Моисей Кроль - Страницы моей жизни

• Название: Страницы моей жизни
• Автор: Моисей Кроль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93273-27

Имя Моисея Аароновича Кроля (1862–1942) вряд ли знакомо широкому кругу читателей, но оно наверняка известно специалистам по истории «Народной воли» и политической ссылки в Сибири, специалистам по истории евреев в России и Западной Европе, а также этнографам-сибиреведам. Неординарность личности М.А. Кроля – в сочетании самых разнообразных видов деятельности, каждая из которых выявляет в нем и профессионала высокого уровня, и человека, способного предъявить нравственный счет окружающему миру и прежде всего самому себе.

---

Как ни велики были, однако, наши потери, мы, уцелевшие, продолжали нашу работу. В июне 1886 года Богораз и Коган поставили новую типографию в Туле, и заведование ею было поручено Пашинскому. В тульской типографии был отпечатан подробный отчет о процессе 29-ти в Варшаве и 5-й № «Листка Народной воли». И Богораз, и Коган работали, не зная усталости. Они не досыпали, отказывали себе в самом необходимом и на более чем скудные средства, бывшие в их распоряжении, разъезжали из города в город, распространяя революционную литературу.

Но жандармы нас выслеживали неотступно и с каждым днем окружали нас все более тесным кольцом.

В Петербурге был уже арестован Гаусман, в Дерпте – Коган-Бернштейн и в Екатеринославе – Настасья Шехтер. В ноябре 1886 года в Одессе были произведены массовые аресты, и все наши организации были совершенно разгромлены. Но Богораз, Коган, я и Бражников еще держались, хотя все мы чувствовали, что наше дело рушится.

Некоторые из арестованных стали давать «откровенные» показания, и это еще больше ухудшило наше положение.

Один очень способный рабочий, видный революционер, близкий друг рабочего Карпенко, на редкость благородного человека и мужественного революционера, стал провокатором и выдал жандармам многих рабочих, в том числе и Карпенко.

Словом, наша организация, которая была создана с такой любовью и энтузиазмом, рушилась с катастрофической быстротой. Припоминаю такой драматический эпизод.

Везя транспорт литературы и спасаясь от неотступной слежки сыщиков, Богораз переменил свой маршрут и приехал в Одессу. От сыщиков ему удалось избавиться, но, не успев меня предупредить о своем приезде, он не знал, куда деться с чемоданом, полным революционной литературой.

Недолго думая, он поехал к нашей преданной лавочнице, хотя знал, что явка провалена. Это был большой риск. К счастью, слежка за лавочкой была к тому времени снята, и хозяйка приютила Богораза и дала ему возможность передохнуть. Конечно, она тотчас же меня известила о приезде Богораза.

Застал я его без денег и без некоторых самых необходимых вещей, но он был, как всегда, бодр и шутлив, хотя вести он привез весьма печальные. С большими усилиями я в тот же день добыл нужную ему сумму денег, снабдил его необходимыми вещами и настоял, чтобы он немедленно покинул Одессу, где ему было опасно показываться.

В январе 1887 года зубатовские агенты выследили Богораза в Москве. Его арестовали на улице, увезли в Петербург и посадили в Петропавловскую крепость, а спустя несколько дней зубатовские молодцы арестовали в Москве же Захара Когана. Наконец, в последних числах февраля 1887 года забрали меня в Одессе и Бражникова в Харькове.

Это был конец «Народной воли». Она окончательно сошла со сцены, но в историю революционного движения в России она вписала славную и трагическую главу.

Судьбе было угодно омрачить ее конец одним потрясающим событием, унесшим семь молодых жизней: я имею в виду покушение на жизнь Александра III, произведенное 1 марта 1887 года.

Семь самоотверженных революционеров, в том числе Ульянов (брат Ленина), Генералов и Андреюшкин, задумали убить царя как непримиримого врага русского освободительного движения. Они хотели совершить этот акт от имени «Народной воли» и совещались по этому поводу с Богоразом, но тот решительно высказался против такого акта, находя, что он нецелесообразен и даже вреден.

Тогда эти молодые люди решили выполнить свой план за своей личной ответственностью. Они вышли 1 марта с бомбами на Невский проспект, но были арестованы до проезда царя и все казнены. Они поплатились жизнью за свой революционный порыв, но их выступление не встретило сочувствия даже у прогрессивного русского общества.

Глава 5. Мои тюрьмы.

Когда для меня выяснилось, что русские университеты передо мною закрыты, я стал подумывать о поездке за границу, чтобы там закончить свое высшее образование. Но уезжать из России мне очень не хотелось. Это было в 1884 году.

Время уходило. Между тем остаться недоучкой у меня также не было желания. Развившаяся у меня еще с детства и особенно с гимназических лет любовь к знанию не ослабела и в студенческие годы, несмотря на то что революционная работа отнимала у меня почти все мое время и все мои силы.

1884 и 1885 годы были периодом революционного затишья, и я, узнав, что могу сдать экзамены по всему юридическому факультету в качестве экстерна, взялся усердно изучать юридические науки.

Живя вместе со Штернбергом и пользуясь его книгами и указаниями, я довольно быстро одолевал одну юридическую дисциплину за другой. Но после Екатеринославского съезда наше деятельное участие в восстановлении «Народной воли» явилось очень серьезной помехой для наших занятий. И Штернберг, и я не раз думали, что нужно бросить всякую мысль об окончании университета, но какой-то внутренний голос нам подсказывал, что мы должны при напряженности нашей революционной работы все же продолжать наши занятия юридическими науками, и мы, часто не досыпая, урывая буквально каждый свободный час, штудировали курсы гражданского и уголовного права, гражданского и уголовного судопроизводства и т. д.

Штернбергу, однако, перешедшему летом 1885 года на 4-й курс, университета кончить не удалось. Как об этом было упомянуто в предыдущей главе, он был арестован в апреле1886 года, за месяц до выпускных экзаменов. Мне же повезло: в августе 1886 года я в одну неделю сдал успешно все экзамены на кандидата прав, после чего я принялся писать диссертацию, которую я, как экстерн, обязан был представить для того, чтобы получить диплом.

Трудно передать, в каком тяжелом моральном состоянии я находился в это время. Из разных мест приходили известия об арестах видных революционеров. Восстановленная нами с таким трудом и со столькими жертвами «Народная воля» терпела одно поражение за другим. Большинство членов созданного на Екатеринославском съезде Исполнительного комитета были уже захвачены жандармами. В Одессе осенью 1886 года были разгромлены и наши студенческие кружки, и рабочие организации. На мне лежала ответственная задача сплотить и укрепить уцелевшие в Одессе остатки партии.

Всегда озабоченный, в непрестанной тревоге, тратя целые дни, чтобы спасти то, что еще было возможно спасти, уверенный в том, что мой арест неминуем и ожидая его ежедневно, я с лихорадочной поспешностью дописывал свою диссертацию.

Это было какое-то странное состояние. Я знал, что мне грозит каторга и, в лучшем случае, многолетняя ссылка. Я знал, что на долгие годы буду оторван от живой жизни. Что я буду делать с дипломом? К чему он мне? – спрашивал я себя. И все же я напрягал все свои силы, чтобы закончить диссертацию и чтобы мой почти двухлетний труд по штудированию юридических наук не пропал даром.

Это было своего рода состязание с жандармами. Кто кого опередит? Я ли получу диплом до ареста, или они наложат на меня лапу до того, как я сдам диссертацию?

Победителем из этого состязания вышел я. 5 февраля 1887 года я сдал свою диссертацию декану юридического факультета. К этому моменту кольцо шпионов, следивших за мною неотступно, так тесно меня сжало, что я ждал ареста с часа на час. Они стерегли меня у ворот дома, где я жил, гнались по моим пятам, когда я выходил из дому. Тот факт, что шпионы за мной следили совершено открыто, был неопровержимым доказательством того, что участь моя решена.

Тогда мне пришла в голову мысль съездить в Житомир, чтобы повидаться с родителями, братьями и сестрами прежде, чем жандармы меня разлучат с ними на многие годы.

Но выпустят ли меня мои преследователи из Одессы? Оказалось, что выпустили. Правда, когда я поехал на вокзал, за мною следовали два шпика. Они даже заняли в вагоне места как раз напротив меня. Но как только раздался третий звонок, они, к великому моему удивлению, выскочили из вагона, и я благополучно доехал до Житомира.

Слежка за мною, однако, продолжалась, и через неделю после моего приезда в Житомир на квартиру моих родителей нагрянули жандармы, произвели тщательный обыск и объявили мне, что я арестован по распоряжению одесского жандармского управления.

Должен сказать, что я отнесся к своему аресту совершенно спокойно. Внутренне я к нему был готов давно. Но мне было очень тяжело видеть страдания родителей, которым мой приезд доставил большую радость и для которых мой арест был потрясающей неожиданностью. И долго в моих ушах звучали рыдания моей матери и ее слова:

– О, мой сын, если бы ты не учился в гимназии и в университете, я бы не знала сегодняшнего несчастья!

Меня отвезли в Одессу и посадили в одну из одиночных камер так называемого политического корпуса.

В первые несколько недель моего одиночного заключения я не отдавал себе ясного отчета в том, какими последствиями чреват мой арест: я понимал очень хорошо, что это конец всем моим юношеским мечтаниям и планам строить свою жизнь в соответствии с выношенным мною идеалом; я сознавал, что это конец моей свободной жизни на многие и многие годы, а может быть, и навсегда.