Павел Саксонов - Приключения доктора

• Название: Приключения доктора
• Автор: Павел Саксонов
• Жанр: Историческая проза

Бездомный щенок в обрушившемся на Город весеннем шторме, санитарная инспекция в респектабельной сливочной лавке, процесс пастеризации молока и тощие коровы на молочной ферме — какая между ними связь? Что общего между директрисой образовательных курсов для женщин и вдовствующей мошенницей? Может ли добрый поступок потянуть за собою цепь невероятных событий?

---

Послышались треск и хруст.

Мура коротко мукнула, ее глаза — без всякого, впрочем, страдания — завращались, взгляд устремился куда-то ввысь и вбок: очевидно, Мура пыталась взглянуть на собственный лоб!

Директриса, потеряв равновесие, выронила обломок трости: другой обломок, сверкнув, отлетел непонятно куда.

В следующее мгновение инспектор и Михаил Георгиевич стали свидетелями удивительного зрелища — даже еще более удивительного, чем только что пронесшиеся по ферме безобразия.

Анастасия Ильинична, более не имея сил стоять на ногах без опоры на трость, мягко — рядом с вдовой и тоже на пятую точку — опустилась в навоз. Зачем-то пошарив рукою вокруг себя, она подобрала с пола обломок коровьего рога.

— Как это? — изумленно прошептала она.

— Дура! — немедленно откликнулся кто-то.

Анастасия Ильинична вздернула подбородок.

Михаил Георгиевич, не опасаясь больше угодить под слепую трость, приступил к исполнению своих прямых обязанностей.

Странная компания

Дела Михаилу Георгиевичу нашлось немало. К несчастью, однако, если какие-то инструменты у него при себе и были, то совсем немного, да и сами инструменты больше годились для проведения вскрытий совсем покинувших этот мир, нежели для пользования живых и покидать наш мир не торопившихся. Будучи патологоанатомом, Михаил Георгиевич уже как год или два оставил привычку носить с собою полностью снаряженный чемоданчик — привычку, свойственную многим врачам описываемой нами эпохи.

Тем не менее, что-то нашлось и у него. И если скудное снаряжение его чемоданчика было, как мы сказали, к несчастью, то на общее счастье оказалось то, что полученные едва ли не каждым из присутствовавших на ферме травмы не стали слишком серьезными. Даже обливавшуюся кровью Лидию Захаровну Михаил Георгиевич нашел в состоянии куда лучшем, нежели то, о котором можно было подумать, или даже то, в каком она находилась до нападения. Удивительно, но факт: удар по голове, раскроивший ей кожу и, как многие вообще травмы головы, вызвавший обильное кровотечение, привел к поразительному эффекту оздоровления. С лица Лидии Захаровны исчез еще недавно пугавший доктора апоплексический багрянец, а ее сердцебиение почти пришло в норму: от сильной тахикардии почти не осталось и следа!

— Вот и отказывайся после такого от кровопусканий! — пробормотал пораженный Михаил Георгиевич, накладывая на голову вдовы повязку и намекая на всё более распространявшееся учение о вреде или, как минимум, о ложном утверждении пользы от кровопусканий в медицинских целях[47].

— Я умру? — спросила Лидия Захаровна, с понятным испугом косясь на сидевшую рядом Анастасию Ильиничну.

— Ну, что вы! — ответил Михаил Георгиевич, отходя к девочке. — А ну-ка, юная дама!

Настя, к такому обращению не привыкшая, перестала плакать и подняла на доктора полный удивления взгляд.

— Хватит реветь! — Михаил Георгиевич перешел на более понятный девочке язык. — Ничего страшного не случилось. Лучше помоги!

Взгляд Насти из удивленного стал восторженным: Михаил Георгиевич протягивал ей недовольно сопевшего Линеара.

Держать Линеара за пазухой и вместе с тем заниматься врачеванием оказалось не так-то просто. Линеар, постоянно тревожимый множеством движений — доктор то сгибался, то разгибался, то поворачивался корпусом в сторону, то откидывался, — Линеар, еще недавно спавший в сытом спокойствии, проснулся и начал буянить. Прежде всего, он рвался из-под пальто, но выпустить его «на волю» — в коровник, под ноги людей и животных — было бы слишком опасно. Однако и сладить с ним — карабкавшимся по шарфу, сучившим лапками, пускавшим в ход коготки — не представлялось возможным. По крайней мере, до тех пор, пока и сам Михаил Георгиевич не успокоился бы. Решение напрашивалось само собой, и Михаил Георгиевич, осторожно взяв Линеара в руки, протянул его Кате:

— Держи, да смотри — не упусти!

— Не упущу! — воскликнула Катя, принимая щенка.

А тут и Мура наклонилась над ними; правда, с весьма озадаченным видом. Как мы помним, с Линеаром она уже познакомилась, но ее собственное новое положение — с обломанным рогом — явно ее тревожило, хотя практических неудобств не доставляло никаких.

— Подожди, подожди: тобой я тоже скоро займусь! Но прежде — люди!

Михаилу Георгиевичу почудилось, что Мура одновременно кивнула и вздохнула.

«Нет, точно безумие какое-то!» — подумал тогда Михаил Георгиевич и перешел к Петру Васильевичу.

Петр Васильевич как упал, поскользнувшись, так и лежал: стараясь не сыпать отборными ругательствами и потому покрепче стиснув зубы.

— Как вы?

— Нога!

— Посмотрим!

Перелома не было и уже это было хорошо. Однако нога не действовала, и вот это-то было странно: никаких признаков внешних или внутренних повреждений Михаил Георгиевич не обнаружил. Разве что на бедре Петра Васильевича начал наливаться синяк, довольно болезненный на ощупь. Петр Васильевич даже вскрикнул, когда пальцы доктора пробежались по синяку, ощупывая это место.

— Попробуйте всё-таки встать, — предложил Михаил Георгиевич, протягивая Петру Васильевичу руку, чтобы тот мог на нее опереться.

Петр Васильевич, опираясь на руку Михаила Георгиевича, поднялся с пола, но едва Михаил Георгиевич руку убрал, рухнул обратно: так, что доктор лишь чудом успел его подхватить и не дал ему грохнуться что есть силы! Нога Пера Васильевича не держала совершенно.

— Странно…

— Что со мной?

Михаил Георгиевич присел на корточки и еще раз тщательно осмотрел не действовавшую ногу. Но и новый осмотр не выявил ничего необычного.

— Не знаю, — честно тогда признался он и добавил: «Прямой опасности я не вижу, но вас необходимо доставить в больницу. Вас должен осмотреть специалист по нервным заболеваниям».

Услышав это, Петр Васильевич воззрился на Михаила Георгиевича так, будто вместо славного доктора внезапно увидел перед собою страшного оборотня:

— По-вашему, я сошел с ума?

Петр Васильевич буквально рычал, но Михаил Георгиевич только головой покачал и — без раздражения — пояснил:

— Господь с вами, Петр Васильевич! Причем тут сумасшествие? Нервные заболевания — это не только психиатрия, занимающаяся ослабевшими разумом или вовсе его лишившимися. В основе всей нашей деятельности — деятельность именно нервная: случись какое повреждение и всё — пиши-пропало! У вас вот не действует нога. А у кого-то — руки. Кто-то не может разогнуться — не потому что больно, а вот не может, и всё тут! В большинстве случаев это связано с какими-то механическими повреждениями, но бывает и так, что проблема в чем-то ином. Не беспокойтесь: заболевания такого рода излечимы. Можно не сомневаться: когда устранят причину, вы снова сможете ходить.

Говоря строго, этот поток слов, вылитый Михаилом Георгиевичем на Петра Васильевича, был очень далек от реального положения вещей. Говоря строго, этот поток слов был попросту ахинеей. Но, во-первых, он успокоил несчастного управляющего, а во-вторых, успокоил и самого Михаила Георгиевича: по правде, растерявшегося от невозможности здесь и сейчас диагностировать причину странного характера полученной Петром Васильевичем травмы. Ни с чем подобным на практике Михаил Георгиевич дотоле не сталкивался. И всё же, к чести нашего замечательного героя, можно сказать: даже растерявшись, он принял верное решение и — более или менее — верно определил поверхностное следствие, отнеся его к проблемам неврологии. Проблема заключалась в том, что, несмотря на бурное уже тогда развитие этого направления медицинской науки, оно всё еще оставалось в de facto зачаточном состоянии, больше уделяя внимания ярким проявлениям психиатрии, нежели множеству других проявлений. Мы располагали немалым количеством научных трудов, немалым количеством блестящих публикаций, немалым количеством выдающихся ученых, но всему этому еще только предстояло образоваться в самостоятельную и глубоко копающую дисциплину. Достаточно вспомнить то, что даже отдельного предмета преподавания в тогдашних медицинских ВУЗах — предмета неврологии — не было: дело ограничивалось чтением курса лекций да незначительной практикой на нескольких койках при нескольких больницах. В столице — при Военно-медицинской академии, а в Москве — при Ново-Екатерининской больнице. Время специализированных институтов — таких, например, как бехтеревский — еще не пришло. Хотя и оно — время это — приближалось стремительно.

В общем, Михаил Георгиевич, пообещав Петру Васильевичу определить его к лучшим докторам, внутренне пусть и успокоился, но всё же — сравнительно: тревога не покинула его окончательно, а прогноз не вызывал у него оптимизма. Но, разумеется, ничего подобного говорить Перу Васильевичу он не стал.