Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1

• Название: Злые игры. Книга 1
• Автор: Пенни Винченци
• Издательство: Новости
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996

Это роман длиной в полвека, история целого клана англо-американской семьи. Герои книги живут так, как и полагается благополучным, богатым людям: удачная карьера, роскошные дома, великосветские развлечения, бурные романы. Но время от времени они попадают в такие трагические ситуации, что невольно возникает мысль - а не являются ли они просто фишками в чьей-то дьявольской игре?

---

— Ну… не знаю. А если мой дорогой и любимый папочка был банковским клерком? Или мусорщиком? Никакой я не виконт. Во всяком случае, не настоящий. Так, подделка. Какой поворот в судьбе, а?

— Верно, — спокойно проговорила Шарлотта. — Но тебя пока еще зовут виконт Хэдли. Тебе по-прежнему предстоит унаследовать и имя, и титул, и все остальное. Ты и внешне похож на графа. Ты очень похож на папу. Именно это и сбивало нас с толку так долго. Не думаю, что для тебя теперь что-нибудь изменится.

— Наверное, — очень медленно произнес Макс, — наверное, именно поэтому я такой тупой.

— Макс, опомнись! Что за глупости ты говоришь! И откуда этот снобизм? В самых знаменитых домах Англии сколько угодно тупых графов.

— Да, но только не в Хартесте. Папа… Александр очень умен. И мама тоже была умной. И талантливой. Способной к творчеству. А у меня ничего этого нет. — Он мрачно пнул камин ногой. — Я давно уже стал задавать себе этот вопрос. Теперь мне все понятно. О боже. О боже. Лучше бы ты мне ничего не рассказывала.

— Макс, не говори глупостей. Я обязана была тебе рассказать. Я тянула с этим, сколько было возможно.

— Почему? Почему ты была обязана? Я был вполне счастлив.

— Ты можешь и дальше продолжать быть вполне счастливым.

— Возможно. — Таким мрачным, подавленным и угрюмым Шарлотта еще никогда в жизни его не видела.

— Прости меня, Макс, но я убеждена, что ты должен был обо всем этом узнать. Мы обе в этом убеждены. Я хочу сказать, что рано или поздно тебе все равно стали бы известны те слухи, что ходят обо мне и Георгине. И ты начал бы расспрашивать. Это могло стать для тебя страшным ударом.

— Ну, это и так страшный удар. — Он улыбнулся ей слабо, неуверенно. — Не знаю, как ты можешь относиться к этому так спокойно.

— Макс, я отнеслась не спокойно. Тогда, когда узнала. Это было ужасно. Но это произошло больше двух лет тому назад. Теперь я уже свыклась с такой мыслью. И Георгина была тоже очень, очень сильно расстроена. Ты же знаешь, она всегда была папиной любимицей. Они просто обожали друг друга. Они и сейчас друг друга любят. Она сумела пережить все это.

— И он совсем не хочет… говорить об этом? Ты абсолютно не знаешь, почему все так произошло? Что заставило маму так поступить?

— Нет. Он не хочет об этом говорить. То есть он признает, как я тебе сказала, что да, все это правда и что мама всегда жила своей собственной жизнью. Ему это явно причиняет ужасную боль. И кстати сказать, он продолжает думать, что мы-то все считаем тебя его сыном. Конечно, вполне может быть и так, что всему этому есть какое-то очень простое и естественное объяснение. Мы, например, с Георгиной с самого начала подумали, что, может быть, у него просто не могло быть детей; но в таком случае не было бы вокруг всей этой бессмысленной таинственности, он мог бы прямо нам об этом сказать, они могли бы взять приемных детей, сделать еще что-нибудь.

— Мой бог, — проговорил Макс, — бедный старикан. Заставила же она его покрутиться! Какой это, наверное, был для него ужас.

— Да, конечно. И он тем не менее всегда так благородно держался. Оставался верен ей, сохранял лояльность. Я имею в виду, когда у нее бывали запои, ну и все такое. Он ведь никогда, ни единого раза ничем не дал понять, будто она хоть на йоту меньше, чем само совершенство. Наверное, это и есть любовь.

— Да, наверное. Ты не…

— Я не что?

— Не думаешь, что, может быть, я и вправду папин? Я ведь действительно очень на него похож.

— Честно говоря, Макс, не думаю.

— Ну что ж. — Макс резко поднялся и от этого движения показался ей особенно высоким и совсем взрослым. — Незаконнорожденный сын отправляется спать. Он очень устал. Увидимся за завтраком, Шарлотта. Не буди меня рано.

Он вышел из комнаты, шагая тяжелее, чем обычно, и понурив голову, что было уж совсем на него не похоже. Шарлотта посмотрела Максу вслед и вздохнула. Она не думала, что разговор подействует на него так угнетающе. Глупость она сделала. Большую глупость. Для него все это наверняка стало ужасающим потрясением. Под всем своим внешним обаянием он, в общем-то, был болезненно самолюбив. А шестнадцать лет — опасный возраст. Особенно у мальчиков.

Наутро Макс выглядел повеселее. К завтраку он вышел слегка побледневшим, но в целом вполне владел собой.

— Я пришел к выводу, что мне все это, пожалуй, даже нравится. В конце концов, я ведь могу оказаться кем угодно. А это даже интересно. Быть может, во мне раскроется какой-нибудь пока не проявившийся талант: например, к скульптуре или балету.

— Честно говоря, я в этом сомневаюсь, — не удержалась Шарлотта, — но время покажет.

— Безусловно. Однако не думаю, что я последую твоему примеру и тоже займусь розысками моего дорогого папочки. А что, если он мне не понравится? Лучше уж я буду считать себя сыном графа Кейтерхэма, и к тому же так гораздо проще.

— Ну, это тебе решать. А папе ты что-нибудь скажешь?

— Нет. Не вижу в этом никакого смысла. Это его только расстроит, и больше ничего. Ему и так от всего этого скверно. Но твои поиски меня страшно заинтриговали. Когда мы отправимся к этой таинственной мисс Мейхон?

— Прямо после завтрака. — Шарлотта испытала чувство облегчения оттого, что Макс так быстро восстановил душевное равновесие, но одновременно была и несколько удивлена этим. — Макс, посмотри-ка, здесь в меню есть копченая рыба. Или заказать тебе яичницу с беконом?

— И то и другое, — ответил Макс.

Поездка в Теллоу оказалась изумительной; около Кинсейла они выехали на великолепное побережье, от одного вида которого захватывало дух, и повернули на запад, к Клонакилти; день был очень ветреный, по небу неслись огромные штормовые облака, в редкие разрывы между которыми проглядывало солнце, море бурлило, отливая черным, серым и всеми оттенками зеленого цвета, а возле обрывистых берегов накатывающиеся волны вскипали белыми пенистыми бурунами. Дорога повторяла все повороты и изгибы береговой линии, и пейзаж вокруг, по мере того как они проехали Баллинаспитл и двинулись дальше, становился все более диким; по контрасту с бушующим морем разбросанные по берегу маленькие озерца казались особенно тихими и неподвижными.

— Ой, мне здесь так нравится! — проговорила Шарлотта, съезжая вдруг на обочину и останавливая машину; в каком-то мрачном восхищении она уставилась на море. — У меня такое чувство, словно я вернулась домой.

— Кто знает, может быть, и так, — хмыкнул Макс.

К середине дня они добрались до Скибберина и свернули от побережья вглубь, в сторону Теллоу.

Уотери-лейн оказалась узким и извилистым проездом, даже не проездом, а отрезком грунтовой дороги, отходившим в сторону от главной улицы в самом конце деревни; извиваясь, он довольно круто шел вверх по склону холма, а по обеим его сторонам, в полном соответствии с названием,[21] текли бурные потоки воды. Примерно в полумиле впереди, словно укрывшись за склоном, пристроился домик из серого камня.

— Наверное, это он и есть, — догадалась Шарлотта. — Господи, как льет, все сильнее и сильнее. Придется от машины бежать. Приготовься, Макс.

Она остановила машину перед небольшой деревянной калиткой (увитой, как и следовало ожидать, дикими розами) и, вопреки проливному дождю и тому, что сама только что сказала Максу, довольно медленно направилась к входной двери. Она ощутила вдруг какой-то странный страх и благоговейный трепет при мысли о том, к чему может привести ее начинание.

Они дернули за ручку колокольчика, он зазвенел, звук его постепенно замер, и только тогда раздался щелчок отодвигаемой щеколды. Дверь была сделана на манер конюшенной: верхняя ее часть мягко открылась внутрь, и их взглядам предстало приветливо улыбающееся лицо Моры Мейхон, едва возвышавшееся над нижней частью двери. Лицо было розовым, располагающим, на нем ярко блестели зеленые глаза, а с боков его обрамляли аккуратно уложенные локоны; Шарлотта не сразу поняла, что человек, которому принадлежит это лицо, не стоит, а сидит, и сидит он в кресле-каталке. Мисс Мейхон оказалась очень худой, ее маленькие, похожие на палочки, изломанные артритом ножки вызывали душевную боль. Но она широко, лучезарно улыбалась, а глаза ее зажглись радостью и удовольствием при виде посетителей. Шарлотта не сразу заставила себя заговорить, голос не слушался ее.

— Мисс Мейхон?

— Да, это я.

— Я — Шарлотта Уэллес, мисс Мейхон. А это мой брат Макс. Можно к вам на минутку зайти?

— Надеюсь, что даже больше чем на минутку. Вы молодцы, что отважились приехать в такой ужасный день.

Они уселись возле огня и с удивлением осмотрелись по сторонам: это была не комната, а храм памяти тех, кто когда-то, по всей вероятности, был членом семьи Мейхон. Везде, где было хоть малейшее свободное пространство — на стенах, на столе, — повсюду висели или стояли фотографии, миниатюры, вышивки: сепиевые фотографии времен королевы Виктории стояли бок о бок с серыми любительскими школьными снимками; свадебные фотографии соседствовали со снимками крестин; тут были портреты одного или двух человек, изображения целых групп, огромные семейные портреты. На экране перед камином было искусно вышито изображение домика, в котором они сейчас сидели, а внизу шелковой нитью сделана подпись: «Эйми Мейхон, 8 лет, 1862 г.». На другом экране были вышиты серебряный голубь и слова: «Десмонд и Морин, серебряная свадьба. 1850–1875. Вас соединил сам Бог». А над камином, на самом видном и почетном месте, висел снимок, на котором королева — в то время еще принцесса — Елизавета, улыбаясь, пожимала руку какой-то молодой женщине.