темлячок, братец ты мой, достался мне недавно от одного бандюка. Ухлопали мы его с Чикиным. Хорош темлячок?

Листрат спрятал улыбку в усах и, выпустив облако дыма, заметил:

— Скажи, пожалуйста, что-то я — то не слышал, как вы с Чикиным бандита убили?

— То-то, не слышал, — ответил Федька. — Фасонный темлячок, а? А скажу тебе, братец мой, бандит этот не иначе Сторожева первый помощник. Уж я за ним гонялся, уж я гонялся!

— Да брешешь ты! — ухмыльнулся Листрат. — Брешешь, Федор Никитич! Тебе Оля Кособокова темляк сплела, а никакого такого бандита и не было.

Федька отвернулся и сердито ответил:

— Врут люди. Завидки берут, вот и врут.

Федька хотел что-то сказать еще, но из-за поворота внезапно вынырнул высокий, суровый, с седеющей бородой крестьянин, остановил разведчиков.

— Можно прикурить, служивые?

— Валяй прикуривай, Василий Васильевич, — придержал жеребца Листрат. — Не признал, что ли?

— А-а-а, Листрат Григорьевич! А я все думаю, будто обличье-то знакомое. Бороду ты сбрил, ан и не похож на себя стал.

Мужик говорил неторопливо, степенно поглаживая бороду.

— Ну, что? — спросил его Листрат. — Отдали тебе мельницу антоновцы?

— Отдали. Не дело, чтобы без хозяина оставалась мельница.

— Та-а-ак, — протянул Листрат. — Ну, поехали. Трогай, Федя.

— Куда же вы теперь направляетесь? — спросил мельник как бы невзначай.

Листрат, не отвечая, тронул поводья и отъехал. Федька, ударив своего Татарина ногой, бросил:

— К свату на хутор едем — к Александру Афанасьевичу Кособокову. Устали до смерти, измотались. Н-ну, Татарин!

Василий Васильевич посмотрел вслед разведчикам и, не торопясь, пошел к мельнице.

— Дернуло тебя, собачьего сына, за язык, — зло проворчал Листрат. — Тоже, разведчик. Стукнуть бы тебя по башке.

— Чего тебе сделалось? — огрызнулся Федька. — Ну, сказал. Тут о зеленых не слыхать. Да и мужик-то свой, отцов приятель.

— Он твоему отцу, дурак, такой же приятель, как я Сторожеву. Твой отец от него трех коров да четырех лошадей в Совет увел в восемнадцатом году, а Василий Васильевич обиду сто лет помнит.

Федька съежился. Листрату стало жаль парня.

— Ну-ну, приободрись, ты, воин! — усмехнулся он. — К хутору подъезжаем. Ну-ка, покажи Оле, как красные разведчики ездят, — и подмигнул Федьке. — Да темляк-то поправь, пускай на темляк взглянет.

Федька подмахнул рукой чуб и выпрямился в седле.

2

Седой сутулый Александр Афанасьевич Кособоков встретил разведчиков приветливой улыбкой.

— Гостечки, гостечки прибыли, — зачастил он. — Вытянулись, похудели. Ох, уж эта мне война, одно наказанье! Дайте я лошадок отведу в конюшню. Овса нет, миленькие, а сенца дам.

Когда Листрат и Федька сошли с коней, Кособоков ласково потрепал по спине Татарина, заботливо отколупнул с крупа кусок грязи и, взяв лошадей под уздцы, повел их в конюшню, крикнул на ходу:

— Заходите, заходите в горницу, ребятки, располагайтесь!

Федька приоткрыл дверь в горницу, там никого не было.

— Высматриваешь? — засмеялся Листрат.

Федька что-то пробормотал в ответ.

Вошел хозяин. Листрат вынул кисет, обрывок старой желтой газеты и стал угощать хозяина куревом.

— Табачок у тебя славненький, — заметил старик, — а у меня в этом году не удался! То завируха, то ездили, хозяйничали всякие. Ну, как сваток наш Никитушка? — обратился он к Федьке.

— Кланяется, — сказал Федька. — Живет, чего ему делается? Ездим, наша жизнь таковская.

— Да, — подтвердил Листрат, — ездим! Кто пашет, а мы вот пашем задницей о седло! Смехота! — И прибавил: — Что это у тебя так тихо?

— Убрал своих. Старушка моя Ольгу в Тамбов повезла, от греха подальше, к дяденьке. Дяденька у нас там на заводе работает. Дело-то, видать, разгорается, Листрат Григорьевич!

— Пойду погляжу лошадей, — пробубнил огорченный Федька. — Разболтался, а о лошадях-то и забыл, вояка!

Кособоков в последний раз затянулся, выбросил цигарку в окно и разгладил усы.

— С малолетства народ к крови приучается. Что будет, а?

— Ничего плохого не будет, — отвечал Листрат. — Кровь-то дурную выпускаем!

— Много ее, всю не выведешь.

— Какую можно, ту и выведем.

— Поспешили бы вы, — с тоской заговорил Кособоков. — Земля скучает, пустая лежит, бесплодная, мужика землица к себе требует. Выйдешь в поле, Листрат Григорьевич, горько на душе становится. Сколь много земельки, а мы из-за нее воюем. Все бы ужились без драки, а?

— Все бы ужились, — зло подхватил Листрат, — да иным скоро тесно становится. Иные властвовать над землей хотят. Этих и выводим.

В чистой избе надоедливо жужжала муха. Монотонно тикали на стене часы. Кособоков задумчиво барабанил пальцами по столу. Листрат курил и смотрел на серо-голубые кольца дыма. Был тих и спокоен весенний хрустальный день.

— Нам, Листратушка, — заговорил Кособоков, и глаза его засверкали, — власть бы покрепче, посправедливей. Чтобы без баловства, без обиды, чтобы не ездили зря, не топтали землю, не обижали мужика.

— Крепче нашей власти нет, — ответил Листрат. — Власть наша — все, у кого на руках мозоли.

Кособоков отнял свои руки от стола — они у него были черствые, широкие, с синей сетью набухших вен, с заскорузлыми согнутыми пальцами.

— Тебя никто не трогает? — спросил Листрат.

— Сохрани бог, Листратушка, да и что я? Ни богат, ни беден, верчусь на середке. — И с тоской прибавил: — Работать бы нам в спокойствии, пахать, сеять…

— Ничего, скоро успокоим Тамбовщину… Разверстку отменили, среднему мужику почет и уважение. Только работайте, дескать. Ленин-то декрет, слышь, подписал. Вот-вот получим.

— Это дюже хорошо, — улыбнулся Кособоков.

Вошла стряпуха Катерина, внесла яичницу.

— Кушайте, — сказала она. — Яички-то не купленные, свои яички, кушайте с богом.

Катерина положила ложки, вынула мутно-зеленую солонку.

Листрат взял нож, нарезал хлеба, потом открыл окно и хотел позвать Федьку. И увидел — из зарослей, верстах в четырех от дома, выскочили всадники и мчались прямо к хутору.

3

Федькин Татарин был норовистый, нехороший мерин. Вот и сейчас он не хотел выходить из конюшни. Давно выскочил Листрат, и конь под ним ходил ходуном, а Федька все возился с Татарином. Буйный жеребчик бил ногами, таращил глаза, извивался, дрожал, но не шел. Федька тащил Татарина за повод, толкал, уговаривал, кричал; Татарин не хотел выходить из конюшни.

Федька завизжал от злобы и отчаяния и сам удивился этому звериному, истошному визгу, поднявшемуся изнутри, оттуда, где засел страх. Через пять — десять минут сюда нагрянет Сторожев. Федька знал: Сторожев пообещал с каждого пойманного разведчика из отряда Сашки Чикина содрать шкуру. Сторожев зря не божился, а в чикинском отряде об этом знали.

Зол был Сторожев на чикинских разведчиков!

— Смотришь, ничего такого, все тихо, все гладко, — говорил Сторожев, зло покусывая ус, — ан, он тебе как шип в задницу. Ну сукины дети!

Поймает Сторожев Федьку — выдумает он ему казнь! И мальчишка заплакал от злобы, оттого, что так глупо приходится кончать жизнь, — поди-ка ты, лошадь свою не сумел из хлева вывести!

— У-у, собака! — прорычал Федька на Татарина. — Пристрелить бы тебя, кобеля!

Вдали уже слышались беспорядочные выстрелы: это Листрат, выскочивший с хутора, стрелял по антоновцам, задерживая их, поджидая Федьку. А Федька огрел Татарина шашкой по спине, снял винтовку, бросил ее в ясли, закрыл соломой и хотел было засесть в конюшне отстреливаться (у него было еще полсотни патронов к кольту и две гранаты), но тут в дверях показался Кособоков.

— Беги, — зашептал он, — беги в сад! Там солома старая, лазь в нее, слышь. Да кому я говорю-то, бес, беги, спасай шкуру!

Когда Федька, нелепо согнувшись, побежал в сад, придерживая болтающиеся на поясе гранаты, Сторожев галопом выскочил на бугор, погрозил кулаком Листрату, повернул к хутору, шагом подъехал к крыльцу, снял шапку, пригладил волосы, провел по усам ладонью и слез с седла. Бросив поводья подоспевшему вестовому, он еще раз провел ладонью по усам, подал руку Кособокову.

— Здравия желаю, Александр Афанасьевич! Как твоя жизня?

— Какая уж там жизня, — ответил Кособоков, медленно свертывая цигарку. — Была жизнюшка, да вся вышла…

— Листратка у тебя был? — спросил Петр Иванович. — Наезжают до тебя?

— Дороженька не заказана. Листратка уехал, ты приехал, ты уедешь, глядишь, еще гость нагрянет. Да что же мы стоим-то? Захаживай! Листратушке яиченьку готовил, а тебе есть пришлось. — Он беззлобно посмеялся.