Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

• Название: Дневники казачьих офицеров
• Автор: Михаил Фостиков
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Военная история
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0731-5

Книга рассказывает об участии казачьих соединений в двух войнах начала XX века — Великой и Гражданской.

Дневники генерал-лейтенанта М. А. Фостикова — взгляд на события Гражданской войны на Юге России начальника казачьей дивизии, в 1920 году — командующего «Армией возрождения России», ведущей на Кубани и Кавказе партизанскую, а затем открытую войну с регулярными частями Красной армии. Заключают дневники описания последних боев Русской Армии в Крыму.

В цикл вошли также записки полковника П. М. Маслова о боевой работе 1-го Хоперского полка на Западном и Кавказском фронтах Великой войны.

Завершают цикл воспоминания военного историка русского зарубежья полковника Ф. И. Елисеева — командира хоперцев в Гражданской войне.

Включенные в книгу дневники и мемуары издаются в России впервые.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, а также на государственных и общественно-политических деятелей и ученых, причастных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России.

---

Лицо генерала Шифнер-Маркевича выражало удивление, которое как бы говорило-спрашивало: «Как это могло случиться?» Он был спешенный и делал быстрые распоряжения на случай появления красных.

Полковник Соламахин, сидя в седле перед своим полком, был спокоен и, взглянув на меня, чуть улыбнулся. Я понял это за вопрос — «как это случилось?» — и ответил ему издали жестом руки — «не знаю».

Потери в казаках были незначительны. Потеряны многие пулеметы с упряжками, а 2-й Хоперский полк потерял четыре пулемета, то есть половину имевшихся.

Убит был пулей наповал командир 1-го Партизанского полка храбрый капитан Химченко. Его полк, за малочисленностью состава, входил первым дивизионом в Сводно-Партизанский полк полковника Соламахина. Он был из иногородних Кубани, один из первых соратников Шкуро, серьезный, стойкий в боях офицер. Я его всегда видел в тужурке и в казачьей папахе хорошего курпея, которую он умело носил, чисто по-казачьи. Казаки ценили его.

Красные остановились. Подсчитав свои потери, дивизия спустилась вниз, прошла две версты и остановилась в небольшом селе. Так всем хотелось отдыхать, а главное — высушить одежду. Но здесь было получено запоздалое уведомление от генерала Фостикова, что он отошел на железнодорожную станцию Алмазная. Наша дивизия оставалась далеко на север от своих войск, почему Шифнер-Маркевич решил отойти к общей линии фронта, в село Липовое. До него было восемнадцать верст. Уже вечерело. Казаки голодны, мокры. Кони также. Тронулись. Шли медленно, шагом. Наш отход казался нескончаемым. В полной темноте вошли в село. Штабу полка был отведен хозяйственный дом небогатого крестьянина. Мы были уже на Украине.

Наши полковые три сестры милосердия, уставшие и промокшие, войдя в хату, немедленно же бросились к горячей русской печке, чтобы отогреться и обсушиться. Подаю им я и свою мокрую черкеску, чтобы подсушить ее, как хозяйка, сгорбленная от работы женщина лет пятидесяти, очень ласково и участливо говорит нашим сестрам и мне:

— Лизтэ на пичь… там будэ добре… учора одын охвыцер грився там з одною мылостывою сэстрою. Лизтэ и Вы, паночкы.

Нам от этого предложения всем становится весело. Весело и оттого, что вместо слов «сестра милосердия» она говорит «мылосты-ва»; и что офицер «грився» с нею на печи.

Но милая наша хозяюшка совсем не понимает — почему мы смущены и смеемся? И она наставительно продолжает уговаривать словами:

— Лизто вси… миста там богато.

Отогрелись, обсушились, накормились и переночевали. Наутро новое отступление. После горячего и вкусного завтрака в гостеприимном крестьянском доме мы расплатились и стали прощаться, сказав, что мы отходим дальше на юг. У хозяюшки от удивления перекосилось лицо. С выпученными от страха глазами она спрашивает меня:

— Та хиба ж Вы зовсим бросаетэ нас?

И когда я ответил ей утвердительно, она в ужасе подняла руки вверх и голосом, полным ужаса, воскликнула:

— Царь Мыкола!.. да дэ-ж Ты йе?.. — и заголосила.

Трагедия дроздовцев

Сводно-Хоперский полк был послан в Дебальцево. Его путь идет на запад. На узловой станции видим большое скопление железнодорожных поездов с разным имуществом «цветных дивизий» 1-го Армейского пехотного корпуса генерала Кутепова. Тут же множество саней, двуколок и разных подвод. Среди всего этого скопления перевязочных средств много солдат, десятки сестер милосердия в беленьких косынках. Нас удивило, что среди всей этой массы людей было около восьмидесяти молодых офицеров, в чистых шинелях защитного цвета и в ярко-малиновых фуражках. По цвету фуражек мы заключили, что все эти составы принадлежат Дроздовской дивизии. Они не двигались, а стояли, видимо ожидая какого-то распоряжения.

Красная конница все время нас «обходила», то есть старалась отрезать нам пути отступления. И я невольно подумал — ведь она, конница Буденного, может наскочить на эту безоружную толпу людей в таких ярких военных отличиях, как белые косынки сестер милосердия и ярко-малиновые фуражки дроздовцев, и тогда — что будет?!

Были ли это больные офицеры, или шло пополнение в полки — не знаю, но все офицеры были очень молоды летами и одеты чисто, по-тыловому, нарядно — в новых шинелях, фуражках и в невыцветших малиновых погонах.

Прошел час-другой после этого, как в полк пришло сообщение, что конница красных налетела на них, и все полонило…

По пути к Дебальцеву на какой-то железнодорожной станции встретил штаб генерала Тимановского.[248] Богатырского сложения высокий блондин. При нем несколько офицеров. Настроение их бодрое. Мне это приятно было слышать. Приятно было и видеть, как этот крупного роста генерал, достаточно молодой, дружески обращается со своими подчиненными офицерами и после короткой закуски, опираясь на свой «посох-полено», пешком выступил куда-то на юг.

Кто участвовал при отступлении в боях, тот хорошо знает психологию, что гораздо безопаснее быть на фронте в строю, чем в обозе: И при многих фронтовых неприятностях в полках нашей 1-й Кавказской казачьей дивизии, моральное состояние казаков было достаточно стойким.

Под Дебальцевом

Генерал Шифнер-Маркевич куда-то временно отлучился. За него остался начальник штаба дивизии, Генерального штаба полковник Соколовский. Жидкими лавами он держит дивизию на позиции севернее железнодорожного полотна Луганск — Дебальцево, верстах в пяти восточнее последнего.

Наступили вновь холода. Было очень снежно. Стояли настоящие декабрьские морозы. Дивизия мерзнет в снегу. Уже вечерело. Мелкая снежная завируха, называемая «крупою», назойливо била казакам в лицо. Противника мы не видели, ощущая лишь полет его пуль над головами. Почему мы стоим? — нам не было известно. В редких лавах мрачно сидел на коне и наш начальник дивизии полковник Соколовский, закутанный по глаза башлыком.

— Почему мы стоим?.. Чего мы ждем? — подъехав к нему, спросили мы с Соламахиным — командиры полков.

— Приказано… — единственным словом удостоил нас ответом наш мрачный временный начальник.

И мы, не смея нарушать «боевого приказа», отъехали к своим частям.

И вот в этот печальный, скучный, нудный морозный день со снежной завирухой «крупой», клонящийся к вечеру, когда, казалось, наша дивизия, не более 500 коней, была забыта всеми, на крупной рыси подошел вновь тот же хорунжий Мельников от моего Сводно-Хоперского полка, державший живую связь с генералом Фостиковым. Со станции Чернухина он передал словесный приказ Фостикова: «Дивизии немедленно отходить через Дебальцево, на Ольховатку. Дебальцево защищаться не будет. Его надо пройти как можно скорее, чтобы избегнуть могущего обстрела со стороны рабочих».

Мне и Соламахину хорунжий Мельников восторженно отзывается о Фостикове как о распорядительном и энергичном молодом генерале:

— Сам лично, везде!.. Сам распоряжается! И все быстро, энергично! У него полный порядок! — поясняет он.

Полковник Соламахин доволен этим отзывом о своем друге, генерале Фостикове, и говорит мне:

— Наконец-то Мише пришлось водить дивизии на местности… а то мы с ним в Петрограде, в академии Генерального штаба, водили даже корпуса… но только по картам.

Дебальцево зловеще светило бесчисленными огнями своих бесчисленных железнодорожных построек. Мы в него не зашли и пересекли многочисленные пути, раскинутые как паутина восточнее города. Два или три наших бронепоезда Добровольческой армии, как загнанные звери, фланировали на этих путях, охраняя порядок.

Я смотрел на их грозный вид в ночи, пышущий паром и лязгом колес, с суровым дыханием их паровозов, и думал: «Как они не заблудятся в этой паутине рельс?» И от их грозного вида на сердце стало приятно. Мы еще сильны — думалось тогда.

Поздно ночью дивизия прибыла в Ольховатку. Это было 16 декабря. На этом пути мы вновь столкнулись со многими пехотными частями, отступавшими, как и мы, на юг. Бесчисленные обозы двигались безостановочно. Под Ольховаткой встретили нашу 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду генерала Геймана.[249]

Наутро следующего дня она стояла густой массой своих казаков где-то вдали. Проезжая — вижу пост казаков, состоявший из так хорошо знакомых мне людей по 1-му Кавказскому полку. Они казаки станицы Новолокинской. Все крупные, сильные. Все сверстники лше годами, прихода в полк в январе 1914 года. Такая приятная встреча «в чужом краю»… Среди них, старшим, казак Птухин. Все они были в 6-й сотне есаула H.A. Флейшера[250]1914–1916 годов. Потом сотней командовал есаул И,Т. Бабаев,[251] после наш сверстник подъесаул A.C. Некрасов.[252] С этими казаками пробыл в родном полку всю Великую войну. В Турции тогда много невзгод было испытано. Теперь уже конец Гражданской войны, и я вижу их все теми же «рядовыми казаками»… то есть никто из них не имеет звания, даже приказного. Это за две-то войны! Такая скромность казаков, как и… какое невнимание начальников?!