Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В первый том Собрания сочинений Николая Вирты вошел роман «Вечерний звон». В нем писатель повествует о жизни крестьян деревни Дворики в конце XIX — начале XX века, о пробуждении сознания трудового крестьянства и начале революционной борьбы на Тамбовщине. Действие романа предвосхищает события, изображенные в широко известном романе «Одиночество».

---

Из кухни вышла Надежда Константиновна.

— Гонят каторжан… Посмотри, нет ли знакомых!

Все высунулись в окно. В вечерней тишине слышался звон кандалов.

Один из кандальников попросил пить. То был рослый человек лет пятидесяти, со смелыми, правдивыми глазами, с черной, как вороново крыло, бородой. Надежда Константиновна принесла воды.

— Откуда вы? — спросил Ленин.

— Тамбовские мужики, помещиков пожгли. Спасибо, касатка, — поблагодарил он Надежду Константиновну.

— Эй, пошевеливайся!.. — крикнул конвойный.

Партия заключенных ушла, гремя цепями, а трое молодых людей долго стояли у окна, обнявшись…

— Вот этот человек, — задумчиво проговорил Ленин, — и он пойдет за нами, когда мы с предельной ясностью скажем ему, как и за что мы хотим бороться. Может быть, он какой-нибудь дядя нашему Флегонту, его односельчанин, друг, может быть… И таких, как Флегонт, как Бабушкин, мы пошлем в русские города уполномоченными нашего движения. Они сделают российскую социал-демократическую партию действующей и побеждающей силой.

Цепи звенели далеко-далеко…

— Ох, я, кажется, совсем заговорил вас! Наденька, как же с обедом?

— Действительно, — сказала Елизавета Васильевна, — ну, революция, ну, газета, ну, мадам Кускова хочет обратить рабочих в насекомое состояние, но почему же из-за этого на два часа задерживать обед?

Ленин и Глеб дружно рассмеялись.

…Через несколько дней ответ на «Кредо» зашифровали и разослали ссыльным товарищам. Подписанный семнадцатью ссыльными социал-демократами, он был отправлен в Женеву Плеханову.

Плеханов напечатал его, и вскоре «Протест 17-ти» стал широко известен в России.

Глава одиннадцатая

1

Флегонт решил бежать. Он не мог больше томиться в неволе, дело неудержимо звало его. Владимир Ильич скоро кончает срок ссылки; он возродит партию, в этом Флегонт не сомневался ни единой минуты. Партии будут нужны люди, нужен будет ей и он.

Флегонт убедил в том и Таню.

Судили да рядили и порешили на том: Ольга Михайловна по окончании учебного года в Покровском немедленно уедет в Дворики и передаст отцу Викентию письмо от Тани. На отца Таня возлагала большие надежды: он должен уговорить Луку Лукича помочь Флегонту — для побега требовались деньги.

В успехе предприятия они не сомневались: все можно устроить так, чтобы начальство узнало о побеге Флегонта не раньше чем дней через десять; ему уже приходилось надолго отлучаться на охоту. Исправник ругал поднадзорного, грозил прибавкой срока, потом привык к его отлучкам, поверив, что Флегонт ничего худого не затевает.

Ольга Михайловна собралась и распрощалась с друзьями. Гришка пришел с повинной, бухнулся на колени, просил прощения, впрочем, по обыкновению, был пьян.

Флегонт выпросил разрешение проводить учительницу до ближайшей пристани и пропадал семь дней. Исправник смолчал.

2

Ольга Михайловна сошла с поезда, разыскала высланную за ней земскую подводу и в дождливый день подъехала к селу.

— Вот оно, наше поселение! — сказал двориковский земский ямщик Никита Семенович, показывая кнутом на низенькие строения, растянувшиеся вдоль дороги. — Далеко мы, барышня, забились. Угол наш темный, глухой! Ну, помоги вам бог!

Около школы Никита Семенович придержал лошадей. На крыльцо навстречу Ольге Михайловне вышла сухопарая женщина в белой блузе с высоким стоячим воротником, в черной длинной юбке, перетянутой широким кожаным поясом. Вид ее был суров, голос резок.

Настасья Филипповна протянула Ольге Михайловне жилистую руку.

— Ну, слава богу, наконец-то вы приехали! Я вас заждалась. Вот школа — я ничего из нее не украла, да и украсть тут нечего. Проклятая дыра, окаянное место! Всю жизнь я отдала этому селу, и хоть бы кто-нибудь сказал обо мне доброе слово! Я тут состарилась, и без толку: болото было — болотом и осталось. Колдунье больше верят, чем фельдшеру, девчонок в школу не пускают. Вы, милочка, станете такой же, как и я, так же высохнете и состаритесь, и никто вас не пожалеет, а когда помрете, никто вас не вспомнит.

Настасья Филипповна, махнув рукой, ушла в школу.

— Не робей, барышня, — играя бровью и ухмыляясь, сказал Никита Семенович. — Не так он страшен, черт-то. Ничего, подсобим!

Вышла Настасья Филипповна, села в тарантас.

— Отвези домой, — сказала она. — Трогай.

Ольга Михайловна постояла на крыльце под мелким теплым дождем, пока тарантас не скрылся за углом, и вошла в школу, осмотрела два темных грязных класса, открыла незапертый шкаф, перебрала замусоленные книжки, увидела сломанный глобус. Тоскливо ей стало…

В задумчивости постояла она у окна. Перед ней была хилая, покосившаяся церковка, пузатый амбар, грязная дорога, скучные избы вдоль нее. Слева, утопая в кустарнике, текла узкая речушка, а за ней, на пригорке, стоял дом, не похожий на все остальные. «Должно быть, отца Викентия», — подумала Ольга Михайловна, припоминая, как его описывала Таня.

Первым Ольгу Михайловну посетил Викентий, — он был предуведомлен Таней.

Письмо Тани рекомендовало Ольгу Михайловну с самой хорошей стороны; она просила отца отнестись к приятельнице, как ко второй дочери.

— Что вы смеетесь? — спросила Ольга Михайловна, готовя чай.

— Да вот Татьяна прочит вас ко мне дочерью… И вы бы согласились? — Он смотрел на нее и улыбался.

— Отчего же? Какой вы, однако, молодой отец! — И, поняв, что сказала нечто двусмысленное, Ольга Михайловна густо покраснела. — Я не то хотела сказать… Я хотела сказать… Фу, совсем запуталась, простите!

За чаем шутили и смеялись; Викентий рассказывал местные анекдоты.

А Ольга Михайловна все время думала: показать ему письмо Тани, касающееся побега Флегонта, или подождать? Что-то удерживало ее от решительного шага, а что — не могла понять.

Викентий был приятен ей: он не походил на сельских попов, каких она видела. Одет нарядно, даже щегольски, но непохоже, что разоделся лишь ради первого знакомства. Держится свободно. Начитанность его не показалась Ольге Михайловне поверхностной — обо всем Викентий говорил со знанием дела. Но что-то в его рассуждениях заставило Ольгу Михайловну насторожиться.

А когда позже Викентий раскрыл перед ней заветное — познакомил ее со своей книгой, эта настороженность укрепилась еще прочнее.

После встречи с Филатьевым Викентий перечитал книгу. Написанное показалось ему расплывчатым, лишенным целеустремленности: мысли покоились на шатких основаниях, шли вразброд, не приходили к чему-то единому. Обвязав рукописи розовой ленточкой из-под конфет, он бросил ее на нижнюю полку шкафа, где валялся разный книжный хлам, и принялся за писание вновь.

К приезду Ольги Михайловны Викентий окончил пять частей книги. И как раз в эти дни он получил письмо от Филатьева, заставившее его призадуматься.

«Глубокоуважаемый отец Викентий, я до сих пор в восторге от ваших мыслей по поводу единства народа и государя. Вы сами знаете, что истинный христианин не может не быть монархистом. Незыблемость самодержавия у меня, как и у вас, всегда на главном месте. Из нее вытекает и ваша идея гармонического слияния царя с народом. У нас в России царь и народ, особенно крестьяне, в нераздельном единстве. Напротив, олигархи, разные министры и вельможи — исконные противники монархии. Это она, наша чудовищная бюрократия, стремится ограничить монархию, использовать в своих узкокорыстных целях, в целях господства над народной жизнью. В чем же выход? Надо дать нашему государю возможность одному, без олигархии и закоснелых бюрократов (как и встарь), строить государство для блага народа. Ваша мечта — найти почву для применения — так своевременна! Сам я верю во все, во что с таким пылом верите и вы. Вас смущают, как вы пишете, противоречия, раздирающие деревню, жестокая борьба, идущая подпольно и явно между голытьбой и богатыми, между всеми ими и помещиком. Не преувеличиваете ли вы? Или, быть может, у вас завелись смутьяны из социалистов? Так пресеките их деятельность, мы поможем вам — только сообщите их имена. Нет, нет, отец Викентий, каждый крестьянин, кроме бога, носит в своей душе образ государя, этой верхней беспристрастной силы.

Пришло время заниматься не столько разработкой статики монархии, сколько ее динамики — сочетанием монархии с порядком и гармонией общественных отношений. Итак, пишите и пишите дальше, помните: у государя глаза и уши всегда открыты для правды».

Потом последовало еще несколько наставительных писем. Изучив их вдоль и поперек, Викентий снова начисто переработал написанное.

В новых главах нашлось место мыслям о динамическом развитии монархии и гармонии общественных отношений. Что касается деревенских противоречий, то, запутавшись в них и не зная, как они должны быть разрешены, он просто выкинул эти мысли из книги.