Николай Вирта - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон

• Название: Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
• Автор: Николай Вирта
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1980

В первый том Собрания сочинений Николая Вирты вошел роман «Вечерний звон». В нем писатель повествует о жизни крестьян деревни Дворики в конце XIX — начале XX века, о пробуждении сознания трудового крестьянства и начале революционной борьбы на Тамбовщине. Действие романа предвосхищает события, изображенные в широко известном романе «Одиночество».

---

— Не о сыне вам надо думать! — кротко заметил Викентий. — О спасении трона русского надлежит думать вам, государыня. О троне шатающемся, на который вы хотите посадить младенца. Рано или поздно вы родите его, но не в том дело…

— Но рожу ли? — с рыданием воскликнула Аликс.

— Да, родите!

Аликс поцеловала его руку.

— Опомнитесь, царица! — строго остановил ее Викентий.

Аликс, шатаясь, подошла к столу, налила минеральной воды и жадно проглотила ее. Затем, облокотившись на подоконник, постояла несколько минут, вдыхая ночной воздух.

— Что бы вы хотели от меня, батюшка? — сказала она через плечо. — Просите что угодно. Ваши слова дороже того, что я могу сделать для вас.

— Я прошу вас, государыня, дать мне возможность поговорить с русским царем, блуждающим во мраке, — ответил Викентий и горделиво добавил: — Больше мне от вас ничего не нужно. Я от души желаю вам сына и буду молиться, чтобы господь даровал его России. Он будет у вас. Скоро будет!

— Но государь, вероятно, спит, — нерешительно заметила Аликс.

— Так разбудите его! — властно произнес Викентий. — Нам придется долго спать в наших гробах.

Аликс вызвала дежурную камер-фрейлину и приказала доложить государю, что она ждет его.

Когда фрейлина вышла, Аликс обернулась к Викентию.

— Вы хотите сказать государю, что нужно сделать для спасения трона?.. Я правильно поняла вас?

— Да.

— Разве так реальна опасность, грозящая нам? — сварливо проговорила Аликс. — Трон русского царя мне кажется непоколебимым.

— Мало ли что нам иной раз кажется, — вздохнул Викентий. — Вы видите народ, вопящий «ура», но не знаете подлинных его чувств. Вы и государь слишком далеки от народа. — Он помолчал. — Русский трон шатается, и он упадет, если сам государь не возьмется за его укрепление.

Аликс молчала и нервно теребила платок. То, что говорил этот священник, ужасно, но, вероятно, он говорит правду. В нем нет корысти. Он предрек им сына и отказался от предложенных наград. Он достоин того, чтобы Ники был милостив с ним.

8

Бесценный Ники вошел к жене со скучающим видом, позевывая и ловко скрывая зевки. Он хотел спать, а назавтра предстоял тяжелый день: ранняя обедня и длиннющая церковная служба. Он поцеловал жену в лоб и, обернувшись, заметил в углу будуара Викентия.

— Кто это? — спросил он с недоумением по-английски.

— Ники, — по-английски же ответила Аликс, — ты должен выслушать его. Он говорит страшные вещи, но так правдиво, что я в ужасе. Кроме того, милый, он сказал, что сын у нас непременно будет. И очень скоро. Он сельский священник, заключенный в монастырь по наветам врагов. Он пострадал за правду, так сказала бабушка Фетинья — он ее знакомый. Попроси его благословить тебя. Я уверена, что он умеет читать в человеческих сердцах и знает высшие тайны. Он грубоват, но не обращай внимания.

Николай поморщился. Ему до смерти надоели блаженные и прорицатели, но он потакал слабостям жены.

Викентий благословил царя. Николай кивнул головой, указывая на кресло. Викентий продолжал стоять.

— Садитесь, — отрывисто бросил Николай.

Викентий поклонился и сел.

— Чем он заинтриговал тебя, душка? — обратился Николай к жене, опять прибегая к английскому языку, — он не желал церемониться с грязным бородатым попом.

— Отец Викентий утверждает, — сказала царица по-русски, — что твой трон в опасности и он знает, как спасти его.

«Господи, — вспомнив Столыпина, с тоской подумал Николай, — еще один спаситель трона… Не многовато ли за два дня?» Но, поймав пристальный взгляд жены, внутренне проклиная всех своих спасителей, сел и спросил Викентия, кто он и откуда.

Викентий не думал, что встреча с царем, о которой он давно мечтал, будет такой обыденной. Не думалось ему, что и царь так обыденно сер и скучен и так безжизненны его глаза.

— Государь, вы меня никогда не видели. Но по вашему приказу меня жестоко и несправедливо наказали, сослав сюда на послух. Вы поддались наговорам моих и своих врагов.

Викентий продолжал, идти напролом, зная, что средство это хоть и рискованное, но единственно возможное в разговоре с царской четой: Аликс своим смирением подтвердила его вывод.

— Вы ошибаетесь, батюшка, — холодно возразил Николай, — Аликс, душа моя, сядь поближе ко мне. Вот так. Я действительно не знаю вас и не припомню, чтобы я наказывал вас. Уверяю, это ошибка или недоразумение.

— Нет, государь, нет! — Викентия трясло. Вкратце он рассказал историю своих примиренческих затей. Потом встал и склонил голову, как бы ожидая решения судьбы.

Теперь Николай вспомнил доклад Победоносцева насчет этого попа. Он стремительно встал, подошел к окну и забарабанил пальцами по стеклу, что было признаком крайнего раздражения.

— Как вы посмели явиться сюда? — Голос его угрожающе зазвенел. — После ваших возмутительных поступков, которые едва не привели к крестьянскому бунту в Тамбовской губернии?

— Ники! — услышал он предостерегающий шепот Аликс. — Ники! — повторила она еще более настойчиво.

— Государь! — Викентий запинался от волнения и едва выговаривал слова. — Не я пришел сюда. Меня позвали. Но я не страшусь вашего гнева. Да и что вы можете сделать со мной? Я заключен в келью не менее скверную, чем любая камера в любой тюрьме. Я скоро сойду с ума или помру от этой каторжной жизни, но перед своей смертью скажу вам: поберегитесь! Подумайте о своей судьбе, о судьбе сына, который будет у вас!

— Как вы смеете говорить со мной таким тоном? — вспылил Николай. — Как вы смеете пугать государыню своим безумным бредом? Довольно! Идите в свою келью. Я могу одно обещать вам: вы не будете наказаны строже.

Аликс встала между мужем и Викентием, трепещущим от страха: он был жалок в ту минуту, голова его дергалась, руки тряслись.

— Ники, — сурово заговорила она, — успокойся. Ты выслушаешь отца Викентия, — проговорила она по-английски с жесткой твердостью. — Ты его выслушаешь, а потом сделаешь, что найдешь нужным.

Николай сдался. Он сел в кресло, попросил у жены разрешения закурить, сделал несколько глубоких затяжек и, успокоившись, сказал:

— Благодарите свою заступницу. Я не могу ни в чем отказать государыне. Садитесь и говорите. Мы будем слушать вас. Только покороче.

— Да, я буду краток! — Викентий вытащил из кармана два листка и передал их Николаю. — Вот прочитайте.

На обоих листках, напечатанных торопливо, сверху стояла надпись: «Российская социал-демократическая рабочая партия». На одном листке ниже текста было написано: «Тульский комитет РСДРП», на другом, в том же месте: «Саратовский комитет РСДРП», а немного ниже указывалось, что прокламация напечатана в Сарове.

— Эти листовки, — объяснил Викентий, — обнаружены во всех кельях и среди богомольцев. Их распространили, когда мы все слушали вечернюю молитву. Три прокламации найдены в алтаре собора, а одна в кармане митрополита Антония.

Николай никогда не видел прокламаций социал-демократов. После разговора со Столыпиным у него появился жгучий интерес к партии, столь грозной для самодержавия.

— Прочтите! — отрывисто сказал он.

— Но тут написаны возмутительные и оскорбительные для вас вещи, — предупредил его Викентий.

— Читайте! — резко повторил Николай. — Все подряд.

«Есть ли что-нибудь общее между жандармами и мощами? — начал Викентий. — Есть, товарищи. Вы помните, конечно, как русский царь во всеуслышание заявил о своей связи с жандармами? Вся Европа смеялась тогда над его словами. Смеялась и Россия, но горьким смехом. Она понимала, что в словах царя, при всей их глупости, заключается жестокая правда…»

Николай нахмурился, но не произнес ни слова, лишь глубоко втянул в себя дым.

«Свобода, прогресс, черт бы их побрал, — думалось Николаю. — Прогресс! Что проистекло из этого прогресса? Ложь, ложь и ложь! Все ложь: свобода, парламенты, печать, общественное мнение, либералы, социалисты, земцы — ложь, ложь, ложь!»

Об этом ежедневно в течение многих лет втолковывал вернейший друг и советник Константин Петрович Победоносцев. Да что Константин Петрович! Словно и без него он не знает, что все ложь, кроме одного: мы, Николай Вторый, император и самодержец всероссийский… Самодержец, единодержец! Самодержавие есть духовная сущность России, а мы, Николай Вторый Александрович, есть дух, оплот и воплощение самодержавия и во веки веков будем непоколебимы в своем решении охранять трон всеми кнутами, земскими начальниками, виселицами, тюрьмами, каторжными работами, кровью, кровью, кровью. «Всех, кто против, сечь, вешать, стрелять, на каторгу, в солдаты, в одиночки, в сумасшедшие дома, всех, всех!..»

Во второй прокламации написано почти то же самое, разве что другой конец, — сказал Викентий, прерывая гнетущее молчание.