М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк

• Название: «Теория заговора». Историко-философский очерк
• Автор: М. Хлебников
• Издательство: Альфа-Порте
• Жанр: Науки: разное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91864-057-9

В работе исследуется феномен «теории заговора», понимаемой в качестве особого вида социального сознания. Реконструируются основные исторические этапы формирования конспирологического мышления, анализируются его базовые принципы и особенности проявления в общественной жизни. Пристальное внимание уделяется развитию конспирологии в России, начиная с XVIII века и до настоящего времени. В монографии используются материалы, малодоступные современному читателю.

---

ГЛАВА 9.

«Теория заговора» и проблемы её развития в советский период: от «эмпирики» к «теории»

Необходимым элементом нашей работы является обращение к периоду 40-х годов XX века; их социокультурный опыт даёт нам представление об особенностях формирования конспирологического мышления в СССР. В первую очередь следует дать ответ на вопрос: может ли компания по борьбе с космополитизмом считаться выражением и следствием конспирологического сознания? Большинство исследователей данной проблемы, как отечественные, так и зарубежные{640}, дешифруя весьма неопределённое и расплывчатое определение «космополитизм», указывают на его выраженную этническую составляющую. Речь идёт об антисемитских репрессиях, незначительно закамуфлированных марксистской риторикой и основанных на малопонятных большинству населения СССР обвинениях в космополитизме. В этой связи возникает даже эффект «теории заговора» с двойным дном: борьба с космополитизмом (легализованная форма «теории заговора») скрывает в себе акции антисемитского характера (скрытая форма «теории заговора»).

Но существует также версия, одним из её сторонников является М. Джилас, что в результате Великой Отечественной войны миллионы советских граждан, соприкоснувшись с реальной жизнью в Западной Европе, могли сравнить свои впечатления с утверждениями официальной пропаганды. С целью предотвращения нежелательного эффекта и была организована кампания тотальной критики европейской жизни во всех её проявлениях. Здесь к прежде активно использовавшимся классовым мотивам прибавляются культурные, этические и даже бытовые аспекты. Ещё одно объяснение, третья версия, основывается на стремлении «Сталина, Жданова и Маленкова уничтожить интеллигенцию как внутреннего врага коммунистического режима и поставить духовную жизнь общества под партийно-государственный контроль»{641}. Но всё же к настоящему времени наибольшее распространение, с теми или иными оговорками, получила первая версия — этноцентрическая трактовка проблемы.

Как отмечают современные исследователи событий сороковых годов: «Здесь прослеживаются скорее антиинтеллектуалистские, чем антисемитские мотивы»{642}. Объектом жёсткой критики становились представители различных этносов и национальностей. Но в силу того, что евреи в ряде интеллектуальных профессий занимали доминирующее положение, вектор репрессий приобрёл неявное этническое направление. Ещё одним важным возражением, касающимся возможности трактовать борьбу с космополитизмом как выражение конспирологического сознания, служит сущность источника космополитической кампании, её инициирующей стороны. В событиях 40-х годов определяющее значение, как в организации борьбы с космополитизмом, так и в регулировании хода собственно кампании, играют высшие партийные органы. В классических конспирологических схемах, рассмотренных нами выше, конспирологические настроения не являются продуктом направленного, «лабораторного» творчества, но зарождаются и активизируются внутри социальной системы, нередко вступая в конфликт с официальной трактовкой того или иного явления. В нашей же ситуации мы сталкиваемся с иными мотивами, формами реализации. Инспирируя кампанию по борьбе с космополитизмом, партийные органы не просто дали толчок процессу, но отслеживали, формировали все его этапы и стадии. Сама кампания, как в центре, так и на периферии, реализовывалась в привычном русле. Её ключевые моменты заключались в следующем: «Единодушное требование применения к изменникам Родины высшей меры наказания и взятие коллективами области повышенных производственных обязательств»{643}. Стереотипность, «отработанность» данных моментов даёт возможность согласиться со следующим мнением исследователя: «Они присущи и всем основным идеологическим кампаниям сталинской эпохи»{644}. Кроме того, сама кампания, прекратившись директивно, как она и начиналась, практически не оставила после себя социокультурного следа, что ещё раз говорит об её искусственном характере.

Подтверждением приведённому тезису служит работа Г. В. Костырченко «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм» — наиболее полное и объективное исследование на данную тему. Авторский вывод: «Развернувшаяся в послевоенное время в Советском Союзе аппаратная чистка была обусловлена прежде всего социально-политической природой сталинского режима, обеспечивавшего собственную дееспособность и единовластие диктатора посредством периодической кровавой прополки номенклатурно-бюрократического слоя общества»{645}, — на наш взгляд, наиболее адекватен и отвечает историческим реалиям. В этом отношении процессы конца 40-х годов мало отличаются, помимо, естественно, размеров и охвата, от репрессий конца 30-х годов прошлого века.

Не вдаваясь в коллизии внутрипартийных отношений, укажем на то, что обозначенный период истории проходил в негласной, подспудной борьбе за партийное лидерство. В ходе этого противостояния различные партийные группировки и их лидеры использовали методы дискредитации оппонентов самого широкого спектра. Известно, что Л. П. Берия по роду своей деятельности занимался кругом вопросов, имеющих выходы к еврейской проблематике напрямую или опосредованно. Так, создание Еврейского Антифашистского Комитета проходило под негласным патронажем Берии. Последующий разгром комитета, несомненно, повлиял на положение Берии внутри политической элиты того времени.

С другой стороны, так называемая «ждановская группа», также претендующая на власть, стремилась проводить политику, направленную на «умеренный» Ренессанс русского национального сознания. К этой группе были близки некоторые литераторы, выступившие в качестве застрельщиков в борьбе с космополитами. Приведём несколько высказываний, которые, несмотря на весь псевдомарксистский антураж, отражают не социальные, но национальные претензии авторов. Н. Грибачёв, поэт и влиятельный литературный чиновник, следующим образом, достаточно художественно, рисует «образ врага»: «Ещё ютятся в тёмных и затхлых уголках эстеты и снобы, молитвенно преклоняющие колени перед упаднической мистикой буржуазного декаданса и безыдейным формалистическим трюкачеством. Ещё не разоблачены до конца гнилые остатки разгромленных буржуазных школок и группок, не изжиты пессимистическое нытьё, космополитический маразм, эстетское самолюбование»{646}. Обратим внимание на то, что наряду с обвинениями, которые могут быть конспирологически интерпретированы («группки», «школки»), хотя и в сниженном виде, ряд обвинений носит мировоззренческий, идеологический характер. Подтверждением сказанному служит следующий откровенно карикатурный «конспирологический пассаж»: «Драматург А. Суров сообщил партийному собранию о том, что антипатриотическая группа театральных критиков в своей борьбе против советской культуры скатилась на путь тайного сговора, проводя специальные сборища в ресторане “Арагви” и на квартире космополита Оттена»{647}. «Теория заговора» же, как мы это показали выше, в первую очередь апеллирует к тем фактам, которые не могут быть опровергнуты, находят своё подтверждение в эмпирической действительности, в знаниях, доступных практически каждому.

Схожее объяснение возникает при знакомстве с докладом А. Софронова «За советский патриотизм в литературе и критике!», который стал установочным в антикосмополитической кампании в литературе. Объектом обвинений становятся некоторые театральные и литературные критики. «За последние годы группа театральных критиков, выросшая на гнилых дрожжах космополитизма, декаданса и формализма, систематически подвергала охаиванию и дискредитации всё то новое и передовое, что появлялось, росло и утверждалось в советской литературе и в советском театре»{648}. Уже здесь проявляются признаки «теории заговора»: происходит перечисление имён, представляется список действий, имеющих конспирологическое толкование. Но проблема в том, что разоблачители «космополитизма» очень чётко соблюдают демаркационное разделение, целиком сосредотачиваясь на «точечной критике», оставляя вне зоны своего внимания обвинения социально-политического характера. Читатель убеждается в неблагополучном состоянии дел в театральной критике, за констатацией чего следует идеологический катарсис — клятва в несокрушимой верности вождю и партии. Потенциальный конспирологический эффект «космополитической кампании» достаточно жёстко купировался и заменялся банальными призывами к «бдительности» и лозунгами о «коварном враге». К конспирологии это уже не имело никакого отношения.

Таким образом, перед нами образец не конспирологического, но идеологического противостояния, являющегося следствием обострения внутрипартийной борьбы на рубеже 40-50-х годов. Также следует заметить, что в ходе антикосмополитической кампании были сделаны попытки решения конфликтов, споров, не имеющих прямого отношения к идеологической установке объявленной кампании. Так, под лозунгом борьбы с космополитизмом происходило перераспределение финансовых потоков в издательской сфере. Получали усиление определённые писательские группировки, отношения внутри которых всегда строились на личностной основе, что изначально не могло не привести к конфликтным ситуациям. В качестве подтверждения нашему тезису сошлёмся на мнение известного поэта Н. Коржавина, который уделяет значительное место в своих мемуарах осмыслению причин и хода борьбы с космополитами: «Даже в качестве повода для возбуждения массового антисемитизма эта кампания провалилась — обстоятельства литературной жизни мало кого волновали»{649}. Фактически кампания, несмотря на освещение в центральной прессе, осталась локальным, замкнутым на относительно небольшой группе лиц, социокультурным явлением.