Петр Замойский - Лапти

• Название: Лапти
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Роман П. И. Замойского «Лапти» — своеобразное и значительное произведение советской литературы. С большой глубиной и мастерством автор раскрывает основные проблемы социалистической реконструкции деревни конца 20-х годов.

«Крестьянство и все то, что происходит в деревне, описано Замойским с той поразительной свободой и естественностью, которых, с моей точки зрения, не достиг еще до сих пор ни один художник, писавший о крестьянстве. Это само по себе есть что-то поразительное», — говорил А. А. Фадеев.

---

…Артель занялась работой. Разбившись на группы, часть уехала сеять озимое, другие устанавливали конную молотилку, третьи подвозили с поля снопы.

Грохот, свист и гул пошел на большом току. Неумолчно ревел барабан, зубчатыми языками соломотряса выбрасывая густую солому. Задавальщиком у барабана — Ефим Сотин. Широкая спина его, как круп лошади, от пота была пятниста, а лицо, строгое и хмурое, усеяно мелкой пылью. Сотин хоть и не записался в артель, но, как говорили про него, «надцыкнулся». И когда позвали молотить машиной «вместе», не отказался.

Эта дружная работа напомнила Алексею город. И сам он вошел в нее, навивал солому и не чувствовал, что набил мозоли и что с его лба скатывался пот и рубаха прилипла к телу.

Через три дня пришел Петька прямо на гумно. Артельщики окружили его и уставились вопрошающими глазами. Петька снял картуз, шлепнул его на ток и заявил:

— Устав зарегистрирован. Вместо Грачева пришлют другого старшего.

Оглядев всех, поднял указательный палец и, жмурясь от солнца, добавил:

— Слушайте наказ укома партии: «От кулаков не обороняться, а решительно наступать на них».

Прямая борозда

— Сто-ой! — закричал старший землеустроитель, сменивший Грачева. — Стой, говорю!

Вертко засуетился возле теодолита, прицелился трубой на далеко стоящую шолгу с флажком и, как от мух, смешно принялся размахивать фуражкой то влево, то вправо. Когда где-то в глубине окуляра увидел, что скрещение вертикальных и горизонтальных линий как раз пересекает фигуру с флажком, обратился к мужику, стоявшему возле лошадей, запряженных в двухлемешный плуг.

— Делай борозду. Держись прямо на него.

Лихорадочно прыгая, пошел плуг через ниву и межи.

Лошадей вел Афонька, батрак Лобачева.

— Глубже, глубже! Что вы царапаете, как таракан лысину. Дай на третью зарубку. Во-от… Пошел!.. Мужики, ну, мужики, тащите инструмент… Иван Семеныч, отметь: угол сто сорок два, пять минут… Мужики, уполномоченные, до спорной доходим. Товарищ агроном…

— В чем дело?

Агроном, приехавший с землеустроителем, сухощавый и высокий, являл полную противоположность старшему землеустроителю, низкорослому, полному и юркому, как юла.

— Оценку спорной делайте. Я не виноват, что вы не договорились. И некогда мне с вами возиться. О-ох, скандалисты…

Жалуясь, обратился к Алексею:

— Вот, дорогой товарищ, посуди, как работать землеустроителям. На каждого задали: на старшего, слугу покорного, техника, землемера, чертежника, помощника — по шесть тысяч гектаров. Каково? Ше-есть тысяч! И землеустроить без всяких отговорок до первого сентября. Куда тебя черт поне-ос! Эй, дядя, дядя! Гляди, какую параболу загнул! Ах, ты!.. Левей бери, левей!..

Не досказав, побежал к лошадям. Вернул их обратно и установил из мужиков «живые столбы».

— Пошел по людям! Да гляди, не криви душой.

Суетливая фигура старшего землеустроителя Алексею казалась смешной. Особенно забавен был его короткий пиджак. Когда он нагибался, пиджак вместе с рубашкой заползал на спину и обнажал загорелое тело.

— Словом, — как бы вспомнив прерванный разговор и все глядя в трубу, продолжал землеустроитель, — я скажу прямо: работа землемерская — работа мерзкая. Молчаливая работа. То и знай: «Лента, пошел. Лента, стой». Агрономам лучше, хотя они получают меньше нашего. У них живое дело. Уламывай мужика на селекционный овес, на ленточный посев проса, на бороньбу озими, на многополье, на протравку и сортировку семян.

— А вам разве так уже не о чем и говорить с мужиками? — спросил Алексей, наблюдая, как мерно между тремя ногами теодолита покачивается медная гирька отвеса.

— Теперь есть о чем, — усмехнулся старший. — Е-есть… Только скандалы. Ни одного землеустройства не проведешь без скандала, а то и без драки. Земля, братец, земля!

Подошел Митенька. Он, несмотря на разъяснения землеустроителей, был все-таки избран уполномоченным от общества — «блюсти интересы».

— Ну что, Митрий Фомич? — вскинул на него глаза старший.

— А что? — шатнул головой Митенька.

— Режем землю-то, а?

— Режьте и ешьте.

Вырвав неподкошенную былку овса, Митенька поднес ее ко рту и сухими губами медленно принялся жевать.

— Ешьте? Э-э, да что с тобой говорить! Ты вот что, ладь с артелью. Против оценки не пищи. Комиссия правильно оценила.

— Что мне ваша комиссия! Оценка обществом дана.

— Какая?

— Скат по Левину Долу — десятину за полторы.

— Толком вам говорю, что для артели подряд отхвачу! Понял?

— Понял, — скривился Митенька. — Давно понял, кто нас донял.

— Ага! — воскликнул старший, подмигнув Алексею. — Вот он и высказался! Что, не удалось «Примером» объегорить!

Косо оглянувшись на улыбавшегося землемера-комсомольца, Митенька пошел туда, где прямая борозда, проходя через межники и загоны, черной струей врезалась в бывшие отруба и поповские земли.

Алексей приотстал от мужиков. Он давно заметил, как по меже, то ускоряя, то замедляя шаг, приближалась Дарья. «Зачем она сюда идет?» — досадно подумал он.

И тут же другая мысль:

«А зачем я стою и дожидаюсь ее?»

С той памятной ночи не мог ясно определить свое отношение к Дарье. Иногда — особенно на людях — если она стояла возле него, а она как бы нарочно это делала, ему было неловко. Так и думалось, что все уже давным-давно знают про «это», только до поры до времени молчат. Иногда же, в приступе тоски, хотелось видеть Дарью возле себя, слышать ее веселый голос, смотреть на ее чистое лицо с резко очерченными бровями.

Невольно вспомнилось, как сильно и крепко любил он когда-то Дарью, любил первой любовью. И было тогда ему больно, что вышла она за Петра. Но с тех пор сколько времени ушло…

«Что это? Неужели вновь… влюбляюсь? Глупость какая!.. Надо сказать ей, что все вышло случайно».

Но когда подошла Дарья, мысли эти улетучились. А подошла она просто и так же просто спросила:

— Ты что тут стоишь?

Алексей ничего не нашелся ответить. Как бы он мог сказать ей, что как раз дожидается ее?

— Далеко ушли? — пытливо вглядываясь ему в лицо, спросила она.

«Нет, я сейчас все-таки скажу».

— Ты что молчишь?

— Слушай, Дарья, — начал Алексей. — Хотел я тебе сказать…

— Ну, говори, — немного отступила она.

— Дело вот в чем…

— Постой-ка, — вдруг остановила его Дарья. Ни слова не говоря, одернула ему сзади рубаху, заправила под ремень, подровняла концы и смахнула со спины прилипшую череду.

Алексей чувствовал теплое прикосновение ее руки, эту мягкую заботу, обернулся и увидел смеющиеся глаза.

— Ты что… там?

— А ничего. Рубаху одернула. Ты пояс подтяни покрепче. Ну, говори, чего хотел…

— Хотел я тебе сказать, вот что… Спросить… Как ты со свекровью… ладишь аль все гонит?

— Вона о чем! — разочарованно протянула Дарья и рассмеялась. Беря его за руку, шепотом проговорила: — Меня ведь опять сватать приезжали.

— Кто? — насторожился Алексей.

— А тебе не все равно?

— И ты как?

— Согласилась, — сквозь зубы проговорила Дарья.

Быстро вырвал Алексей руку, остановился и сердито крикнул:

— Врешь ты!

— Вру, а много не беру. А ты что? Аль за живое задело?

— Скажи, правда?

— Конечно, правда. Свекровь мне нашла мужа. Говорит: «Молись богу, на век вечный хватит». Вдовец, четверо детей. Приехал он, расселся в переднем углу, свекровь ему самовар, деверь полбутылку вина. Оглядел он меня и говорит: «Что ж, хозяйка само добро будет». А свекровь и щеку поджала, давай расхваливать меня. Уж и такая-то я, и сякая-то я… Послушная и работящая…

— Ну, а ты? — закричал Алексей, чувствуя, как все лицо его горит.

— А что я! Вывела его в сени и говорю: «Катись ты, нареченный мой, к кобыле под хвост. А ежели и женишься на мне, на другой день взвоешь. Бить буду». Выпроводила я его, сел он на телегу, пугнул меня матерщиной и хлестнул лошадь.

— Ха-ха-ха!.. — неудержимо залился Алексей. — Ты, Дарья, оказывается, боевая, черт возьми! Только как дальше будешь жить, не пойму. Выгонят они тебя.

— Эх, беда какая, подумаешь! Возьму да построю себе шалаш и буду в нем одна, как медведь в берлоге. А ежели вздумает артель переселяться, с кем-нибудь в одну избу пойду. Хоша к Пашке. Соберемся две соломенные вдовы и будем жить. Я головы не вешаю.

Шли они под уклон Левина Дола. Впереди далеко на все стороны виднелось жнивье ржи и овса, на загонах кое-где стояли не своженные еще на гумна обносы снопов. Полосы озими, опаханные с углов глубокими отвалами, были похожи на огромные конверты, таящие в себе зеленые письмена будущего урожая. В просах неумолчно перекликались жирные перепела.

Марило к дождю. С хребта сиротинских гор, покрытых лесами, медленно собиралась и все гуще становилась свинцовая туча. Откуда-то из самого дола приглушенно и протяжно доносились выкрики: