Петр Замойский - Лапти

• Название: Лапти
• Автор: Петр Замойский
• Издательство: Красноярское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Роман П. И. Замойского «Лапти» — своеобразное и значительное произведение советской литературы. С большой глубиной и мастерством автор раскрывает основные проблемы социалистической реконструкции деревни конца 20-х годов.

«Крестьянство и все то, что происходит в деревне, описано Замойским с той поразительной свободой и естественностью, которых, с моей точки зрения, не достиг еще до сих пор ни один художник, писавший о крестьянстве. Это само по себе есть что-то поразительное», — говорил А. А. Фадеев.

---

— Какой? — насторожился Петька.

— Женить меня!

Дарья так и покатилась со смеху.

— И женят, право слово, женят.

— Этот номер, — торжественно поднял Ефимка палец, — им не пройдет.

— Не важно, — заметил Петька, — женят тебя или нет, но пока пятая цифра учредителей пустая.

— Заполним! — уверенно произнес Ефимка. — Я, как вода в камень, буду долбить в одно место…

— И продолбишь себе башку, — добавила Дарья.

— Что-о? — обиделся Ефимка. Обведя всех глазами, удивленно опросил: — Товарищи, кто я, секретарь комсомольской ячейки или ошурок с овечьего хвоста?

Остальные комсомольцы и комсомолки обещались посоветоваться с родителями.

Никанор, все время сосредоточенно думавший, тихо начал:

— Товарищи, наша трудность в том, что мы взялись организовать артель на голом месте. У нас нет, как у других, ничего готового. Ни бывших имений, ни скота, ни инвентаря. И ничем мы не можем прельстить, чтобы к нам вступали. Но это я считаю лучше. Каждый виден будет, почему вступает. Самый главный пенек — это нет наглядности. Ближайшая коммуна «Маяк» за двадцать пять верст. Говорят, в Атмисе есть артель, но она плохая, с нее пример брать не следует.

— Мало ли что болтают! — не согласилась Прасковья. — Проверить надо. Если, правда, плохая, то узнать, почему, чтобы и нам не споткнуться о какой-нибудь камень.

— Будет срок, съездим…

В Леонидовне на другой же день знали, что организуется артель. Кто-то уже пустил слух, что будет выделена им самая удобь: спуск к Левину Долу, где раньше были отруба Лобачева, Нефеда, Митеньки и клин церковной земли.

Алексей ждал, что брат, услышав об артели, сам с ним об этом заговорит. Но Кузьма молчал. Ходил насупившись и даже не глядел Алексею в лицо. А как только останутся один на один, сейчас же найдет себе какое-нибудь дело и скроется с глаз.

«Ага, вот как? — подумал Алексей. — Ну нет, я тебя поймаю».

Удобный случай подвернулся. Кузьма сидел в мазанке, строгал зубья для грабель. Алексей зашел будто за делом, повертелся возле своей корзины, вынул оттуда пачку папирос, закурил, угостил брата. Потом опустился рядом с ним на скамейку, взял колодку грабель, внимательно осмотрел ее и как бы между прочим спросил:

— Ты слышал что-нибудь про артель?

— Как же… болтают мужики.

— Какое твое мнение?

— Мненье? А какое мое мненье…

Он неохотно и настороженно цедил слова сквозь зубы. Видно было, что этот разговор не по нутру ему, и теперь рад бы уйти, но уже неловко. Правда, и сейчас об артели он плохо не отзывался, но и за нее тоже не стоял. Алексей сразу заметил разницу между прежними разговорами и этим. Смешно было видеть, что чем больше он говорил с братом, тем упорнее и с каким-то остервенением тот тесал ножом зубья грабель. А когда Алексей намекнул, что хорошо бы и ему, Кузьме, вступить в артель, он так саданул ножом, что пополам перерезал уже отесанный кленовый зуб. Опешив сначала и подержав в руке половинку зуба, ожесточенно бросил ее, плюнул и с сердцем крикнул:

— Испортил дерево, че-ерт!

— А я и тебя записал, — не обращая внимания на волнение брата, проговорил Алексей и стал наблюдать, какое действие произведут его слова. Кузьма медленно отложил колодку грабель в сторону, немного отодвинулся от Алексея, потом уставился на него и, часто-часто моргая серыми с зеленым отливом глазами, придушенным шепотом опросил:

— Как записал?

— Очень просто. Взял да и записал в члены артели: Кузьма Матвеевич Столяров. Он вполне согласен и очень давно мечтает быть артельщиком, только случая подходящего не было.

— Т-ты, Алеша, ты… не чуди, — выдавил брат, и на лице его отразилась не то усмешка, не то злоба. — Турусы на колесах за моей спиной не разводи!

— Какие турусы? — изумленно воскликнул Алексей. — Сам же ты мне говорил, что артель — выгодное дело. Или забыл?

— Говорить-то говорил, — согласился брат, — но только это к слову приходилось. А от слова до дела — бабушкина верста…

— Поз-во-оль, — перебил Алексей, — по-моему, наоборот, от слова к делу один шаг.

— Какой? — уставился Кузьма. — Какой шаг? Чей? У всякого свой шаг. К примеру, у тебя, — а ты вроде пролетарии, — у тебя свой шаг, у меня свой, мужицкий, хозяйский. И этот шаг, если хошь знать, о-ох какой длии-инный! А кроме всего, я тебе никакого согласия не давал, и ты за меня не расписывайся, я, слава богу, грамотный.

«Неужто Петька был прав?» — спросил себя Алексей.

— Нет, Алеша, — продолжал брат, — ежели ты без смеха сказал, то меня не трожь. Не трожь, говорю прямо. Живу я, слава богу, ни на кого не жалуюсь, в люди ни за чем не хожу. На кой мне она, артель?

И чем больше говорили, тем Алексею становилось яснее: в лице брата выступает самый ярый противник артели.

«Петька правду сказал», — подумал он, бросая косой взгляд на брата.

— Слушай, Кузьма, я с тобой серьезно говорю. Ну, подумай, нельзя жить так, как ты живешь и как все. Черт знает что! Каждый день у вас скандалы с соседями из-за мелочей. Вчера ты ругался, что чья-то телка по клеверу прошла, а ты ее чуть вилами не запорол, позавчера с соседом схватился, матом обкладывали друг дружку на всю улицу. За что? Не то ты у него, не то он у тебя лишнюю борозду на коноплянике отпахал. Теленок чужой о мазанку почешется, опять скандал. А в артели этого не будет, там вся земля общая.

— В артели… вашей, — нарочно твердо выговорил Кузьма последнее слово, — еще больше будет скандалов.

— Почему?

— Потому! Соберутся Тюха-Матюха да Колупай с братом — и пошли, кто в лес, кто по дрова.

— Так по распорядку и должно быть, — подтвердил Алексей.

— Вот и говорю. А работать дядя будет.

— Распорядок установится, расписание…

— По расписанию поезда ходят, да и то на сутки, слышь, опаздывают! Ра-аспи-иса-ание!..

«Ужель не уломаю?» — досадно подумал Алексей, наблюдая, как брат опять начал остругивать новый зуб.

— Нет, Кузя, нет. Ты сам не знаешь, что говоришь, и не свои слова у тебя, а Лобачева. К нему ты ходишь, вот он тебя и настрогал. Ты вот подумай да с женой посоветуйся…

Брат поднял на Алексея злое лицо, покрывшееся испариной, и неожиданно, уже не сдерживаясь, — даже Алексей не ожидал от него этого, — закричал:

— Чего думать-то, чего ду-умать? Тысячу раз с разом передумано!

И еще ожесточеннее принялся кромсать зуб. Но Алексей, помня насмешку Петьки: «Поговори. Потеха будет», и представляя его лицо, когда он ему объявит, что брат не согласен, снова насел на Кузьму. Вот так же вел он работу с сезонниками, когда был председателем рабочкома. Так же уговаривал их перейти с поденщины на сдельщину, на повышение нормы выработки. Вот уже, казалось, совсем припер брата. Все возражения были разбиты, озлобленный до кипения Кузьма хотел что-то сказать, но вдруг дернулся, вздрогнул и замахал левой рукой. С указательного пальца закапала кровь.

— Черт вас… с вашей артелью! — вскрикнул он. — Палец отхватил!

Выбежал из мазанки, второпях стукнулся лбом о перекладину, еще выругался и, держа палец, как горящую свечу, заорал в окно жене:

— Ма-арья, че-ерт… Дай живей тря-апку!

— Зачем тебе? — послышался раздраженный голос.

— Аль ослепла, палец рассадил.

— О-ох, давно бы тебе так надо!

— Да ты поговори — и у меня, поговори-и… Как по харе съезжу тебе, все твое гнилое нутро сра-азу вышибу-у!

…Приземистым треугольником распласталась она, эта погребица. Снизу из полуоткрытой пасти погреба шел кислый запах капусты, картофеля, плесени.

Весь этот аромат, наполнявший погребицу, заставили вдыхать мухи.

Всюду и везде снуют они — вечно голодные, переметываясь с одного места на другое. Садятся на лицо, назойливо лезут в рот, в глаза, в ноздри, забираются и жужжат под рубахой, а во время еды падают в посуду с пищей.

В первые дни Алексей решил объявить им войну. Купил в кооперативе канифоли, сварил ее с конопляным маслом и густо намазал три листа газеты. Не успел еще разложить листы, как уже на них насели и отчаянно зажужжали мухи. Так и казалось, что вот поднимется огромный этот лист и вылетит на улицу. Но не мухи подняли и вынесли лист, а курица. Со всего размаха шмякнулась она на липкую бумагу, забарахталась, закудахтала, несколько раз перевернулась, а потом, совсем уже одевшись в него, как поп в ризу, выметнулась в окно и там, пугая кур, понеслась вдоль улицы.

На второй лист угодила кошка. Попробовав освободиться, она обкрутилась им и с жалобным мяуканьем выбросилась в сени, шмыгнула на забор, а уже оттуда на крышу, к трубе, и так заорала, будто с нее сразу семь шкур спускали.

Третьим листом заинтересовался трехлетний сынишка Кузьмы. Подошел и сел на него.

Пытался Алексей работать в сенях, но мешали ребятишки и раздражительный крик снохи. Ушел в мазанку, но там брат «готовился к жнитву».