Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1

• Название: Злые игры. Книга 1
• Автор: Пенни Винченци
• Издательство: Новости
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996

Это роман длиной в полвека, история целого клана англо-американской семьи. Герои книги живут так, как и полагается благополучным, богатым людям: удачная карьера, роскошные дома, великосветские развлечения, бурные романы. Но время от времени они попадают в такие трагические ситуации, что невольно возникает мысль - а не являются ли они просто фишками в чьей-то дьявольской игре?

---

— Господи, как все сразу изменилось, — сказала Энджи, и Александр повернулся к ней, улыбнулся и проговорил:

— Да, как будто входишь в какую-то потайную дверь и видишь чудо.

Их взгляды встретились, и на мгновение между ними словно возникло что-то очень теплое, приятное, возбуждающее, что-то такое, что Энджи, с ее жизненным и эмоциональным опытом, была бы совершенно не в состоянии объяснить. Она отвернулась и стала смотреть на открывавшуюся впереди дорогу; деревья немного отступили, стало светлее, дорога чуть расширилась, потом они въехали во вторые ворота, более широкие и величественные, чем первые, с небольшими домиками по обе стороны при въезде, изящными невысокими строениями из серого камня, и дорога, пройдя между ними, повернула вправо и пошла немного под уклон. Буквально через минуту Александр остановил машину и выключил мотор. Энджи встревоженно взглянула на него; он улыбнулся ей в ответ и, протянув руку, похлопал ее по маленьким, сложенным на коленях ладошкам:

— Не бойтесь, я не собираюсь вас соблазнять. Просто хочу показать вам мое… — Он запнулся, потом поправился: — Одно из моих величайших наслаждений.

— Наслаждений? — с сомнением в голосе переспросила Энджи. К чему это он, черт возьми, клонит, подумала она; все происходящее стало вдруг ей казаться немного противным.

— Да, наслаждений. — Он замолчал и задумчиво посмотрел на нее. — Наслаждение ведь очень важный фактор в жизни человека, вам не кажется?

— Н-ну… пожалуй, — осторожно ответила она.

— Я всегда провожу различие между наслаждениями невинными и порочными, — Александр улыбнулся ей, — и Хартест для меня одновременно и величайшее, и самое невинное из всех моих наслаждений.

Энджи опустила стекло, и в машину устремился приятный, сладкий, напоенный запахами земли воздух, весь звенящий от пения птиц; она выставила руку в окно, и у нее возникло ощущение, что можно физически потрогать этот чудесный день, наполненный золотыми лучами солнца и теплом недавно прошедшего весеннего дождя.

— Правильно, — кивнул он, — мне всегда хочется, чтобы все именно так и поступали, чтобы человек почувствовал, впитал в себя все это, чтобы он подготовил себя к дальнейшему.

— А что же будет в дальнейшем? — спросила Энджи, улыбаясь Александру и чувствуя, что он ей нравится как никогда раньше, зачарованная этой его детской радостью и гордостью за то, что у него есть, — за имение, за землю, за эту красоту, которые, как внезапно выяснилось, служат для него главным смыслом его существования.

— Дом, — ответил Александр, посидел немного неподвижно, глядя прямо перед собой, с ничего не выражающим лицом, и только потом мягко, почти неохотно запустил двигатель и медленно, очень медленно тронул машину вперед.

Энджи по-прежнему смотрела вбок, на деревья, мимо которых они проезжали; но тут машина довольно резко свернула влево, она повернулась, увидела Хартест и даже вскрикнула от неожиданности и радостного удивления; дом располагался примерно в четверти мили перед ними, внизу, в самом конце длинной и прямой аллеи, в обе стороны от которой отходили просторные лужайки, где паслись овцы и олени, а справа от дома было видно озеро, голубой овал, окруженный зарослями камыша; на берегу озера стояло какое-то старое деревянное строение с примыкающей к нему пристанью, где была привязана лодка. Еще дальше справа, за озером, был виден лес, а за ним, красиво изгибаясь, парк пересекала река, протекавшая под изящным трехарочным мостом, по оба конца которого стояли какие-то сооружения, показавшиеся Энджи просто развалинами.

Энджи и до приезда сюда знала, как выглядит дом; она много раз видела на фотографиях и эти плавные изгибы широких ступеней, ведущие к просторному парадному входу, и линию колонн вдоль фасада, и цепь идеальных по своим пропорциям окон, и этот возвышающийся над самой серединой крыши купол; но теперь она собственными глазами убедилась, что фотографии не могли передать ничего, совершенно ничего; надо было воочию увидеть всю цветовую гамму: нежный бледно-серый цвет камня, словно инкрустирующего голубое небо, немного более темную окраску крыши, светло-серую, почти белую гравийную аллею, заканчивающуюся у нижних ступеней, мягкий блеск окон, в которых отражались все краски дня; надо было видеть все расположение дома, весь окружающий его неторопливо разворачивающийся пейзаж, как будто специально созданный для того, чтобы это здание было построено именно здесь.

— Господи, — выдохнула Энджи, — господи, как прекрасно! — и почувствовала, чуть не рассердившись, как на глаза у нее наворачиваются слезы; Александр увидел эти слезы и снова улыбнулся ей:

— Я очень рад, что вам здесь так понравилось. Этот дом придает смысл всему, что я делаю.

Вспоминая впоследствии эти его слова, Энджи поняла: они раскрыли ей Александра больше, чем все остальное, что он говорил ей в жизни, вместе взятое.

Они очень медленно проехали по Большой аллее, названной так еще самим Робертом Адамом, и, сделав поворот, остановились у нижней ступени лестницы; навстречу им бросились, радостно лая и стараясь лизнуть, две золотисто-рыжие охотничьи собаки, наскакивавшие на машину так, словно они не видели Александра долгие-долгие годы. Александр несколько раз прикрикнул на них, приказывая сидеть, однако собаки продолжали скакать, не обращая внимания на его команды, и он в итоге выбрался из машины, продрался через мелькающие со всех сторон когтистые лапы и лижущие языки, открыл с другой стороны машины дверцу для Энджи и жестом показал ей, чтобы она поднималась по лестнице. Энджи посмотрела вверх, испытав при этом прилив благоговейного страха и почувствовав — снова с некоторым раздражением, — что она здесь совершенно неуместна; и вдруг мгновенно повеселела, увидев, что наверху лестницы появилась улыбающаяся Вирджиния, которая махала ей рукой и кричала:

— Энджи, Энджи, как я рада, что ты приехала!

Энджи бросилась вверх по лестнице, обняла Вирджинию, потом, вспомнив, что лилии остались в машине, побежала опять вниз за ними (заметив там, несмотря на нервное возбуждение, в котором пребывала, что лежавшая на сиденье бутылка шампанского оказалась уже чем-то прикрыта, и почувствовав в связи с этим какое-то неясное беспокойство).

— Вот, — слегка задыхаясь, проговорила она, когда оказалась снова рядом с Вирджинией, — это вам. Поздравляю! Вы действительно прекрасно выглядите, Вирджиния, а я-то знаете что думала? Что вы лежите в постели, обложенная со всех сторон подушками.

— Я и в самом деле очень хорошо себя чувствую, — сказала Вирджиния, — я поднялась в первый же день, правда, Няня?

Позади Вирджинии возникла высокая, весьма основательная фигура; в ней не меньше пяти футов девяти дюймов росту, подумала немало удивленная Энджи, представлявшая себе всех нянечек низенькими и полными; серебристо-седые волосы были уложены сзади во впечатляющий пучок, кожа на лице была немного желтоватая, как будто болезненная, ярко блестели серые глаза, нос был маленький, но удивительно симпатичный, а рот, даже когда она была спокойна, привычно сжимался так крепко, что губ почти не было видно. Вопреки ожиданиям Энджи, одета Няня была не в форму, а в какую-то совершенно бесформенную юбку и столь же бесформенные шерстяной джемпер и блузу; все это было абсолютно одинакового оттенка бежевого цвета. Толстые бежевые чулки плотно обтягивали ноги, на удивление длинные и стройные; обута она была в добротные коричневые ботинки со шнуровкой. Няня посмотрела на Энджи и вдруг улыбнулась, коротко, но как-то очень тепло, после чего ее лицо снова мгновенно приняло привычное выражение почти неумолимого неодобрения.

— Няня, это Энджи Бербэнк, та самая, что работает у меня, и так здорово; я вам о ней говорила много-много раз. Энджи, это мисс Бэркуорт, но ты зови ее просто Няня, ее все так зовут, верно, Няня?

— Верно, мадам, и спасибо им всем хотя бы за это, — отозвалась Няня; ее ответ показался Энджи несколько странным, однако Вирджиния рассмеялась:

— Ну, Няня, вы много за что можете сказать спасибо, вот хотя бы за тех двух очаровательных девчушек, за которыми вы приглядываете; да, кстати, а где Шарлотта? Я хочу, чтобы Энджи с ней тоже познакомилась.

— Шарлотта на кухне, мадам, с миссис Тэллоу, но мы должны уже скоро идти с ней на прогулку. — По тону Няни было ясно, что даже всеобщая конференция всех Объединенных Наций безнадежно померкла бы по своему значению в сравнении с предстоящей прогулкой.

— Да, конечно, — ответила Вирджиния, — но мы успеем ее перехватить до этого, пойдем, Энджи, а потом попьем чаю. Ты, наверное, умираешь с голоду, Энджи?

— Да нет, но чашечку чая выпила бы с удовольствием.

— Миссис Тэллоу тебе заварит, она тоже любит такой же крепкий и густой чай, как и ты. Пошли.

Вирджиния пошла вперед, показывая дорогу, и через большие парадные двери они вошли в холл; он был просторный, высокий, квадратный и почти пустой, только возле одной из стен стоял большой стол, а на нем — очень внушительная ваза с цветами и лежала большущая и довольно потрепанная книга в кожаном переплете, на котором витиеватыми золотыми буквами было вытиснено: «Книга посетителей». Полы в холле были деревянные, стены выкрашены белым и голубым и украшены сложной лепниной — Энджи к этому моменту испытывала уже слишком сильное замешательство, чувствовала себя не в своей тарелке и потому не в состоянии была воспринимать детали, но уловила, что там было множество летящих куда-то нимф, урн и свисающих откуда-то кистей винограда, — а из холла вело неизвестно куда множество дверей. Вирджиния повела ее через одну из тех дверей, что находились в задней стене холла; за дверью оказался второй холл — как позднее узнала Энджи, называвшийся Ротондой, — огромный, наполненный льющимся сверху светом; взглянув вверх, она увидела, что они стоят прямо под стеклянным куполом, переплет которого напоминал отсюда по своему рисунку гигантскую паутину. И это помещение тоже было почти пустым, если не считать стоявших на противоположных его концах двух столов, окруженных креслами; комплекты были разные, но подобранные в тон друг другу; по стенам висело несколько картин; а в тыльной части Ротонды начиналась широкая, изящно изогнутая и необыкновенно красивая лестница, которая, насколько могла судить Энджи, совершенно ни на чем не держалась.